– Как здесь с женщинами? – делово осведомился Бьярке, обнимая Рагнара. – Я давно не был с женщиной.
– Плохо, – сокрушенно сказал Рагнар.
– Что, опять Лиф постарался? – раздражаясь картинно, спросил Бьярке.
– Лиф, и еще кое-кто.
– Это свинство, – возмутился Бьярке. – Город в двух шагах, непотребных девок в каждом третьем доме по две, а ему обязательно нужно чужих жен лапать поблизости.
– Увы.
– По ягоды бабы ходили, небось?
– Кто их знает, может и по ягоды. Лес густой. Может встречались с кем-то. Садись. Вот тебе кружка, Бьярке.
В кружку полилось италийское вино.
– Да, – сказал Бьярке, осушив кружку. – Скажу я тебе так. Люди стоят на хувудвагах.
– В Земле Новгородской?
– По всем Годарикам. От Новгорода до Киева.
– А Судислав?
– Готов. Примет власть, как только его привезут в Киев.
– Константин?
– Слухи не оправдались. Казнен пятнадцать лет назад.
(Время от времени слухи о том, что Константин жив, либо прощен Ярославом, либо сбежал и действует, имели хождение среди членов Содружества – дозволенная оппозиция. Многие тайно считали, что лучше уж Константин, да хоть сам Калигула, чем Рагнар).
– Зоэ?
– Не окажет сопротивления. Южане пройдут беспрепятственно.
– Сами южане как?
– Согласны в принципе, но настаивают на переговорах – после того, как схватят Ярослава, но до усмирения Киева.
– О чем будут переговоры?
– А как ты сам думаешь?
– Я думаю, что о Киеве, – сказал Рагнар, улыбаясь. – Вернее, о работорговле в Киеве.
– Я тоже так думаю.
– Киев им отдавать нельзя.
– Само собой.
– Неприятные, небось, люди?
– Те, каких я видел – очень неприятные.
– Хорошо. Заберут себе Консталь…
– Как?
– Новгородское словечко, – сказал Рагнар. – Понахватался я, когда в Новгороде жил полгода. Константинополь.
– Понятно.
– И все прилежащие земли.
– До Киева. Не слишком ли просторно им там будет?
– Не слишком.
– Позарятся и на Киев со временем.
– Не думаю.
– Почему?
– Видишь ли, Бьярке, кампанию мы начнем, я надеюсь, скоро, а на дворе сентябрь.
– И что же?
– Коли помощь фатимидов нам понадобится … то помогать они нам будут в ноябре, а то и в декабре. Присыплет их киевским снегом, треть околеет от мороза, остальные, стуча арабскими зубами, прихватят две дюжины рабов с торга, вернутся в Консталь и скажут, что Киев им не надобен.
– Остроумно, – заметил Бьярке. – А что, дорогой кузен, с этой страной?
– Которой?
– Вот этой, в которой мы сейчас находимся?
– Сложнее, кузен. Еще вина?
– Да.
Рагнар подлил Бьярке в кружку.
– Здесь и страны-то нет толком, – сказал он. – Одни герцогства, и при этом местный правитель склонен их дарить своим родственникам. Сперва нужно, чтобы Франция объединилась и перестала объявлять сама себе войну. Даже покойный Хайнрих не требовал, чтобы Робер, или Анри, клялись ему в верности. Тоже ждал объединения. А оно не пришло. Нормандия под руководством восьмилетнего Гильома – сплошь церковная. Как и Париж. Да и нет здесь сейчас ничего такого, что могло бы нам понадобится. Думаю что если от Сигтуны до Киева будут наши территории, этого хватит, чтобы свалить Империю. А когда свалим, Франция сама прибежит.
– А Италия?
– А Италию возьмут себе халифы.
– Не жалко?
– Нисколько. Рим – тот же Иерусалим. Те же мысли, те же разлагающие понятия, тот же всепрощающий единый конунг всех и вся на небесах, и так далее. Пусть поживут под халифами, это пойдет им на пользу.
– Все-таки Рим.
– А что – Рим? – удивился Рагнар.
– Бывшая столица Империи.
– Видел я эту столицу. Пылища, грязь, а кругом развалины.
– Символ.
– Ты, Бьярке, слишком много путешествуешь, и мысли у тебя стали какие-то вязкие, немужественные. Твой символ, Бьярке, это сверд и полумесяц. Понял?
– Да. Я просто устал с дороги, прости.
– Вижу.
– Мария здесь?
– Не терпится тебе на нее посмотреть?
– Не скрою, хотелось бы. Единственная фемина осталась среди Девяти. За что ее так любят, как ее терпят – что-то в ней есть, наверное.
– Есть.
– Что же?
Рагнар оценивающе посмотрел на Бьярке. Уж не думает ли этот человек, что я его произвел в фавориты? Откровенничать с ним собрался?
– Умеет вовремя сказать что-то нужное, – сухо сказал он. – Когда мы в наших планах забираемся высоко и земли под ногами не чувствуем, и взгляды наши обращены к солнцу…
– Да?
– Тут она и скажет что-нибудь.
– Что же?
Настырный какой, подумал Рагнар. Нужно будет поставить его на место в ближайшее время.
– Что-нибудь такое, что сразу все замолкают и задумываются, – сказал он. – И поэтому некая степень здравого смысла все еще существует в наших … планах … иначе…
– Да?
Ишь ты, понукает, подумал Рагнар.
– Иначе мы бы давно зарвались, как зарвались во время оно Эймунд и Константин, и судьбы их и наши оказались бы сходны, – улыбаясь, сказал он. – И было бы грустно, Бьярке. Умную женщину найти очень трудно, но коль скоро нашел – береги ее, обхаживай … ублажай…
– Это мудро сказано, Рагнар.
– Да, возможно. Вот и утро. Через два часа все соберутся, ты поспал бы пока, Бьярке.
– И то верно.
Бьярке действительно очень устал, и завалился спать на сене в углу, и стал посапывать вполне убедительно. Рагнар некоторое время посидел рядом на шезе, о чем-то думая, а затем вышел из мезона. Бьярке поворочался, помычал, и стал ждать, сжимая под сленгкаппой рукоять кинжала. Сам Рагнар давно уже не опускается до наказания изменников, посылает кого-нибудь – как вот Бьярке давеча послал в Полонию … Но нет – прошел час, а в мезоне никто так и не появился. И Бьярке уснул.
Через два часа восемь мужчин и одна женщина собрались в самом большом из брошенных домов. Двое из девяти были возбуждены каким-то событием, сведениями о котором им не терпелось поделиться с остальными.
– Говори, Свен, – Рагнар кивнул.
– Друзья мои, это небывалая удача, просто небывалая! Папа Римский в Париже!
– Ну!
Все обрадовались, или сделали вид, что обрадовались – кроме женщины.
– Где он остановился? – спросил кто-то.
– Не поверите – в «Ла Латьер Жуайез»!
– Что ж тут удивительного!
– Надо послать пять-шесть человек, срочно. Пусть свяжут и доставят.
Рагнар промолчал.
– Куда это вы собрались его доставлять? – спросила женщина.
– Сюда, конечно.
Женщина, казалось, была чем-то раздражена, посторонним, чем-то, что не касалось собственно текущих дел.
– Зачем? – спросила она.
Все удивились. То есть как это – зачем? Один из главных наших врагов – у нас в руках!
– И что же вы будете с ним делать, когда сюда привезете?
