– Ах танцы, они начнутся очень скоро, монсеньер, – заверил мальчика Людовик. – Ты помнишь свою партию?
– Конечно, ваше величество, – уверенно ответил мальчик. – Я должен танцевать партию Жалящей Змеи.
– Очень хорошо.
– Дедушка, а ты в самом деле собираешься танцевать? – очень тихо спросил дофин, чтобы никто посторонний не слышал такой фамильярности.
– А что, в это так трудно поверить? – спросил Людовик. – Я всегда танцевал к радости и восторгу своих подданных.
– А какие партии ты танцевал?
– Разные. Однажды в спектаклях «Женитьба Пеле» и «Фетида» я танцевал – дай-ка припомнить – шесть партий: конечно же, Аполлона и фурию, дриаду, индейца, придворного и Бога Войны. – Людовик улыбнулся, глядя в чистые, наивные глаза ребенка. – Костюм, который на тебе сегодня, очень похож на тот, в котором я танцевал Войну: такой же красный, с огромными багряными перьями.
– А, так, значит, Жалящая Змея – это Бог Войны, да?
– Я слышал, что у дикарей есть два вождя: один правит в мирное время, второй ведет войну, и Жалящая Змея – вождь войны.
– А ты будешь танцевать партию Великого Солнца? – спросил мальчик.
– Именно так, мой славный монсеньер. Но не отвлекайся, слушай музыку, – напомнил ему Людовик. – Вот слышишь, нам пора выходить. Ты идешь первым.
Мальчик улыбнулся, встал со своего трона, но слишком весело и чуть более поспешно, чем полагалось.
– Не торопись, – едва слышно выдохнул Людовик. – Веди себя как король, которым ты, когда придет день, станешь.
И Людовик, к своему удовольствию, увидел, как мальчик с королевским величием начал медленно спускаться по ступеням пирамиды вниз, к танцевальной площадке, где ждали придворные. Они стояли двумя отдельными группами: одна группа одета в красное, другая – в белое.
Наблюдая за разворачивающимся представлением, Адриана нервно вертела в руке записку. Первым спустился с пирамиды дофин. И все придворные, одетые в красное, выстроились перед ним в ряд, включая герцога Орлеанского и герцогиню Мэн. Какое-то время они беспорядочно прыгали и скакали, затем из нестройного ряда выбежал слуга и принялся раздавать длинные перья. В этот момент герцог Орлеанский вместе с дофином вновь поднялись на верх пирамиды, изображая, будто они схватили и похитили Людовика.
– Претворитесь, будто вы спите, – прошелестел шепот герцогини Орлеанской, и Адриана зажмурила глаза, оставаясь мысленно прикованной к паровой машине. «Интересно, паровой котел нагревает fervefactum или обычная печь?»
– Все, пора! – герцогиня толкнула Адриану в бок и вручила ей большое белое перо.
– Куда пора? – удивилась Адриана.
– Мы должны освободить из рук врагов нашего вождя, наше Великое Солнце.
Адриана посмотрела вниз, на разыгрываемую сцену. Дофин с важным, напыщенным видом прохаживался вокруг «похищенного» Людовика, торжественно повторяя по-английски: «Солнце зашло». Кого он изображал в этот момент? Георга – короля Англии? Мальборо?
Адриана без особого энтузиазма последовала за герцогиней, спрятав полученную записку за пояс юбки.
Придворные, одетые в белое, подняли крик и вой, в оркестре забили в барабаны и застучали по жестяным котелкам. Шум получился отвратительный и ужасающий. Одетые в белое галантно колотили одетых в красное своими длинными перьями.
– Вперед! – закричала герцогиня.
Адриана последовала за ней. Молодой мужчина подскочил к Адриане и застыл в стойке. Выставив вперед свою пушистую шпагу, он сделал неуклюжий выпад в ее сторону. Но герцогиня опередила его, ткнув ему в лицо своим пером. Он притворно закричал от боли и очень убедительно зашатался, как сраженный насмерть.
– Нападай! – закричала герцогиня.
Адриана растерянно посмотрела по сторонам и пустила свое оружие в ближайшую цель – ею оказалась пышная дама, одетая в красное. У Адрианы голова пошла кругом от совершенной глупости происходящего, несмотря на то что она сама принимала в нем участие. Взрослые мужчины и женщины дерутся перьями! Что бы сказали парижане, если бы увидели это зрелище?
Король и дофин пробирались на верх пирамиды, подальше от толпы, безумно разящей друг друга перьями. А внизу неистовствовали придворные. Довольно упитанный господин, с короной красных перьев на голове, нацелился прямо Адриане в сердце. Вначале поводил пером между ее грудей, а потом с силой ткнул в самую середину. Адриана замерла, сгорая от унижения и не зная, что делать, и вновь ее выручила герцогиня – она своим белым пером ткнула упитанного господина в лицо. Тот дернулся от боли и схватился за голень, герцогиня удовлетворенно отступила назад: ее удар пером в лицо был всего лишь отвлекающим маневром от чувствительного пинка по ноге.
