Раскрываю ноутбук. Еще раз быстро прохожу поиском по книгам с ключевыми словами «ракета», «ВСС», «Роса». Безрезультатно. Вновь неосознанно барабаню пальцами в задумчивости.
– Мсье! – голос пассажира на полтона выше учтивого.
– Да, извините, – убираю руку. – Дурацкая привычка.
– Это уж точно, – бурчит он и снова закрывает глаза, пытаясь уснуть.
Вновь по кругу. Папка с фотографиями. Папка с книгами. Папка с рукописями. Некоторое время читаю рукописи, ничего не понимая в химических формулах и выкладках. Может быть, информация зашифрована в самом тексте? Прогоняю тексты через дешифраторы. Безрезультатно. Псевдослучайных последовательностей не выявлено. Неужели Пэррис всего лишь хотел почитать неоконченные труды бывшего советского ученого? На его месте я бы подождал, пока Завьялов закончит…
Начинаю вновь барабанить пальцами и быстро одергиваю руку.
Пэррис точно знал, что у Завьялова есть некая важная информация. И Завьялов, скорее всего, хотел эту информацию продать. Товар должен быть в электронном виде – иначе незачем посылать в Париж хакера, чтобы слить содержимое электронного хранилища. Неужели я съездил впустую? И то, за чем меня посылал Пэррис, лежит где-то в другом месте, например, на маленькой флеш-карте в кармане химика? Скорее всего – нет. Кто-то передал Пэррису информацию о том, что видел важную информацию в ноутбуке Завьялова, и нигде больше. Возможно, сам Завьялов показывал ему товар.
Гляжу слепо в оконное стекло. Пролетают мимо размытые контуры близких деревьев. Рассмотреть что-то можно лишь вдалеке, где скорость летящего экспресса позволяет поймать контуры маленьких домишек. В стекле отражается неподвижно мой силуэт, блестящий глаз смотрит упрямо в пространство. Разглядеть что-то… картинка в картинке… в картинке.
Открываю папку с фотографиями. Всего – двадцать пять снимков. Двадцать пять? Чувствую, как ладони становятся влажными. Первая фотография – вечерний Париж, Елисейские поля, витрины магазинов, силуэт Триумфальной арки теряется в сумраке. Прогоняю снимок через декодер, и перехватывает дыхание. Программа определила последовательность знаков, скрытых картинкой. Три строчки.
«ВСС-18: 142FESD346».
«Startc:173EDRF934865».
«Selfdc:34H4QWN74T512».
Первая строка – наименование ракетного комплекса и идентификационный номер комплекта. Вторая строка – код запуска. Третья – код самоуничтожения.
Пропускаю через декодер фотографию собора Парижской Богоматери. Еще одна комбинация кодов. В каждой из двадцати пяти фотографий Парижа – ключ к запуску химических ракет.
Закрываю ноутбук, подхватываю его под мышку и пробираюсь между рядами сидений в тамбур. Достаю из кармана сигарету, не обращая внимания на таблички с предупреждениями «Не курить! За курение – двадцать ударов палками». Гляжу сквозь дым на размазанные скоростью силуэты деревьев за окном. Первый результат. Наконец-то – результат. Пэррису я, конечно же, передам информацию в том виде, в котором слил у Завьялова. Декодировать данные меня не просили. Если и попросят, то получат двадцать пять фотографий Парижа. О наличии за ширмой снимков кодов ракетных комплексов сами пусть догадываются. Что просили, то и получат. Слить содержимое жесткого диска? Вот вам содержимое жесткого диска.
А пока мне необходимо срочно передать коды запуска и данные по Завьялову полковнику Каинову. Кто знает, может быть, от химика потянется ниточка и к исчезнувшим ракетным комплексам…
Однако возможность передачи подобной информации не предусмотрена! Пицца с ветчиной. Пицца с грибами. Пицца с анчоусами. Ни одной фразы для многозначных пусковых ключей…
И существует только один контакт на экстренный случай. Только одна возможность передать данные.
Будем считать, что это тот самый экстренный случай.
На вокзале в Лондоне я подхожу к первому же телефону-автомату, набираю номер. Дождавшись щелчка автоответчика, говорю быстро:
– Чингиз. Один.
И вешаю трубку.
Небо звонко лопается белой молнией, катится над прозрачной крышей вокзала Ватерлоо молодой гром. По стеклянным перепонкам окон бьют отчаянно струи дождя, пенятся, растекаясь. Минутная стрелка вокзальных часов над головами толпы перебирается к цифре «один». Пять минут шестого. Дождь лишь набирает силу, и ждать, пока он успокоится, не имеет смысла.
Пробираюсь между топчущимися на выходе пассажирами, опасливо поглядывающими наружу. Делаю шаг за порог, и дождь обрушивается на тряпичную перепонку зонта тяжелыми струями, хлещет, брызжет в лицо. Улица пуста, бежит навстречу рыжая промокшая до нитки девчонка и прячется в дверях вокзала.
