— Может, тебе лучше не ехать? — спросил у Филиппа падре Антонио. — Садись на лошадь и отправляйся в Сарагосу или Памплону. Погостишь там месяц-полтора, а тем временем тут все утрясется, король умерит свой гнев…
— То есть, вы предлагаете мне бежать, — невесело усмехнулся Филипп. — И тем самым признать свою вину.
— А разве ты не виновен? Пусть ты не соблазнял Бланку, но принцесса Нора на твоей совести.
— Да, на моей. И мне совестно, вы же знаете. Но, последовав вашему совету, я признаю за кастильским королем право судить меня как своего подданного. Меня — первого принца Галлии! Не забывайте, что я все еще остаюсь наследником престола. — (Филипп взял себе в привычку постоянно напоминать об этом, с тех пор как три года назад жена Робера III, Мария Фарнезе, разрешилась мертвым ребенком). — И я не намерен ронять свое достоинство позорным бегством.
— Ты подменяешь понятия, сын мой, — предостерег его преподобный отец. — Сейчас в тебе говорит не достоинство, а гордыня. К тому же дон Фернандо ослеплен гневом и способен порешить тебя, будь ты хоть императором. Ты же знаешь, чтó он за человек. Потом он, конечно, будет сожалеть о своем поступке… — Дон Антонио тяжело вздохнул. — Но это будет потом.
— Я уже все решил, падре, — упрямо сказал Филипп. — Даже вы меня не переубедите. Лучше отпустите мне грехи… на всякий случай.
Фернандо IV принял Филиппа в своем рабочем кабинете и, едва заметным кивком головы ответив на приветствие, устремил на него жесткий, колючий, пронзительный взгляд своих холодных серых глаз. Филипп не смог удержаться от облегченного вздоха: судя по всему, дела обстояли не так плохо, как он полагал. Обычно, когда дон Фернандо был вне себя от злости, он выглядел спокойным и даже ласковым. Но сейчас его гнев выплескивался наружу — а это значило, что внутри он уже перебесился и самое худшее осталось позади.
«На ком же он отыгрался? — размышлял Филипп, постепенно успокаиваясь. — Неужели на Бланке? Задрал ей юбчонки и надавал по попке? С него станется… Бедняжка! Теперь она долго не сможет сидеть…»
(На самом деле следующие несколько дней не сиделось принцу Фернандо. Отец лупил его пониже спины, приговаривая: «Теперь будешь знать, как доносить на родную сестру!» Король Кастилии был человек воистину непредсказуемый).
Филипп стойко выдержал суровый взгляд и глаз не отвел, а смотрел в ответ кротко и доверчиво, и ласковая синева его глаз вскоре растопила лед в королевских глазах. Дон Фернандо тихо застонал и опустился в кресло за письменным столом.
— Прошу садиться, племянник.
Филипп устроился напротив короля и начал говорить:
— Государь мой дядя, я…
Тут дон Фернандо грохнул кулаком по столу, да так сильно, что опрокинул одну из чернильниц.
— Извольте не смотреть на меня с таким видом, будто ничего не понимаете! Вы прекрасно знаете, зачем я вас вызвал, посему прекратите строить мне глазки и изображать из себя саму невинность.
— Боюсь, дядя, — заметил Филипп, — вы превратно истолковали мой взгляд. Я и не думал притворяться перед вами. Я лишь набирался смелости, чтобы попросить руки вашей дочери.
Эти слова мигом разрядили напряженную обстановку. Дон Фернандо откинулся на спинку кресла и удовлетворенно молвил:
— Ага!
— Я признаю свою вину, что так долго медлил, — продолжал Филипп. — Мне следовало раньше обратиться к вам с этой просьбой, но я никак не решался, хотя давно хотел, чтобы Бланка стала моей женой. И вот сейчас я офици… — Он осекся на полуслове, так как глаза короля, за секунду до этого излучавшие умиротворение, вдруг стали бычьими и налились кровью.
Мгновение спустя дон Фернандо хищно зарычал, рывком вскочил на ноги, схватил со стола опрокинутую чернильницу и запустил ее в Филиппа. Только чудом Филиппу удалось уклониться от броска — чернильница пролетела возле его виска и разбилась, ударившись о каменный пол.
Дон Фернандо тяжело рухнул в кресло. Несколько минут они молчали, потрясенно глядя друг на друга, наконец король глухо проговорил:
— Я не извиняюсь за свою вспышку, ибо вы сами ее спровоцировали. Вы — дерзкий, развратный… — Он сделал паузу, успокаиваясь. — Вы что, племянник, держите меня за дурака? Думаете, я не знаю, которую из моих дочерей вы соблазнили?
Это был удар! Филипп даже хрюкнул от досады и огорчения. Он был уверен, что Бланка не предаст сестру и возьмет всю вину на себя.
