— А Манефа? — невинным тоном спросил Эркин.
Андрей самодовольно хохотнул.
— Там всё впереди.
— Смотри, не заиграйся.
— Не боись, всё будет в порядке, — ответил Андрей по-английски и весело заржал.
Рассмеялся и Эркин. Вообще-то ему этот охмурёж на спор не нравился, что-то здесь не то, но что… ну, Андрей и не в таких переделках бывал, разберётся как-нибудь. А если и что, так он рядом. Если понадобится, переключит на себя. Не самое сложное.
На ступеньках Культурного Центра с весьма независимым видом курил Артём. Увидев Морозов, он сдержанно, по-взрослому, кивнул.
— Привет, малец, — легко взбежал по ступенькам Эркин.
— Привет, — улыбнулся Андрей.
Втроём они разделись и пошли в класс. Уже на лестнице их нагнал Тим и быстро, но очень внимательно оглядел искоса. Эркин невольно насторожился, но ни вопросов, ни высказываний не последовало.
Когда прозвенел звонок, Андрей незаметно и облегчённо перевёл дыхание: Манефы не было. Эркину этот спор не нравится, ему самому тоже чего-то не по себе, но и отступать нельзя — засмеют. А так… отсрочка, время подумать и определиться.
* * *
Возвращение домой всегда приятно. Великое дело — свой дом, а у неё их целых два. Нет, конечно, она правильно сделала, что не стала делать их дом общим. Всё-таки… мало ли что, мало ли как, надо иметь свой угол, своё гнездо.
Мария Петровна невольно улыбнулась. Поезд замедлял ход, плавно останавливаясь у перрона. В проходе уже толпились самые нетерпеливые, толкая друг друга сумками и чемоданами. А ей спешить незачем. Крот раньше десяти из библиотеки не вылезет, сам над собой смеётся, что у кого запой, а у него зачит, дорвался до книг как пьяница до водки. Так что она успеет и у себя вещи разложить, и у него прибраться, а то мужчина есть мужчина, как ни старается, а он к тому же особо и не старается, и пирог-скороспелку испечь. И в Комитет только в понедельник, так что… два дня у них, у Крота в эту субботу приёма нет, два полных дня. И три ночи…
Мария Петровна шла и улыбалась. И ни толкотня и суета Вокзальной площади, ни давка в автобусе, правда, вполне обычная для Царьграда, ни холодный противный дождь — ничто на неё сейчас не действовало. Счастье предвкушения больше счастья обладания.
Квартира была пустой и тихой. Как нежилая. Мария Петровна разделась и захлопотала, приводя квартиру, а затем и себя в надлежащее состояние…
…Поставив тесто, она спустилась вниз, к Гаре.
Его квартира так же пуста и тиха, но живой тишиной. В спальне, кабинете и на кухне чисто, убрано, ну, вполне прилично для мужчины, словом, как всегда… хотя… хотя нет, кое-что не так. Что? Чего нет? Или… или добавилось? Ну-ка, Синичка, смотри, да приглядывайся.
В кухне… вроде… вроде… проверяя себя, она открыла холодильник. Обычный набор, расхожий запас, только… два явно самодельных пакета из фольги с прилепленной на них запиской: «Нас надо сначала в духовку». Ох, Крот, ну, заботливый… Ага, вот оно. Мария Петровна достала блюдце с засохшим и каким-то корявым пирожком, повертела, разглядывая. И почему Гаря вздумал его хранить? Давно пора выкинуть, ему уже неделя, если не больше. И… и начинку кто-то сбоку выковырял, ну…ну, это уже ни в какие ворота не лезет!
Она уже сделала шаг к шкафчику под раковиной, где стояло мусорное ведро, но остановилась. Зачем-то же Гаря хранит… это, ведь не на столе среди объедков нашла, а в холодильнике. Конечно, времена другие, и как пароль еда никогда не использовалась, но всё-таки… Ладно, поставим этот «шедевр кулинарии» на место и проверим всё остальное.
В спальне на тумбочке у изголовья кровати стояла фотография в самой простой, явно купленной не глядя рамке. Смеющийся белобрысый парень в белой рубашке и пёстром жилете сидит верхом на стуле. Снимок не студийный, а явно любительский, за спиной парня угол празднично накрытого стола. Кто это? Где-то она его видела. И встреча была… неприятной.
Невольно нахмурившись, она поставила фотографию на место и, проверяя догадку, легла поверх покрывала. Да, точно, как откроешь глаза, так сразу натыкаешься на снимок.
Что ещё?
