Прямо в голове Егора вдруг заиграла нежная мелодия, хотя никаких музыкантов в опочивальне не было, а была лишь одна дева — чувственно-волшебная полунагая красавица — фея из детских грез.
— Сиди, — тряхнув черными, с медным отливом, локонами, сказала-приказала дева и, грациозно соскользнув с ложа, вдруг принялась танцевать. Как и обещала…
О, это был вовсе не тот танец, что плясали гурии на пиру, совсем другой — совсем по-животному чувственный, зовущий, пьянящий разум!
В ушах грохнули барабаны, отрывисто всплакнула свирель, и, до того нежная, мелодия вдруг понеслась галопом, и ночная фея задергалась в такт, словно хватившая для храбрости стакан водки восьмиклассница на дискотеке. Впрочем, князю это отнюдь не казалось пошлым, наоборот!
Вот гурия подпрыгнула, а вот — приникла к полу, словно выслеживающая добычу тигрица, совсем по-кошачьи выгнула блестевшую от выступившего пота спину, томно взглянула на Вожникова и, закусив губу, сорвала с себя лиф, обнажив восхитительную упругую грудь…
Обнажила, вскочила, отпрыгнула, повернулась, подняв вверх руки, и, покачивая бедрами, сняла с себя шальвары, бесстыдно бросив их князю:
— Лови!
Как сверкали глаза ее! Как извивалась стройное, зовущее к любви тело! Столь похотливых движений Вожников не видел даже в детстве, в немецких порнофильмах обо всяких там садовниках, чистильщиках бассейнов и прочих. Но, опять же, это почему-то не казалось сейчас пошлым, словно так и должно было быть, словно кто-то давно и по-хозяйски решил за этих двоих все! Распорядился… и этому распоряжению невозможно было противиться. Никак. Никогда. Да, честно говоря, не очень-то противиться и хотелось.
Хотелось иного — с головой погрузиться в негу, нырнуть так, чтоб забыть обо всем, чтобы видеть перед собой только эти большие, сияющие колдовским блеском глаза, обнимать, чувствовать ласкающий жар прекрасного тела…
Гурия хотела того же — это ясно читалось во всем. Вот танцовщица замерла, с вызовом поглядев на князя, затем облизнула губы и, застонав, уселась к Егору на колени, уперлась твердеющими сосками в грудь.
Позабыв обо всем, молодой человек со всей нежностью и страстью принялся ласкать упругую грудь, целовать призывно открытые, блестевшие розовым жемчугом губы… а теперь погладить плечи, спинку, обнять, крепко прижать к себе, с каким-то щемящим восторгом ощутив всю трепетную упругость несказанно желанной девы! И… и дальше не отказывать себе ни в чем… Зачем? К чему? Когда двое, мужчина и женщина, хотят наслаждаться друг другом, что же и кто же осмелится им противостоять?
Качался шелковый полог ложа, в распахнутое окно с любопытством заглядывала луна, где-то во дворе негромко пели цикады.
Словно в бездонном омуте, Егор тонул в темных глазах прекраснейшей девы, волшебной танцовщицы, гурии из детских снов. Оба погрузились в нирвану, и не осталось уже ничего, что могло бы вытащить их из сладкой неги. Случайные — или все же нет? — любовники не уставали наслаждаться друг другом, так, будто для каждого из них эта встреча была последней.
Стройные бедра… томная линия позвоночника, маленькие нежные косточки, прощупывающиеся под шелковой кожей… горячее дыхание… губы… целовать их, целовать! Упругая грудь…
Погрузившись с головой в волшебное действо, князь уже не помнил, кто он и кто эта юная гурия, да это было абсолютно неважно сейчас… лишь бы видеть эти глаза, ласкать это тело, наслаждаясь так, как, казалось, еще ни разу не наслаждался…
И все это было похоже на сон… Словно во сне, Егор видел, как в опочивальню вбежали еще три обнаженные девы, в три раза увеличив количество ласк… а потом все сделалось каким-то эфемерным, зыбким… но из этого зыбкого тумана так не хотелось уходить. Хотелось остаться здесь навсегда, раствориться, расплыться, как расплывается в лучах весеннего солнца черный, оставшийся от суровой зимы сугроб, стекая грязными ручьями в бурную, недавно освободившуюся ото льда реку.
Князь упал в этот томно-тягучий туман, средоточие волшебной неги и страсти, растворился, провалился… пропал… Остались только нежные женские руки, объятия и стоны, сияющие колдовским наслаждением глаза… и музыка — она так и звучала в мозгу.
— Хей-хей, хей на-на…
Кто-то пел. И голос был явно мужской. Молодой человек прислушался, недоумевая — откуда здесь мог взяться мужчина? И куда делись гурии? И вообще, где он сам?
Дернувшись, князь ударился головой о низкий дощатый потолок и, наконец-то вынырнув из сладкого сна, изумленно осмотрелся вокруг.
Что и говорить, было от чего прийти в изумление! Окружающая Вожникова обстановка ничем не напоминала шикарный особняк в Матаро — опочивальня каким-то неведомым образом вдруг превратилась в узкую, словно пенал, каморку с маленьким — в три ладони — окном, сквозь которое бил прямо в левый глаз столь же узенький, с танцующими золотыми пылинками, лучик.
Дощатые стены, дощатый пол, какой-то сундук вместо ложа… Черт побери! И стены, и пол, и сундук — качались. Вот ведь напился вчера! Как говорится, дорога встала дыбом и бросилась в лицо… Впрочем, нет — и в самом деле все качалось. Егор это чувствовал.
И еще кое-что почувствовал — цепи! На ногах цепи! Аккуратно скованные, тяжелые, дававшие возможность передвигаться лишь маленькими шажками. Не убежишь! Вот ведь сволочи!
Нервно поднявшись на ноги, молодой человек снова стукнулся головой о потолок и, выругавшись, заглянул в оконце…
Море!!!
За окошком плескалось море!
И сам-то князь, оказывается, находился на корабле… Только вот как он тут оказался, почему-то никак не мог вспомнить. Хотя… а чего вспоминать-то? Выйти да и спросить!
Егор дернулся в дверь — не тут-то было! Заперто! Ах вот в чем дело… А где же вчерашние гурии? А черт знает где, ваше дурацкое величество, король и император глупцов! И вовсе неважно, где сейчас гурии, куда важнее — где ты сам.
— Эй! — князь забарабанил в дверь кулаками. — Отворяйте!
Снаружи послышались чьи-то шаги и гортанные голоса, однако дверь так и не открыли, хотя Вожников старался — орал, ругался, стучал. Тщетно!
Не желая быть больше посмешищем, молодой человек, звякнув цепями, уселся на длинный сундук и задумался. Как он сюда попал, было, увы, яснее ясного — гурии! Бабы да выпивка до добра не доведут — вот уж сбылась пословица. Почему же не было никаких предупреждающих видений? А по двум причинам: либо вчера слишком уж много выпил, либо… либо ночная девица — ведьма! А ведь очень может быть, кстати. Опоили, околдовали… Егор прищурил глаза — сам ведь он на это колдовство и повелся, полетел словно мотылек на огонь, а ведь мог бы насторожиться, увидев в собственной опочивальне каким-то образом пробравшуюся мимо неусыпной стражи девку! Не насторожился. Девичьи чары оказались сильнее… Кто бы сомневался! Достаточно оказалось просто поманить, приласкать — вот уже и попался.
