Оратор уверял: Россия на пороге революции. Необходим лишь толчок. И они, социал-демократы, обязаны всеми силами обеспечить этот толчок, разбудить народные массы для свержения самодержавия. Переброска же главных сил российской социал-демократии на германский фронт неизбежно отсрочит момент кипения и взрыва народного возмущения. «Политическая проститутка» Лейба Бронштейн своими призывами раскалывает российскую социал-демократию, обещая несознательной ее части легкую победу в кайзеровской империи.
Прощальный залп пришелся по примиренческой позиции депутатского меньшинства. Эти социалисты предлагали воспользоваться некоторой либерализацией российского общества и ширить легальную борьбу за права рабочего класса, не форсируя революционный взрыв. Ульянову, как и Бронштейну, свербело: здесь и сейчас. Вот только для Ульянова «здесь» означало исключительно Россию.
– Как тебе самозваные вожди пролетариата? – спросил Друг.
– Демагоги. Жестокие фанатики.
– Именно, Федя. Но для разжигания революции нужны именно такие. Потом их сметут, и к власти придут прагматичные. Чаще всего малосимпатичные, но политика – дело грязное. Для нас Бронштейн-Троцкий – человек-патрон. Выстрел, рывок затвора, и стреляная гильза летит в мусор. Или на переплавку. Если пуля уйдет за молоком, зарядим другой патрон.
– Меня задевает слово «диктатура». Тем более, ты рассказывал, какой страшной была германская диктатура в твоей реальности.
– Было, Федор. Боюсь, нам придется провести верблюда через игольное ушко. Если не додавить Германию сейчас, не устранить Вильгельма, она воспрянет и вновь наваляет соседям. Сначала французам, которые явно не тянут войну с немцами один на один. Потом начнется Drang nach Osten, натиск на восток, то есть на Россию. Но, с другой стороны, если обидеть немцев слишком сильно, у них взыграет желание реванша: сначала засадить лягушатникам по самые помидоры, затем, куда ж без него, тот же Drang nach Osten.
– Друг! Давай решать проблемы постепенно, – вздохнул Федор. – Есть задача – свалить Вилли и озаботить немцев задачей навести порядок внутри своей страны, не прыгая на русских. Далее посмотрим.
– Уговорил. Гляди! Расходятся. Дуй за Троцким.
Тот вышел из клуба нервный, злой. Видно было: не ожидал, что Ульянов даст столь решительный отпор. Распрощался со сподвижниками и быстрым шагом двинул пешком к центру города. Очевидно, желая на какое-то время остаться в одиночестве.
Через четверть часа, когда революционер подуспокоился и выбрал место за столиком в открытом кафе, Федор бесцеремонно занял стул напротив. Заговорил он по-немецки.
– Герр Бронштейн! У меня к вам выгодное революционное предложение. Но понадобятся деньги.
Троцкий вздрогнул. Привычка к конспиративным псевдонимам вошла под кожу, а тут его истинную фамилию вдруг назвал странный тип в дорогом сюртуке и шелковой жилетке, но с лицом самого простецкого разряда, плюс неопрятная щетина, еще не превратившаяся в бороду и усы, что, естественно, настораживало.
– Денег нет, – буркнул Троцкий.
– Знаю. Эсеры и подручные Ульянова зарабатывают экспроприациями, то есть попросту грабят эксплуататоров. Вы человек другого склада, приличный.
– И у меня нет банды, чтоб организовать налет на банк или почтовый поезд.
– У меня есть.
– Банда? Вы – занятный человек, герр…
– Герр Вольф. Фамилия – такая же ненастоящая, как и ваша – Троцкий.
– И много же людей в вашей банде, ненастоящий герр Вольф? – съязвил Бронштейн. – И люди в ней хотя бы стоящие?
– Банды нет, но деньги я имею. Сколько нужно на разжигание революции в Германии?
– Много, – буркнул Троцкий. – Миллионы. Неужели прямо здесь их передадите?
Бронштейн, возмещая себе унижение на партконференции, откровенно издевался.
– Здесь и сейчас я дам вам пять тысяч кайзермарок. Так сказать, на почтовые расходы. Через сутки предлагаю встретиться. Жду от вас подробную смету и программу действий. Я готов финансировать СДПГ или любую другую политическую силу, способную снести кайзеровский режим.