– Сильно задело? – серьезно спросила герцогиня.
Адриана открыла было рот, чтобы ответить, но тут ее осенило, и она медленно начала опускаться на палубу:
– Я смертельно ранена! – вскрикнула она и упала лицом вниз, надеясь все же, что никто на нее не наступит. Она лежала и размышляла, стоит ли «оживать» и вновь ввязываться в бой, как это делают остальные поверженные придворные.
Не успела Адриана додумать и принять решение, как что-то горячее навалилось сверху. Воздух содрогнулся от ужасающего крика, и она почувствовала, как в нос ударил запах паленого мяса.
Бен не мог сдержать улыбки, читая только что написанное им и приготовленное к отправке письмо.
Премного благодарна Вам за новости о наших Собратьях в Нью-Йорке, со своей стороны я готова порадовать Вас новостями из нашей Маленькой Колонии. Но, прежде всего, спешу ответить на Ваш вопрос касаемо наших Местных критиков и всех этих Скептиков, которые оплакивают Былую старину и желают вернуть ее, будто она не в пример лучше нашего времени. Так вот, я должна с полной ответственностью заявить, что у нас таких Критиков нет. А что до тех, в Бостоне, кто читает «Меркурий» или «Куранты» при свете алхимических ламп, то и те и другие заслуживают Критики. Мне ничего не остается, как назвать их Величайшими болванами. Конечно, куда деваться, приходится признать, что и в наших краях раздаются допотопные крики о Ведьмах и Колдовстве, и есть люди, что ворчат по поводу Новых нравов. Но у нас все здравомыслящие люди считают, что эти крикуны и ворчуны нарочно Прикидываются таковыми, и все ради того, чтобы казаться смешными и тем самым поддерживать в наших Колониях первозданную Простоту. Они, таким образом, оказывают Услугу. С одной стороны, они нас развлекают, а с другой – Заверяют наших Собратьев в Британии, что те из них, кого судьба занесла сюда, на Американской земле продолжают сохранять Обычаи старины, а вместе с тем Интерес к новому, и прочее, и прочее. Если бы я не знала, что дело обстоит именно так, то могла бы ложно уверовать, будто у нас Процветают Невежество и Глупость в том же самом роде, как, по Вашим словам, они процветают в Вашем славном Городе. Я призываю Вас по-новому взглянуть на окружающую действительность, как Вы знаете, мы часто оказываемся Орлами в чужих странах и Совами у себя дома.
Бен вновь склонился над листком бумаги, описывая наиболее важные события, происшедшие в Бостоне за последнее время. Он их отправит в ответ на только что полученные новости от одной газеты, что недавно начала выходить в Нью-Йорке. По договоренности с печатником из Нью-Йорка они обменивались по эфирографу новостями. Бену удалось заключить подобную сделку с четырьмя корреспондентами: из Нью-Йорка, Южной Каролины, Лондона и Индии. Со всеми он обменивался новостями, поскольку только у него был настраивающийся самописец. В результате газета его брата «Куранты Новой Англии» единственная в Бостоне печатала новости из первых рук, да еще и поступающие с разных концов света. Она продавалась нарасхват, так что они едва успевали печатать. Потому-то Джеймс выписал из Англии новый пресс. Но самое главное – прошло уже два месяца, как Бен усовершенствовал свой эфирограф, а Трэвор Брейсуэл не появлялся, чтобы привести в исполнение свои угрозы. Не попадался он Бену и на улице, из чего можно было сделать вывод, что он вовсе покинул Бостон.
Бен дописал письмо, ему оставалось лишь подпись свою поставить. Рот его растянулся в широкой, до самых ушей улыбке. Уже завтра его провокационное письмо появится в Нью-Йорке, но под ним не будет стоять имя Бенджамин Франклин. Вместо этого он вывел витиевато и размашисто:
Сэр, вечно преданная Вам
Смиренная Добродетель.
Бен не мог объяснить, повинуясь какому импульсу он изобрел себе такой нелепый псевдоним, но этот псевдоним ему очень нравился. К тому же он послужит хорошим укрытием на тот случай, если сообщения Бена попадутся на глаза не дремлющему оку Брейсуэла. А сам псевдоним, после того как он вернется из Нью-Йорка обратно сюда, в Бостон, заглянув по дороге в другие колонии, непременно выставит на посмешище некоторых граждан Бостона и их глупость. И уж коли в других колониях принято подсмеиваться над недостатками отдельных бостонцев, будет как нельзя кстати, если писака из Бостона останется анонимным.
