На третьем куплете девушка стала чаше дышать и поэтому частота колебаний груди вверх-вниз увеличилась. Это уже выглядело довольно сексуально. Руки она уже держала перед собой, в которых был зажат какой-то листок бумаги. Если бы не этот листок, я бы подумал, что она молится на меня. По шевелению её губ я заметил, что она повторяет за мной слова, которые я пою. Значит, она знает французский и я был прав, что просьба со стороны Ольги Николаевны связана именно с французским языком.
Заключительный куплет-припев в три голоса, как в записанной с Серёгой версии, я один выдать не мог, но кое-что очень необычное у меня, всё-таки, получилось. Мне как-то удалось изобразить два голоса одновременно, что было, практически, невозможно. Среди вокалистов это называется обертонным пением. Этому долго надо учится, но у меня это получилось сразу. Да, вот это я спел, так спел. Я сам от себя такого не ожидал. Девушка аж наклонилась вперёд и мне показалось, что она готова взлететь ко мне на сцену, взмахнув руками, как птица.
Когда я закончил, то увидел, как она выдохнула из себя с силой весь скопившийся в ней воздух. Так она что, всё это время не дышала? Во даёт, так и задохнуться можно. В зале повисла странная тишина. Все замерли и смотрели на меня широко открытыми от удивления глазами. Я обернулся в сторону Солнышка, чтобы понять по её реакции, почему все молчат. Но тут раздался, похожий на взрыв, гром аплодисментов. Хотя народу собралось немного, человек двадцать, но казалось, что аплодируют не менее пятидесяти.
Значит получилось. Я вновь обернулся в сторону незнакомки и понял, что переборщил. Она смотрела на меня, не отрываясь, и в её взгляде читалось обожание. Да, эксперимент можно признать слишком удачным. Я поклонился под крики «Браво!» и пошёл в сторону своей невесты. Она, не стесняясь никого, повисла у меня на шее и поцеловала меня.
— Это было невероятно, — сказала она восторженно. — Ты превзошёл самого себя. На французском твоя песня звучит намного лучше.
Восторг, смешанный с любовью, читался и в глазах Сенчиной. И у Аллы глазки как-то странно блестели. Так, пора заканчивать с такими экспериментами. Это уже стало похоже на массовый влюблённый гипноз. Ну ладно Солнышко и Сенчина, ну незнакомка мне тоже понравилась, но что я буду делать с Пугачевой? Как оказалось, среди присутствующих здесь женщин, затесались и наши две школьницы. Видимо узнали, что я буду петь что-то новое и вместо того, чтобы вместе со всеми идти в буфет, пришли сюда и остались стоять здесь за кулисами. Про их взгляды, которые они бросали украдкой на меня, я вообще молчу. Они и так были в меня тайно влюблены, а теперь это стало видно сразу всем. Оказывается, мой голос — это страшная сила.
Счастливая Солнышко шла со мною рядом, ничего вокруг не замечая, а остальные, судя по их взглядам, ей жутко завидовали.
— Знаешь, — сказала подруга мне на ухо, обдав горячим дыханием, — я так тебя люблю, что готова занятая сексом с тобой прямо сейчас, даже в гримерке.
— В гримерке неудобно, — ответил я и поцеловал её в нос, чтобы отвлечь её от этих мыслей. — До дома дотерпишь?
— Куда деваться, дотерплю. Но вечером берегись, твоя песня пробудила во мне не просто кошку, а тигрицу.
Тут нас, не сказать, что очень наглым или бесцеремонным образом, прервали. На нашем пути стояли Ольга Николаевна и та незнакомая девушка, для которой я только что пел. Она одела очки с тёмными стёклами, хотя в коридорах КДС свет был, наоборот, приглушённый. У меня мелькнула мысль, что она просто не хочет, чтобы я увидел её глаза. Да видел я уже их, могла бы их от меня не прятать.
— Андрей, — сказала Ольга Николаевна, — это было нечто потрясающее. Я такого исполнения никогда в своей жизни не слышала.
— Спасибо большое, — ответил я, отправив Солнышко в гримерку, так как понимал, что этот разговор предназначается только для моих ушей. — Дорогая, иди в гримерку, я через пару минут приду и мы поедем.