Слежку я сбросил еще до входа в метро, но все же делаю контрольный короткий круг у стоянки, осторожно обходя расширяющиеся на глазах лужи. И, наверное, выгляжу при этом, довольно глупо. Дождь стоит серой стеной, заливая Лондон. Поднимаю к глазам часы с капельками влаги на стекле. Восемь минут шестого.
Сворачиваю к стоянке. В ряду автомобилей два красных «Ягуара», один у выхода к вокзалу, второй в тридцати шагах. Иду медленно, присматриваясь. Первый «Ягуар» пуст, его номер «34». Прохожу, ускоряя шаги – если следующий также окажется пустым, мне придется возвращаться в вокзал и встреча не состоится, времени уже не осталось. Номер «Ягуара» – «453». За пеленой дождя виден размытый силуэт водителя. Оглядываюсь осторожно на пустынную стоянку и решительно открываю заднюю дверцу, ныряю внутрь. Зонт цепляется за крышу автомобиля и застревает неловко. Тянусь к замку, складываю зонт и закрываю дверцу.
– Чингиз, – проговариваю внятно.
– Один, – отвечает бархатистый женский голос.
Поднимаю голову. На водительском сиденье, положив изящные пальцы на руль, сидит девушка. И хотя я вижу только ее затылок, выступающий край розового ушка и тонкий абрис скул, жар узнавания окатывает лицо.
Она. Фея. Нимфа. Богиня.
Дождь исчезает из этого мира. Тают звуки. Я сам… таю, огорошенный, кажется, даже не дышу. Где-то на краешке затылка упрямая мысль говорит, что это не может быть она. Именно она. Та самая весенняя фея московского бульвара. Грациозная дива, опускавшая каблучок на красный гранит ступеней на зависть богиням. Безымянный Корвет, исчезнувший в красном автомобиле на московской дороге.
Но это она. Она. Она! Она!!!
И она смотрит на меня в зеркало заднего вида сквозь дымчатые стекла очков. И секунды срываются в безумный пляс, барабаня пульсом в висках. И я не могу вымолвить ни слова.
Девушка поправляет волосы знакомым, сотни раз виденным мною во сне движением, и я вдруг слышу щелчок минутной стрелки на часах, громкий, как выстрел. Тринадцать минут шестого. У меня осталось всего две минуты.
Рву пуговицы куртки, втыкаю в тесный карман, ловлю пальцами скользкий тюбик карты памяти, протягиваю робко девушке. Она принимает карту, не оборачиваясь.
– З-здесь к-коды, – я заикаюсь, стискиваю челюсти, стараясь говорить спокойно, но становится лишь хуже, – п-пере-д-дайте, п-пожал-уйста…
Она молчит. И ее молчание разжигает во мне холодную ярость. Я злюсь на себя за свою слабость так, что готов испепелить на месте презрением.
– В Париже сейчас находится россиянин Александр Завьялов, – злость помогает мне сосредоточиться. – Он имеет какое-то отношение к грузу. Ключи взяты у него. Он ежедневно бывает в кафе «Мамаша Пино» на Монмартре. Он – химик, может быть, это будет полезным. Закодированные ключи переданы мною по адресу.
Щелчок стрелки часов. Одна минута. Я молчу, сжав зубы. Сказать ей? Как сказать ей? Разве это можно выразить словами? И сны… и мысли… и мечты…
Она понимает мое молчание за требование подтверждения, говорит мягко:
– Хорошо, я передам.
Секундная стрелка долетела до половины циферблата.
– Спасибо, – и, щелкнув замком, выталкиваю себя под проливной дождь.
Не раскрывая зонт, на деревянных ногах бреду вдоль стоянки. Сквозь пелену струй вижу, оглянувшись на мгновение, как, моргнув мягко стоп-сигналами, «Ягуар» растворяется в сером сумраке ливня. И только в этот момент чувствую льющуюся за воротник холодную воду, бьющие по лицу крупные капли. И, подпрыгнув на месте, лечу через лужи к громаде вокзала.
Я нашел ее! Нашел! Пусть! Пусть все так странно. Но у меня есть ее телефон!
Забегаю, промокший до нитки, в здание вокзала. Гляжу на себя в отражении стекла газетного киоска. Глупая улыбка прилипла к губам, наверное, навечно. И ладно. И хорошо. Хорошо-то как! Хо-ро-шо!
Сквозь свое отражение вижу черный заголовок газетной статьи с маленькой квадратной фотографией. Человек на фото кажется странно знакомым. И только через минуту, наверное, разглядывания я узнаю его, мороз мгновенно стягивает кожу на затылке.
Все еще улыбаясь, покупаю газету, разворачиваю. На четвертой странице узкая колонка с заглавием: «Известный ученый убит в Париже». И фотография Александра Завьялова в черной рамочке.
