Подошли, тихо переговариваясь, Шварц с помощником. Яков шел с непокрытой головой, и в свете газового фонаря, стоящего одиноко у угла здания, его волосы словно бы горели и искрились. Жак полез в мобиль, загружать и растапливать двигатель, а Яков, притоптывая от холода, стал рядом с Клюевым.
– Вот в такие минуты жалею, что не курю, – с хитрой улыбкой сказал Шварц, пару раз дыхнув, от чего в воздухе тут же образовалось облачко плотного пара. – Сейчас самое время, ожидая, пока разгорится, постоять с сигареткой… Что хмурый такой, Карл? Не понравилась моя задумка?
– Понравилась. – Коротко ответил Карл Поликарпович. – Только…
– Что только? Ну, не томи. Начал, так заканчивай, а то обижусь на такую скрытность.
– Только вот… зачем все это, Яков? – Страдальчески изгибая брови, Клюев взглянул в лицо друга. – Это же… Ради войны? Смертей, потерь близких, устрашения – ради чего?
– Э-э-э, Карлуша, а ты тот еще фрукт. – Медленно сказал Яков, прекратив приплясывать. – И давно ты по-английски стал разуметь?
– Недавно, – буркнул Карл Поликарпович, всеми силами стараясь загнать досаду поглубже – вот ведь, не сдержался, выдал себя. – Ты не ответил, Яков. Это ведь… оружие.
Он произнес последнее слово, вложив в него все презрение, что мог.
– Оружие. – Повторил Яков с легкой, словно бы даже печальной улыбкой. – А чего ты насупился? Обвиняешь меня в чем-то? Сам-то, поди, когда приехал на Остров, не погнушался контракт заключить о новом механизме для винтовки.
Карл Поликарпович задохнулся, хватив ртом слишком много морозного воздуха. Откуда Яков прознал? Ведь никто, кроме самого Клюева, да тогдашнего Председателя Совета, Ипполита Ивановича, об этом не знал…
– Но я… я отказался! – С трудом выдохнув, вскинулся фабрикант. – Отказался!
– Не по своей воле ведь, верно, Карл? Просто заказ так и не оформили, потом затянулось, потом и вовсе правление Острова сменилось… А не сменилось бы, точили бы сейчас твои мастера на фабрике курки, винты для приклада, спусковые крючки и скобы, фиксаторы да пружины… – Шварц перечислил именно те части винтовки, на производство которых три года назад чуть было не подписался Карл Поликарпович. – Так что не надо мне тут сплевывать «оружие», будто ты чист, как первый снег, а я, исчадие какое, душу продал за три тысячи рублей.
Когда Яков назвал детали, Клюев вздрогнул. Теперь, услышав от друга точную сумму первого контракта, он покачнулся.
– Давай, Карлуша, не делать поспешных выводов. – Спокойно, без злобы, сказал Яков. – Тут ведь в чем штука, дорогой мой друг… Человек – существо слабое, но агрессивное. И, хоть как ты его воспитай, сколько ни влей в уши слов о добре и справедливости для всех, все равно будет хвататься за оружие. Каменный топор, меч, ружье, пушку… Людей не переделать. Но если самые сильные державы, которые войны и начинают, будут иметь сверхмощное оружие – каждая, Карлуша, каждая страна! – то и войн никаких не будет.
– Как это? – обретя дар речи, выдохнул Клюев.
– А так. У тебя ружье, у соседа, скажем, меч. Отчего бы не захватить его огород, пока он ворон считает? Пока добежит до тебя со своей железякой, ты его раз – и пристрелишь. – Яков говорил медленно, простыми словами, будто объяснял ребенку. – А вот иначе… У тебя ружье и у соседа ружье. И ты знаешь, что если на него дуло наставишь, то и он тебя на прицел возьмет. И поляжете, в случае чего, оба. А если это ружье еще и само на войну ходит, то даже если случится конфликт, оба оружия друг друга уничтожат, а люди живы останутся. Смекаешь?
Клюев медленно кивнул, поворачивая идею Якова в голове так и эдак. Вроде выходило, что прав его друг. Карл Поликарпович кивнул еще раз, уже уверенно.
Открылась дверца мобиля и оттуда высунулся Жак.
– Задубели там небось совсем? Залезайте, растопилось. Поедем домой, у меня коньяк тридцатилетний припасен, согреетесь.
– Ну, Карл, давай, не топчись… – Яков потрепал друга по плечу, подталкивая к мобилю. – И не серчай, что тайну твою я разузнал, и от тебя скрывал. Ты тоже, вон, мне про английский ни слова не сказал. Как успехи, кстати?
– Very well, thanks for asking. – От недавних потрясений, не иначе, Клюев пробурчал это почти без акцента.
– О-о-о, Жак, слыхал? – Радостно присвистнул Яков, садясь в машину.
– Слыхал, – едко отозвался француз. – Вы, Карл Поликарпович, по-итальянски тоже глаголите, али как? Или мне, на всякий случай, стоит вспомнить навыки в китайском, чтобы вы ненароком что не подслушали?
