— Что случилось, Петя? — с усмешкой спросил я. — Разлюбила?
— Все у тебя, Петрович, бабы на уме! Из комсомола меня хотят исключить!
— Ой ты, епишкин козырек! Натворил чего?
— Натворил! За месяц на недельных собраниях ни разу не был!
— Всего-то? Я уж думал — ты взносы не платишь, скряга, — подковырнул я беззлобно. — Исключить ведь только на собрании могут, так?
— Ну да.
— Когда? В смысле, собрание.
— Завтра вечером уже. Что делать, дядя Семен?
— Нашелся племянничек! Я тебя на пятнадцать лет только старше! — отбросив шутливый тон. — Вместе пойдем, есть мне, что там сказать.
На следующий день, отложив все сверхурочные работы и приведя себя после смены в порядок, на пару шагали к заводскому клубу, где и проходили комсомольские сборища, а по выходным крутили кино. Выкурив по трубочке на крыльце, — Петя старался подражать наставнику и обзавелся своей в первый же выходной, к тому же это производило благоприятное впечатление на женщин, — прошли в зал, где было уже полно молодежи. Меня по пути никто не остановил и не поинтересовался, что ветерану Куликовской битвы нужно. На сцене, как и положено, стол, накрытый красной материей и теплая компания активистов за этим бруствером.
Собрание началось с докладов и обсуждения политики ВКП(б), коллективизация, индустриализация и борьба с троцкизмом. Ничего нового и интересного для меня в этом не было. Индустриализацию я проводил собственными мозолистыми руками. Коллективизацией мне все уши в выходные прожужжала Полина: раскулачивание в Нагатино уже набирало обороты, и ее очень интересовал вопрос, вступать в колхоз «Красный огородник» или нет. А в борьбе с троцкизмом я все равно ничего не понимал, и фамилии отлученных от партии по этому признаку для меня ровным счетом ничего не значили. В общем, начал самым позорным образом засыпать, хорошо, что Петя приглядывал за мной и вовремя пихал локтем. Наконец полуотключенный мозг выделил в нескончаемом потоке слов фамилию Милов, и я, сделав над собой усилие, мобилизовался. Слово держала молодая особа посредственной наружности, но полная внутренней ярости, сидевшая тихо-мирно до того в президиуме. Или как это здесь называется?
И чего она так разоряется? Подумаешь — пропустил шесть собраний подряд. Это разве «систематически»?
— Петя, дорогой, а скажи мне, — спросил я напарника, желая получить подтверждение догадке, — ты ее, часом, не того? Ну понимаешь…
— Это она меня чуть не этого! Еле убежал!
— Понятно, нет никого мстительнее отвергнутых женщин, — сказал я задумчиво. — А уж эта! Соплюшка совсем, а уже мегера.
Петра вызвали из зала пред светлы очи всего коллектива — прямо на трибуну, держать ответ. М-да, электрод Милов с грехом пополам держать уже мог, а вот ответить на обвинения ему было нечего.
— Я… Мы… Больше не повторится… — Тьфу ты, тухлый овощ, слушать противно!
— Кто имеет сказать в защиту Милова? — раздалось из президиума, ну прямо — «все татарин, кроме я».
Я поднялся со своего места и, набрав, сколько мог, воздуха, как можно внушительнее изрек:
— Я буду говорить!
— А вы кто, товарищ, будете?
— Пролетарий я, мастер и наставник этого Демосфена недоделанного.
После слова «этого» я значительно сбавил голос, но со сцены все равно указали.
— Попросим непонятными словами не выражаться! Мы не на корабле!
— Хорошо, хорошо. Мне отсюда можно, или к вам забраться?
— Говорите с места, может, еще защитнички найдутся, — это ввернула та самая дурнушка, убивая на корню желание возможных заступников выделяться.
Что ж, приступим.
— Товарищи комсомольцы! Как вы все знаете, коммунистическая партия, под мудрым руководством товарища Сталина, взяла курс на построение коммунизма в отдельно взятой стране, одобренный большинством голосов на съезде. Как должны воспринимать эту установку настоящие комсомольцы, молодые и энергичные последователи учения Маркса — Энгельса — Ленина — Сталина? Безусловно, как руководство к действию! Именно так и принял ее товарищ Милов, работая по две смены каждый рабочий день! На своем, не побоюсь этого слова, боевом участке, товарищ Милов приближает построение коммунизма ровно в два раза быстрее, чем это запланировано, исходя из возможностей среднего пролетария! Почему так происходит? Потому что товарищ Милов далеко не средний пролетарий, а я бы сказал, не погрешив против истины, ударник коммунистического труда! Если бы каждый работал так же, коммунизм в СССР был бы построен ровно в два раза быстрее! И даже еще быстрее, так как за смену товарищ Милов вырабатывает две нормы и более! И выполняет товарищ Милов свою работу так, что ни у кого язык не повернется сказать, что сделано плохо. Наоборот, все начальники цехов нашего завода постоянно выражают комсомольцу Милову благодарность за проделанную им работу. Вполне понятно, что комсомолец Милов, занятый построением коммунизма, не всегда имеет возможность посещать комсомольские собрания. Между двумя возможностями — отработать дополнительную смену или поучаствовать в собрании — он без колебаний выбирает ударный труд. Почему так происходит? Потому, что товарищ Милов предпочитает быть комсомольцем, а не только им числиться! Многие ли из вас являются настоящими комсомольцами под этим углом зрения? Если вы проголосуете за исключение товарища Милова из рядов комсомола, он комсомольцем не на словах и бумаге, а на деле быть не перестанет. А вот каждый, кто проголосует за это, навредит товарищу Милову, следовательно — создаст помеху построению коммунизма. Как назвать человека, на словах выступающего за коммунизм, а на деле вставляющего ему палки в колеса? Комсомольцем? Нет, болтовня и вредительство — отличительный признак троцкиста! У меня все.
Едрен батон, хоть и готовил эту речь заранее, вспоминая слышанные ранее в прошлом мире и выбирая подходящие обороты, проговаривал ее потихоньку про себя, но такие выступления мне совсем непривычны, во рту будто песку насыпали. Водички бы сейчас попить! Пока я так размышлял, в зале царила гробовая тишина, комсомольцы, скрипя шестеренками, переваривали полученную информацию и пытались понять, как на нее отреагировать. Первой нашлась дурнушка и начала яростно выкрикивать, прямо сидя в президиуме.
— Да как Милов может линии партии следовать, когда он ее и не знает вовсе?! Правильные установки даются именно на комсомольских собраниях, а Милов их не посещает!
Тут, к счастью, Петя тоже не лопухнулся и начал на память цитировать повестки дня и решения пропущенных собраний.
— Да ладно, Петр! Верим тебе, что знаешь. А ты, Машка, просто хочешь ему навредить, раз он на тебя не смотрит. Но тут дело политическое уже получается! — Председатель на секунду задумался и продолжил: — Предлагаю вопрос об исключении комсомольца Милова с повестки дня снять. Кто «за»?
