— Ваша палочка, — сказал он как-то раз, — словно предназначена для чар! Вы не позволите на нее взглянуть?
Я протянул ему палочку Левиафана. Флитвик повертел ее в руках, приложил к уху, сделал ею несколько движений и вдруг резко выбросил кисть вперед, указав на закрытую дверь. К моему удивлению, из палочки вырвался зеленовато-желтый клуб дыма, который быстро приобрел форму изящной светлой змеи. Змея проплыла по воздуху до двери и рассеялась в воздухе прежде, чем я успел рассмотреть ее в деталях. Флитвик повернулся и посмотрел на меня уже безо всякой обычной для него улыбки.
— Надо же, — сказал он. — Я должен был догадаться, что Олливандер даст вам что-нибудь особенное, в вашем стиле.
— В моем стиле? — не понял я.
— Кровь, — сказал профессор, возвращая мне палочку. — Кровь рода играет важную роль в выборе катализатора волшебной энергии — то есть, собственно говоря, палочки. Ведь ваша семья приехала из Азии?
— У меня нет семьи, — я пожал плечами. Флитвик поднял бровь:
— Вот как… интересно.
— Я только знаю, что я наполовину китаец, — добавил я. — Мне так сами китайцы сказали.
Это было правдой. Когда-то судьба занесла меня в китайский квартал, где мы с моими тогдашними приятелями выполняли кое-какую работу. Там знающие люди и определили, что я полукровка.
— Что ж, — ответил Флитвик. — Кровь вашего китайского родителя оказалась сильнее, поэтому вам так подошла эта палочка.
— А что это за заклинание, откуда взялась змея? — спросил я.
— Это заклинание, раскрывающее сущность, его изобрели специально для определения строения некоторых магических предметов, в том числе и палочек. Разве Олливандер вам не объяснил, что у нее за сердцевина?
Я покачал головой — было бы глупо рассказывать ему о чешуе Левиафана: еще в начале учебного года я прочитал в справочнике, что это мифический демон, который, даже если и существовал в одном из нижних миров, то вряд ли мог поделиться своей чешуей, поскольку в нашем мире она была бы нематериальна. Однако мне нравилось, что у моей палочки есть имя, и я продолжал думать о ней как о палочке Левиафана.
— Шкурка белого василиска, — объяснил Флитвик. — Очень сильный артефакт. Из василисков сильнее только королевский, обитающий в Индии, но такие палочки наперечет, да и шкурка их с деревом не сочетается — обычно его заменяет кость. Вряд ли одна из них смогла бы добраться до Европы незамеченной. А дерево…
— Японская горная сосна, — быстро ответил я. Флитвик, наконец, улыбнулся:
— Да, это дерево… вообще сосны… мощный накопитель. Советую вам почитать на досуге какую-нибудь книгу о волшебных палочках — это искусство, знаете ли, вам как художнику должно быть близко.
Но, к сожалению, у меня не было времени на чтение ради собственного удовольствия. Недели стремительно неслись вперед, приближалась весна, а за ней — экзамены, и я едва находил время навещать Хагрида.
Как-то раз в субботу утром я постучался в его берлогу, но Хагрид не торопился открывать.
— Это кто там? — спросил он из-за двери.
— Хагрид! — возмущенно крикнул я. — Что за вопрос?
Хагрид приоткрыл дверь, огляделся по сторонам и сказал:
— Ладно, проходи.
Я вошел в дом и остолбенел. Перед очагом с пылающим в нем огнем сидел, раскинув крылья, настоящий дракон. Он был маленьким, но уже зубастым и бросал вокруг себя хищные взгляды. Клык жался к ногам Хагрида, а у него самого на лице расплывалась широченная улыбка.
— Хагрид! — потрясенно выдохнул я. — Откуда у тебя дракон?
— Вылупился. Только никому не говори, — сказал Хагрид, усаживая меня за стол. — Это вроде как незаконно.
— Я его нарисую, — я быстро вытащил уголь и лист бумаги, переставил стул так, чтобы дракон был хорошо виден, и принялся делать набросок. Дракон не собирался мне позировать — он задирал голову, шипел, скалился на Клыка и прыгал по всему помещению.
— Норвежский шипохвост, — мечтательно рассказывал тем временем Хагрид. — Назвал его Норбертом. Как тебе, а?
— Отлично, — ответил я, пытаясь зарисовать кожистое крыло, пока Норберт замер у ноги Хагрида, размышляя, сейчас его укусить или немного подождать. — У тебя тут очень жарко.
— Так они ж тепло любят.
— А зачем вот эти бутылки валяются?
— Это из-под бренди, он его пьет.
— Пьет бренди? — я рассмеялся.
— С куриной кровью.
— Ого, — я покачал головой и взял новый лист. — Весело живете.
— Вот и я о том же! — Хагрид, кажется, принял мои слова всерьез.
— Только что ты будешь делать с ним через месяц, когда он в твою берлогу перестанет помещаться? — спросил я. Это погрузило Хагрида в недолгие размышления.
— Придумаю что-нибудь, — наконец, ответил он, махнув рукой. — Только не хватало, чтобы и ты меня уговаривал от него избавиться.
— Я не уговариваю, — сказал я. — Пускай себе живет.
Но через пару недель Хагрид не разрешил мне войти в дом.
— Вырос, — кратко объяснил он, встретив меня на крыльце.
— Можно хоть одним глазком? — спросил я. — Я на себя заклинание наложу, он мне ничего не сделает.
— Ишь какой умный, — Хагрид окинул меня взглядом с ног до головы. — Нельзя, Линг. Я за тебя отвечаю. К тому же… — он вдруг шмыгнул носом, — его… он… в общем, мы с ним должны расстаться.
— Расстаться? Ты его выпускаешь?
— Вроде того, — Хагрид тяжело вздохнул. — Возвращайся-ка ты лучше в замок. Зайди на неделе, я тебе все расскажу.
Но на неделе у меня не было времени не то что зайти к Хагриду, но даже толком порисовать. Я придумал несколько композиций с участием Норберта, однако воплощение их в жизнь откладывалось на неопределенный срок. Со Слизерина за что-то сняли двадцать баллов, а с Гриффиндора — все сто пятьдесят. Флетчер радовался, что у нас появился шанс завоевать кубок, а Нотту было интересно, что же такое произошло. В конце концов ему удалось разузнать, что "этот кретин Малфой купился на байки гриффиндорцев о каком-то драконе и поперся в башню их ловить". Я мысленно порадовался, что никто не видел моих эскизов Норберта, иначе Нотт наверняка бы понял, что это были не просто байки, а делиться секретами Хагрида мне ни с кем не хотелось.
Экзамены становились все ближе, и я, наконец, приступил к чтению истории. Как ни странно, трое преподавателей, весь год нагружавших меня выше крыши, значительно облегчили мою предэкзаменационную жизнь: Флитвик задавал только практические задания, которые, впрочем, были не так уж просты, так что все равно приходилось лезть в книги, а темы работ для Макгонагалл утратили объемистость, став более конкретными и сжатыми, что несказанно упрощало мою задачу.