– Хватит, Жак, – со смехом прервал его Яков и повернулся к Клюеву, устроившемуся на заднем сиденье. – Карлуша, не обращай внимания на этого «fool». Я так даже рад, в конечном счете, что ты язык изучаешь. Это развивает голову и не дает мышлению застояться. А нам с тобой, Карл, предстоят такие дела, такие дела…
– Эй, пошли, залетные! – Закричал зычным голосом Жак, дергая ручку на панели мобиля.
– Ты ведь со мной? – Перегнувшись через спинку переднего сидения, Яков пронзительно глянул на Карла Поликарповича, словно бы в душу заглядывал.
– Куда я денусь, – проворчал Клюев. – С тобой, Яков.
Джилли после той прогулки в тумане и сама слегла на пару дней. Она валялась в кровати, пила наваристый бульон по рецепту тети – с тертым корнем имбиря, – и изводила посыльного, вихрастого мальчишку, заставляя его по три раза на дню носить записки в дом Шварца. Ученый неизменно отвечал, что Адам выздоравливает, чувствует себя неплохо, но гостей принимать пока не в состоянии. Хотя Джилл и сама бы не показалась на глаза молодому человеку – нос у нее распух, голос сел так, что она могла лишь сипеть, а руки и ноги отекли. «Злая судьба… – думала девушка, – быть в неведении просто ужасно… кто бы мог подумать – Ромео и Джульетту разлучали бессердечные родственники, а нас с Адамом удерживает порознь банальная слабость от болезни…». Самое ужасное было в том, что Джилл думала так почти что серьезно. Положение спас дядя, вернувшийся из Европы. Он осмотрел мрачную Джилл, хмыкнул и о чем-то переговорил с женой.
К вечеру второго дня мистер Кромби зашел в спальню к племяннице и присел на край кровати, глядя на нее поверх очков-половинок. Джилл отложила в сторону роман Бронте и приготовилась слушать. Она знала это выражение на лице дяди – он явно готовился преподнести ей какую-то замечательную новость.
– Хм. – Издалека начал мистер Кромби. – Ты, я смотрю, идешь на поправку.
– Еще один день в постели, и я взвою, – согласилась девушка.
– Ну, так у меня для тебя есть сюрприз. Поскольку наша газета, до этой поры весьма удачно конкурировавшая с островными изданиями других стран, на данный момент жизнерадостно катится в пропасть забвения, я принял решение. – Дядя глубоко вздохнул. По природе своей он был человеком тихим, деревенским, как он сам себя определял – «буколическим». И всевозможные информационные войны заставляли его нервничать, что плохо сказывалось на пищеварении, а это, в свою очередь, изрядно портило характер миссис Кромби, которой приходилось выдумывать разнообразные, но постные блюда. – С завтрашнего дня…
Мистер Кромби с сомнением оглядел красный нос Джилл и поправился:
– С послезавтрашнего дня мы выходим на работу в полном, так сказать, объеме. Никаких домашних ленивых посиделок. Откроем редакцию, а то она уже мхом покрылась, наберем еще людей… А ты получаешь официальное назначение в штат, как корреспондент.
Девушка взвизгнула и бросилась обнимать дядю. Тот смущенно поправил съехавшие набок очки.
– Ну-ну. Это означает больше работы, больше ответственности… ты готова?
– Я давно готова, дядюшка! – Воскликнула Джилл. – Только не решалась тебе сказать, что нас другие газеты теснят… А почему ты вообще забеспокоился по этому поводу? – Она подозрительно сузила глаза. – Мы можем разориться?
– Все могут разориться, – проворчал Кромби. – Мы, надеюсь, сделаем это в последнюю очередь, поскольку я купил акции «Островной компании», еще когда они только тут появились… Но с газетой дела обстоят так – либо мы считаем ее игрушкой, и она тихо тонет, либо мы беремся за дело всерьез.
– Всерьез! – Твердо сказала Джилл. – Я иного от тебя и не ожидала. А я смогу начать и завтра…
Но завтра, хоть болезнь и отступила, а нос Джилл снова приобрел привычные изящные и задорные очертания, выйти на работу ей не удалось, хотя в город она приехала. Помещение, где располагалась редакция, пришлось буквально отскребать от пыли и паутины, чем занялась армия нанятых уборщиков; дядя взялся за отбор претендентов на должности штатных журналистов и корректоров, а Джилл… Она решила навестить Адама. И пусть в своей последней записке мистер Шварц все так же настойчиво предлагал ей «подождать более подходящего случая», девушка была настроена на встречу с предметом своих чувств. В конце концов, уж за три дня можно достаточно поправиться… а если Адаму стало хуже, ей тем более следует знать. Джилл направилась к дому изобретателя пешком, благо идти пришлось недалеко. Была середина дня, значит, даже больной, Адам уже должен был проснуться.