В кабинете… всё по-прежнему? Нет, на столе тоже появились фотографии. Тот же парень, и интересно, как поймали: рот смеётся, а глаза серьёзные, и здесь он даже чем-то на Крота смахивает, каким тот в подполье был. Видимо, поэтому и показалось, что раньше видала. Родственник? Но Гаря говорил, что никого и ничего не уцелело. Значит, просто похож. Бывает. И фотографии девочки, лет семи, не больше, беловолосой и синеглазой, в синем платье с большим кружевным воротником-пелериной. И совсем не похожа ни на парня, ни на Гарю. Совсем всё непонятно. Хотя… хотя что тут непонятного, вот это и называется: «греться у чужого огня». Они ещё нестарые, не настолько старые, но… но «нету чудес и мечтать о них нечего». Она поставила фотографию на место и вышла из кабинета. В кабинете она никогда ничего не трогала; «мужское место», отец тоже не терпел, когда мать или тётка лезли в его мастерскую. Ей дозволялось при одном условии: ничего не трогать, пока не велели, и молчать, пока не спросили. И больше пяти минут она не выдерживала.
Мария Петровна улыбнулась воспоминания с горькой насмешкой над собой тогдашней.
В хлопотах и беготне из квартиры в квартиру время прошло незаметно. А тут ещё Бурлаков позвонил и сказал, что постарается не задерживаться.
Мария Петровна отнеслась к этому спокойно: постарается не задерживаться — слишком неопределённо для закопавшегося в книги крота, но, к её удивлению, Бурлаков и впрямь сумел выйти из библиотеки до её закрытия, и без пяти семь он вошёл в квартиру.
Услышав, как в замке проворачивается ключ, Мария Петровна выбежала в прихожую и сразу оказалась в его объятиях.
— Как долетела, Синичка?
— Господи, Крот, живой!
— Ну что ты, Синичка. Что могло со мной случиться?
Она оторвалась от него.
— Многое, Гаря, многое.
Но от голодного мужика толку не будет — давно известно, так что она захлопотала со столом. Всё у неё готово, что надо в холодильнике, что надо — в духовке и на плите.
— Машенька, божественно. А почему ты загорыши не поставила?
— Это то, что в фольге?
— Ну да.
— Хорошо, сейчас.
Она встала из-за стола и подошла к холодильнику, достала пакет из фольги и обернулась.
— Этот?
— Наверное, Маша. Там во втором должны быть пирожки с изюмом и орехами, но в котором… — он с улыбкой пожал плечами. — Разогрей оба.
— Хорошо, — кивнула она и достала второй пакет.
Засунув оба пакета в духовку и включив малый огонь, Мария Петровна вернулась к холодильнику и достала блюдце.
— Гаря, а это что за историческая реликвия?
Бурлаков с удовольствием расхохотался.
— Точно, Машенька, точно. Конечно, реликвия. Я знал, что ты всё поймёшь.
— Всё не всё, — она улыбнулась, скрывая горечь. — Но ты ничего не хочешь мне объяснить?
— А что объяснять, Маша?
— Хотя бы, — она по столу блюдце. — Эту реликвию. И фотографии. В спальне и в кабинете. Что-то случилось, Гаря?
— Случилось, Маша, — кивнул Бурлаков. — Но… но это радость, Маша. Даже счастье.
— Так поделись, — она постаралась улыбнуться. — Не жадничай.
— Ну что ты! Я, — он вдруг улыбнулся так непривычно смущённо, что она встревожилась. — Я просто не знаю, с чего начать.
— Либо с начала и доказывай последовательно, либо с конца и доказывай от противного.
— Хм, — Бурлаков изобразил глубокую задумчивость. — Заманчиво, соблазнительно… Честное слово, Маша, теряюсь.
— Вот и начни тогда с этого, — она передвинула блюдце с расковырянным пирожком в центр стола. — С реликвии.
— Идёт! — обрадовался Бурлаков. — Это пирожок.
— Неужели?! — изумилась Мария Петровна. — Никогда бы не подумала.
— Будешь перебивать, не стану рассказывать, — внушительно изрёк Бурлаков. — Так вот. Женя напекла гору пирожков на свадьбу и что осталось дала мне с собой. А пока она их упаковывала, Алечка выбрала сбоку начинку, а, чтобы не заметили, сверху прижала. Видишь, ладошка отпечаталась?
— Вижу, — кротко кивнула Мария Петровна. — С ним всё ясно. А кто такие Женя и Алечка?
Бурлаков вздохнул.
— Нет, видимо, придётся с другого конца.
— Давай.
— Ты… ты помнишь, я весной ездил в Джексонвилль? На могилу.
— Да, — сразу насторожилась Мария Петровна. — Ты мне говорил.
— Так вот, Маша. Вышла… ошибка, понимаешь?
— Это… был не он?
— И да, и нет, Маша. Что Андрей Мороз, он же Эндрю Белёсый и есть мой Серёжа, это да, а вот похоронили под его именем другого. Он выжил, Маша, представляешь?!
Она молча смотрела на него, будто не понимая, и он порывисто вскочил на ноги.
— Сейчас, сейчас я принесу, — и, уже выбегая из кухни, крикнул: — Достань из духовки, слышишь, горят.