«Что ты наделала, милочка?! — в отчаянии подумал он. — Что ты наделала…»
— А следовательно, — между тем продолжал король, — речь идет о вашем браке с Элеонорой.
— Однако, — осторожно возразил Филипп. — Осмелюсь заметить, дядя, что насчет Норы ни у кого нет никаких подозрений, тогда как Бланка…
Дон Фернандо заскрежетал зубами. Филипп скользнул взглядом по столу в поисках других чернильниц и с облегчением отметил, что все они находятся вне пределов досягаемости рук короля… Зато массивный серебряный подсвечник был совсем рядом!
— Ах да! — угрюмо произнес дон Фернандо. — Хорошо, что напомнили. Ведь вы не только соблазнили мою младшую дочь, но и опозорили в глазах всего света старшую. И что прикажете с вами делать?
— Понятно что. Женить меня на Бланке.
— А как же Элеонора?
— Про нее никто ничего не знает. Она еще юна, в глазах света не скомпрометирована и сможет подождать, пока император не разведется с Изабеллой Французской.
Дон Фернандо издал короткий нервный смешок. Филипп понял, что затронул еще одну болезненную для короля тему.
— Вы считаете меня таким наивным? Думаете, я еще надеюсь, что Августу Юлию удастся получить развод? Кабы не так! Дудки он его получит! Эта канитель с консилиумами длится уже четыре года и конца-краю ей не видно. Валерий Юлий и Гвидо Конти ни за что не позволят императору заиметь наследника престола.
— Тем более, — сказал Филипп. — Коль скоро Бланка осталась без жениха, позвольте мне жениться на ней. А что касается Норы, то ей это не к спеху. У вас будет достаточно времени, чтобы подыскать ей подходящую партию. К примеру, чем плох тот же Педро Арагонский?
Король гадко ухмыльнулся:
— Так вы, оказывается, печетесь про моих дочерей, словно отец родной!
— Я пекусь прежде всего о себе. Но в данном случае наши интересы совпадают: вы хотите уладить скандал с наименьшим уроном для вашей семьи, а я хочу жениться на Бланке. Не стану утверждать, что безумно люблю ее, но лучшей спутницы жизни мне не найти. Осмелюсь предположить, что она обо мне такого же мнения.
Дон Фернандо утвердительно кивнул:
— И не ошибетесь. Когда я прослышал об этих сплетнях и вызвал Бланку к себе, она заявила, что вы соблазнили ее, и потребовала, чтобы я заставил вас жениться на ней.
— Тогда как же…
— Элеонора во всем созналась. Она обозвала Бланку обманщицей, обвинила ее в намерении увести чужого жениха и тоже потребовала… — Король умолк и сокрушенно покачал головой. — Нет, определенно, вы негодяй! Я слыхивал, что порой женщины из-за вас дерутся, но если бы мне кото-то сказал, что мои собственные дочери повздорят между собой, выясняя, кого же из них вы на самом деле соблазнили… — Он вздохнул. — Ладно, сантименты в сторону. Значит, вы хотите жениться на Бланке?
— Да, дядя. Относительно нее у меня вполне серьезные намерения. Я считаю, что лучшей королевы для Галлии не сыскать.
— Ого! Стало быть, вы метите на галльскую корону? А не слишком ли опережаете события? Король Робер не намного старше вас. К тому же ни он, ни королева Мария не бесплодны, и дети у них, возможно, еще будут.
Филипп покачал головой:
— Это несущественно. Тулузская династия изжила себя, и Робер Третий — последний из Каролингов на галльском престоле, независимо от того, будут у него дети или нет. Вскоре молодой Людовик Прованский станет совершеннолетним, уже сейчас он злобен, жесток и жаден к власти, так что волей-неволей лангедокским графствам и Савойе придется сплотиться вокруг Гаскони. Вот тогда пробьет мой час. Мой и Бланки.
— А вы уверены, что в ближайшем будущем ваши отношения с отцом наладятся?
— Мой брак с вашей дочерью заставит его смириться с неизбежным. Добрыми друзьями мы вряд ли станем, но своим наследником он меня признает.
— Та-ак, понятно. Вы меня убедили. Однако… — Дон Фернандо пришел в легкое замешательство. Филипп понял, что сейчас речь пойдет о весьма щекотливых для ханжи-короля аспектах его отношений с Норой. — Знаете, племянник, на мой взгляд, ваши поступки отличаются крайней непоследовательностью. Вы собирались жениться на Бланке, но не просили ее руки, а сперва пытались соблазнить ее. Когда же у вас это не получилось, вы совратили с пути истинного мою младшую дочь. Зачем, спрашивается?
— Поверьте, дядя, я глубоко сожалею…
— Ах, вы сожалеете! Хоть это отрадно. Но никакие сожаления и извинения с вашей стороны не вернут Элеоноре… э-э, беззаботного прошлого.