– СДПГ готова только уговаривать Вильгельма чуть остричь себе когти, герр Вольф! – хмыкнул Троцкий. – Вы, как вижу, сами из Рейха. Коль владеете изрядными деньгами, сами принадлежите к его верхушке. Не удивлюсь, если обладаете даром. Что характерно, желаете изменить внешность, коль бросили бриться. Кто вы? Зачем вам это? Почему пришли именно ко мне?
– Много вопросов, Лев Давыдович. Слишком много для первого раза. Отвечу на последний. Следил за вами. Изучал ваши взгляды, читал статьи в венской «Правде». Вы мне кажетесь человеком, способным перейти от слов к делу. Большинство же присутствовавших на той конференции – трепачи.
– И только на основании этого считаете возможным мне доверять?
– Не только. Сейчас поймете, почему меня не рекомендуется обманывать.
Федор из вазочки с приборами достал ложку и положил на стол. Затем накрыл ее ладонью, оставив зазор на три пальца. Сосредоточился.
Через секунду ложка треснула и стала плоской, словно прошла через вальцы. Кроме того, вмялась в столешницу. После многомесячного воздержания пользоваться магией было одно удовольствие.
– Заберите ее себе. Сувенир на память. Вы же не хотите стать плоским как лист вашей газеты? Завтра в это же время, на этом же месте.
Федор кинул поверх ложки конверт с деньгами и удалился.
Если они с Другом правильно просчитали Троцкого, тот взвесит риски и согласится. Россия с гораздо более строгим жандармским порядком не дает развернуться подобным ему субъектам. Германия в силу ее многопартийности гораздо комфортнее для оппозиционных начинаний. Там – благодатная почва для семян пролетарской революции.
И немаловажно, что будут ассигнования. Собственно, первая капля золотого дождя уже капнула. Какой еврей откажется от выгодного предприятия, о котором мечтал всю жизнь, если ему дают деньги и зеленый свет на это предприятие? Разве что последний шлимазл. А уж им Троцкий точно не был.
[1] «Волшебник-недоучка». Слова Леонида Дербенёва.
Глава 8
Париж…
Юлия Сергеевна сокрушалась: дожив до четвертьвекового возраста, ни разу не выезжала за рубеж. Да что там за границу – за пределы Центральной России не выбиралась.
А ведь были деньги. На приданное их мало, а вот прокатиться по Европе, посмотреть на мир, показать себя… Что может быть лучше? Может, если с Федором, а не без него. И Париж был бы более привлекателен, если бы по мраморным полам магазинов на Елисейских полях шествовать под руку с настоящим мужчиной.
Трехдневные вынужденные каникулы в Париже она проводила с пользой и с немалым удовольствием. Директор Сюрте маркиз Пьер де Пре отсутствовал по служебным нуждам – так сказали в главном управлении полиции безопасности на улице де Соссе. Настоятельно рекомендовали обсудить интересующее ее дело с кем-то из других чинов. Юлия, проинструктированная Федором, была непреклонна: дело в личном доверии к господину де Пре, стало быть, его никто не и заменит.
Следуя указаниям докладывать о каждом шаге, она тотчас отправилась на почтамт и отправила в Берн телеграмму: «Маркиза приедет через три дня». Возможно, Федор изменил бы решение и велел бы ей идти к Игнатьеву, но у него имелись веские причины чуть меньше доверять соотечественнику, чем французскому офицеру.
По пути в Швейцарию он на каждой остановке спрашивал газеты, пробегал глазами заголовки, вчитываясь в некоторые заметки. В Берне, обменяв российские рубли на местные франки, чтобы расплатиться за гостиницу, Федор подхватил на стойке у портье новостной листок.
Отельный лакей проводил их в лифт, новомодное изобретение. В России оно почти не встречалось. Находившийся там служащий, важный словно вагоновожатый, повернул рычаг подъема с важным видом, будто на такое действо не способно ни одно живое существо на свете. Федор развернул газету, не дожидаясь остановки лифта.
В номере Юлия спросила, что же он пытается найти в газетах. Может быть, для начала стоит разобрать их вещи, а потом уж шелестеть листами.
