У входа на стадион клубится народ. Футбол сегодня.
Парень резко свернул направо. Здесь улочка не такая людная. Справа – здание спортзала, примыкающего к стадиону, слева – домики, за которыми чуть вдали виднеется подъемный кран: новостройка. Через год наша семья получит там новенькую квартиру, ядовито пахнущую линолеумом и алебастром. И мы переедем на Дачи, распрощавшись с бандитской Матюхой. Вообще, Дачи и Матюха – районы-союзники. У нас напряженное перемирие. Дружим против Стрелки и «майданов».
Да-да! У нас есть свой Майдан на Корабельной стороне. Площадь вокруг клуба «Корабел». А обитатели близлежащего района – «майданы». У нас четыре боевых района в городе. Боевых – потому что чужаков туда не пускают. Бьют по возможности.
Есть мирные районы – Камыши, Летчики, Дергачи, Абрикосовка и так далее. Там ходить можно с относительной безопасностью. Подрастают Остряки – достаточно злобный в будущем район, который уничтожит Матюху. Точнее – ассимилирует. Но на данном этапе мы «держим шишку». Вместе с Дачами, по которым сейчас шикарно вышагивает стриженый в кепке.
«Улица Костомаровская», – вспоминаю я.
В дальнем конце здания спортзала – отдельный вход и пристройка. Там – секция дзюдо, где я занимался… Где я буду заниматься года через три. Парень как раз в эту пристройку и сворачивает. Останавливается в дверях, озирается, натыкается глазами на мою фигуру и замирает. Потом исчезает в дверном проеме.
Приехали!
Ну и что дальше, Пинкертон? Планировку в секции я знаю, конечно. Но ведь отсветишь! Если уже не отсветил. Стою возле окон спортзала и делаю вид, что наблюдаю за девчонками-акробатками, прыгающими по дорожке. Здесь многие стоят, поэтому мое присутствие неподозрительно. Но сейчас на пустынной улице я один. Все любители спорта на футболе.
Вот даже интересно – специально сделали такие низкие окна, чтобы народ глазел на спортсменов, или случайно? Ведь в свою бытность я тоже часто тут простаивал и переполнялся мечтой о собственных спортивных достижениях. Потом пошел на борьбу. Элемент популяризации спорта советских времен? Или так глубоко тогда не копали?
Слева на ковер высыпали дети-дзюдоисты в белых кимоно, и я плотнее прижался носом к стеклу. Вообще-то у них зал на втором этаже пристройки слева. Там, куда канул мой объект номер два. А сюда борцы выходят для показательных выступлений.
Ну-ка, ну-ка…
Сзади шорох. Среагировать не успеваю, мне зажимают рот. В голове мелькает: поглазел на девочек?
Легкий тычок в темечко.
Темнота…
– Румын! Ты что, дурак?
Звук уже есть. С изображением плохо.
– Он за мной от кладбища перся! Шнырил по кустам.
– Так это же шпак! Сопля! Ты на хрена его двинул?
– Так тема тоже за шпака! Гляди, а вдруг это он?
– Да с чего ты взял?
Тема? За какого шпака? Я мычу и разлепляю веки. Головка бо-бо. Уроды. Омбудсменов на вас нет. Детей по башке!
– Очухался. Эй! Смотри сюда, шкет! Ты че пасешь тут?
Тру темечко рукой. Соображаю. Экстренно выстраиваю линию предстоящего вранья. Кажется, придумал. Ну что ж, поехали.
– Придурок, – искренне говорю я с ненавистью, – зачем по башке?
– А тебе че, надо было пряников насыпать? Ты че здесь шаришься?
Щурясь, осматриваюсь одними глазами. Ага. Это раздевалка дзюдоистов на первом этаже. Для взрослых. Передо мной – парень, у которого шикарная походка. Чуть правее – какой-то невысокий дедок, весь сухой, коричневый. В каком-то бомжовском спортивном костюме и потрепанных кедах. Наколки на руках. Перстни. Много. Я заметил «Отрицало» на пальце. Важняк!
– Ниче, а что, – бурчу я и тру голову, – не «шаришься», а к этому пришел.
Киваю на парня.
– Зачем это?
– Жирная послала.
Переглядываются.
– Какая жирная? – вкрадчиво так спрашивает дед. – Зинаида Ивановна?
Ах, какой я молодец! Не зря узнал заранее, как зовут инспекторшу. Как чувствовал.
– Никакая не Зинаида Ивановна. Не знаю я никакой Зинаиды Ивановны! – нащупываю шишку. – Придурок! – Изображаю плаксивую детскую истерику и пытаюсь неловко пнуть ногой парня.
– Тихо, тихо, шкет. – Дед быстро прижимает меня к ящикам для одежды. – Кто? Кто послал-то?
– Зоя Игоревна. Из ментовки. Блин, болит.
– Зачем? Зачем послала?
Делаю вид, что не решаюсь говорить при деде. Мнусь. Всхлипываю. Молодой срывается и трясет меня за плечи.
– Да говори уже, падло! Закопаем!
– На пацана показа-а-ать, – начинаю реветь, – что в бума-а-ажке…
Парень выпрямляется, опешив.
– На Караваева?
Вот это поворот! А я тогда кто? Не подавать виду! Реветь дальше.
– На Карава-а-аева. На Ви-и-итьку.
Замолчали, переваривают новую вводную. Делаю вид, что медленно успокаиваюсь, судорожно поскуливая.
– Слышь, Чистый, – молодому приходит в голову ехидная мысль, – а часом, она не тебя выпасает?
– Дурак ты, Румын! Она меня давно выпасла. Это мне не с руки с ней светиться. В курсе она про меня. А ты за челнока канаешь.
– Чегой-то за челнока…
– Закрой пасть! Думаю.
Я тоже как раз этим и занимался. Выходит, «тема за шпака» – это по мою душу? С подачи инспекторши. Чем это я ей так насолил? И чего хотят? Напугать? Избить? Или вправду закопать? Такими ресурсами? Шпана, блатной. Оба тертые. Как меня срисовал! Как-то несоразмерно. Из пушки по воробьям.
И зачем? За что? Из-за пожара? Ерунда. Из-за Трюхи? Ни фига себе отмазки! Лажа. Из-за Родьки? Теплее. В этой точке и тогда были непонятки.
– Ну что, парень, успокоился? – Дед может и по-человечески разговаривать, гляди ж ты. – Что она еще сказала?
– Сказала, чтобы я ему на Витьку в школе показал. Мы с ним в одном классе, – импровизирую я и решаюсь рискнуть: – И что завтра нужно…
Дед настораживается.
– Что завтра?
– Не знаю. Сказала – нужно завтра. Чтобы передал. Утром перед уроками чтобы показал. И все.
Где-то наверху гулко хлопают по татами. Броски. Тренировка идет. А эти двое сюда, стало быть, вхожи. Чужих обычно не пускают.
– А скажи-ка, шкет, где живет этот Витька?
Проверяет? Мелковато как-то.
– Да на Сафронова. У гаражей. У них там во дворе мужик недавно умер.
Вновь переглядываются. Странно.
Да они в курсе!
Во как. А если мы так походим…
– Только он не умер, – понижаю голос с видом заговорщика, – его грохнули.
Попал! Дед сверлит меня глазами и неожиданно сжимает плечо. Словно клещами.
– Ты что-то путаешь, сынок, – вкрадчиво произносит он и вдруг резко меня встряхивает. – Откуда знаешь? Говори!
– Да слышал я! – обиженно кричу. – Зоя говорила! По телефону! Что Данилу убрали! Я подслушал! Отпустите меня!
