Ребячливо прыгнув с камня на камень, Аштор споткнулась и чуть не вывихнула лодыжку. Однако Вирайя успел подхватить подругу, за что и был вознагражден морозным поцелуем.
Будто дождавшись этого, ожило скопище унылых, крытых толем бараков на правом краю плато. Звеня комариным криком, посыпались из дверей темные фигурки, бешено пронеслась среди них машина надсмотрщика, и люди стали строиться в колонны.
Некоторые отряды были составлены из рабов чуть ли не вдвое ниже от нормального роста. Аштор знала, что это вовсе не дети, а смышленый карликовый народ, весьма ценимый Избранными; Вирайя, как член Круга, был осведомлен, что пигмеи выведены все в той же подземной кухне Острова специально для рудничных и иных работ, где предпочтителен малый рост…
Аштор присела, изящно вытянув и скрестив ноги в меховых сапожках. Над горой уже фыркали, скрежетали, плевались отдохнувшие машины, начиная сгрызать последние неровности плато. В центре подковы зияли четыре жерла, четыре тоннеля в подземный город, озаренные изнутри рассеянным светом ламп и вспышками сварки. В три тоннеля вливались колонны свежих рабов, а из крайнего правого выползала по дороге, петлявшей впритык под скалами, медлительная муравьиная цепочка окончивших смену.
Аштор пригласила Вирайю сесть рядом с ней на валун, проследила, чтобы друг подогнул под себя шубу. Внезапно зажала ему ладонями глаза:
— Сказать, о чем ты сейчас думаешь?
— О чем? — вздохнув, спросил Вирайя, хотя не сомневался, что Аштор угадала. Нахлынул первый порыв дневного ветра, унося душевное равновесие.
— О том, что из горы сегодня вышло очень мало рабов.
— То есть в три раза меньше, чем вошло вчера! — страдальчески воскликнул Вирайя, оторвав ладони Аштор от лица и взглянув ей прямо в глаза. Она бывала растроганной и гордой в такие моменты; она не сомневалась, что только с ней адепт ордена позволяет себе быть откровенным и беспомощным. Аштор упивалась тем, что она, неизмеримо уступая другу в интеллекте и знаниях, в то же время крепче, опытнее, взрослее Вирайи — одновременно любовница, старшая сестра и мать.
Уткнув лицо друга в длинный мех на своем плече, она сказала:
— Ну, чем ты можешь помочь? Если они будут работать меньше и не так надрываться — не успеют закончить к сроку.
— Да, я ничем не могу им помочь, — глухо забормотал Вирайя. Освободив голову, опять стал смотреть в сторону тоннелей. Вслед за цепочкой обессиленных людей потащились грузовики с высокими бортами. — Недавно я понял, что вся моя сила — призрак, мираж! Тем более что я — трус. Я мог бы построить больницу, заботиться о безопасности их труда. Мог бы приказать надсмотрщикам быть более человечными…
— Так в чем же дело? Ради Единого, сделай все это и успокойся! Ты знаешь, меня волнуют не столько рабы, сколько твое состояние.
— Я трус, — упрямо повторил Вирайя. — Если я сделаю это, Орден ничего не возразит, даже поддержит, ведь им некем заменить меня до конца строительства. А потом, когда убежище будет готово… Ведь я даже не прошел все испытания, я только формально Священный — чего им со мной стесняться?
— Что ж, — значит, вина с тебя снимается!
— Нет! — крикнул Вирайя, и слабый крик его растаял, не родив эхо, в разреженном просторе. — Может быть, я погибну потом, но спасу сотни… сотни… — Он задохнулся, слезы выступили на глазах. — Если бы не эта стройка, я бы всю жизнь был, как спящий! Видишь эти грузовики? Там навалены мертвые и раненые… вместе… как дрова!
— Прошу тебя, хватит! — зашептала Аштор, обнимая друга обеими руками за шею. — Разве ты не понимаешь, что все равно… ни одного строителя убежища не оставят в живых? Что даже мне — Избранной — не разрешат улететь отсюда, если я захочу? Но я не захочу, будь уверен.
— Конечно, — сказал он, потупясь. — Я не только трус, но и самый настоящий подлец. Я только тогда подумал, что искалечил тебе жизнь, когда ты вышла из самолета.
— Искалечил бы, — уточнила Аштор, соскакивая с камня, и становясь на одно колено перед Вирайей. — Искалечил бы, если бы я тебя не любила.
— Но я же этого не знал! Просто воспользовался своей властью и потребовал, чтобы привезли тебя. Как последний развращенный негодяй, как…
— Довольно самоистязаний. Я сегодня с тобой слишком серьезна, это тебе во вред… — Она решительно встала и рывком подняла с валуна Вирайю. — Во что бы то ни стало, ты понял? Во что бы то ни стало нам надо выжить, и убраться отсюда, и жить свободно! — Хризолитовые глаза Аштор истерически сузились, совсем как тогда, в первый вечер у Эанны, но она быстро овладела собой. — Надеюсь, что и после катастрофы останется где-нибудь уютный морской берег…
— Останется, — сказал Вирайя, краем глаза уловив какое-то новое движение у скал. — О, платформы возвращаются! Значит, сборка фрезы закончена…
— Поезжай, — насмешливо сморщила нос Аштор. — Тебе же не терпится.
Они поцеловались. Потом Вирайя достал из-под шубы радиопередатчик, повешенный на шею, и стал вызывать вездеход.
Арджуна, Арджуна, того божественного оружья,
Что в сердце твоем пребывает,
Время приспело, Пандава!
Эпос «Махабхарата»
Послеполуденные часы — раскаленное сердце суток. Высушенная пыль на площадке под баньяном легка, словно пудра; мелкие птицы, сражаясь за обгрызенную лепешку, подняли красноватое облако, и оно не торопится оседать.
Пусто. Глубоки тени конусов-хижин. Следами босых ног и коровьих копыт истоптана пыль до самих джунглей. Солнце выпило воду из колоды для скота; и некому, налить свежей, словно деревню поразила чума. Испуганно вспорхнули птицы — из лесу надвигается слитный рокочущий шум, прерываемый треском гибнущей поросли. Похоже, что бежит, часто дыша, взбесившийся слон. Вот уже совсем близко мелькает его черная лоснящаяся туша. Громко лопаются обросшиеся бородами сухих корней, узловатые лианы.
Облепленный паутиной и листьями, выкатился на площадку под баньяном бронетранспортер. Отчаянная сине-зеленая птаха метнулась наперерез, из-под самого рубчатого колеса умыкнула спорный огрызок лепешки. Бронетранспортер встал, но еще некоторое время пыхтел, булькая и сотрясаясь. В тишине ударил бортовой люк, и вылез, пошатываясь, бледный, мокрый от пота Индра. Расстегнутая черная рубаха болталась на его похудевшем, подсохшем теле; подобно большинству Избранных, стажер страдал в тропиках от солнечных ожогов и не раздевался даже в сильную жару. Обалдев от духоты в машине, последнюю часть пути Индра думал только о том, что кондиционер бессилен и надо попросить в штабе округа баллоны со сжатым воздухом. Образ серебристой капли, испаряющийся живительным холодом, стал так болезненно ощутим, что стажер не выдержал и тут же, в машине вылил на себя ведро воды. Зная уживчивый нрав стажера, солдаты отпустили серию соленых шуточек. Зато механик-водитель Матали, подскочив от брызг, чуть не уткнул носом машину в могучее дерево и непочтительно назвал Индру капризной бабой.