— У меня к тебе дело. Вот эту девушку зовут Мари Грину. Она француженка и работает во французском посольстве в Москве помощником советника по культуре. Она была здесь моей гостьей и я пригласила её послушать твою песню. Она тоже в полном восторге от неё. Мари довольно хорошо говорит по-русски, но вы можете между собой общаться и на французском. А я пойду, надо готовиться к завтрашнему празднику.
— Bonjour, Marie, ça va? — заговорил я с девушкой на её родном языке,
— Bonjour, André, ça va bien, — ответила девушка и сняла темные очки, которые ей явно мешали. — Давай говорить по-русски. Мне нужна постоянная разговорная практика в вашем языке.
— Хорошо, давай по-русски. У тебя какое-то дело ко мне?
— Да. Я услышала твою песню и она мне очень понравилась. У нас в посольстве в субботу состоится приём по случаю открытия выставки французских импрессионистов в музее Пушкина и я бы хотела тебя пригласить, что бы ты исполнил на нём свою «Belle».
— А почему я?
— У нас все знают группу «Демо» и твои английские, и даже твою испанскую песню, а я знаю многие твои песни на русском, поэтому мы решили пригласить именно тебя. Но когда я узнала, что у тебя есть песня и на французском, то сразу приехала сюда и была приятно поражена твоим исполнением.
— Спасибо за комплимент, Мари. С удовольствием приду к вам на приём и спою.
— Ты можешь придти со своей девушкой, вот приглашение на два лица.
И она притянула мне красивую карточку размером с открытку, где были вписаны от руки моё имя и фамилия. Когда она разговаривала со мной, то старалась не смотреть в мои глаза. А тут, протягивая приглашение, она была вынуждена это сделать. Ба, да ты, красавица, в меня влюблена и серьезно. Как я знаю, французские девушки очень влюбчивые и к сексу относятся легко. Не даром мы даже в русской речи используем многие французские термины сексуального содержания. Особенно l'amour à trois. Но я это с ней втроём делать не собирался, а вот на приём пойти можно.
— Спасибо, — ответил я, галантно целуя её ручку, чем привёл её в полный восторг, — обязательно будем.
Я видел, что она очень не хочет, чтобы я уходил, но я торопился успеть на новое место работы и поэтому произнёс «до встречи», только уже по-французски, вложив в эти два слова некий загадочный смысл:
— A bientôt!
Если бы вы видели, как расцвела её улыбка. Слова «до скорого» можно произнести с сотней интонаций, передающих различные нюансы и оттенки того, какой смысл вы хотите вложить в это выражение. От угроз до обещания райского блаженства, как в моей песне. Вот последнее я и вложил в эти свои слова и, видимо, именно в такой интерпретации они были поняты Мари.
Развернувшись, я про себя запел первую строчку из последнего припева песни «Француженка» Олега Митяева: «Наполнит праздничный Париж вино французское…». Эх, опять хочется в Париж. Правда, некому меня спросить: «А вы что, там уже бывали?» И я никому не смогу ответить: «Нет, но уже хотелось».
Зайдя в гримерку, я сразу, чтобы избежать кучи вопросов, протянул Солнышку приглашение на субботний приём во французское посольство.
— Получается, — сказала мне подруга, прочитав текст, так как он был отпечатан на русском, — эта мадмуазель из французского посольства?
— Да, — ответил я, забирая у Солнышка сумку, — и я согласился придти туда только с тобой. Но если не хочешь — не пойдём.
— Пойдём, конечно. Посмотрим на французов. Ты говорил, что за твою песню французы будут тебя носить на руках. Твоё предсказание сбывается. А она так ничего, симпатичная, эта француженка.
— Ей лет двадцать пять. Старовата она для меня. Я люблю молоденьких певичек, таких, как ты.
— Я с этим абсолютно согласна. Тем более, что я тоже люблю одного молодого знаменитого певца, композитора и поэта.
— И это, конечно же, я. Значит сегодня арию любви в постели исполнят дуэтом солисты всенародно известной группы «Демо».
— Пошли, болтун. Но про ночь любви это ты правильно заметил. Мне кажется, что утро любви было так давно, что я его уже успела забыть.
