Почти за ним следом влетел в горницу воротник.
– Батюшка, Семен Аникиевич! Югра валит, почитай, в трех переходах от нас всего, – докладывал он, не помня себя от страха.
Поднялась суматоха и в Строгановских хоромах, и во всем городке-остроге. Замелькали огни, забегали люди. Стражники-пушкари налаживали пушки.
Спавшие до сих пор мирно защитники покидали горницы и бежали к стенам. Из второго яруса хозяйских хором видно было далеко за стену острога. Там находились хозяйские опочивальни и жилые горницы, в то время как внизу ютилась челядь.
Танюша Строганова скоро проснулась от суетни и шуму.
– Никак пожар! – вихрем пронеслось в голове девочки.
Старая нянька с плачем ринулась к ней.
– Ласточка ты моя, сиротинка болезная, ягодка моя, куды я тебя укрою? Ой, лихо, лихо стряслось! Пропали наши головушки! Югра идет! Так валом и валит по степи! – заключила она, с рыданьем обнимая и крестя девочку.
– Югра идет? Вот оно напасть какая! – прошептала Танюша и, вся похолодев разом, почти крикнула в голос: – А дядя-то, дядя где?…
– На стены пошел хозяин Семен Аникич!
– А братцы еще не вернулись? – взволнованно роняла Таня.
– То-то и беда, не вернулись наши соколы! – всхлипнула нянька. – Ой лихо, ой лихо, касаточка моя!
Но девочка уже не слушала причитаний няньки. «Если братья с их отрядом не подоспеют, югра кинется на острог и, чего доброго, возьмет его!» – в невольном трепете соображала юная Сольвычегодская хозяйка. – Тогда… тогда… я к дяде пойду! – неожиданно решила она и дрожащими руками стала застегивать запоны наспех наброшенного не плечи летника.
– Ой, не пущу тебя, ягодка. Здеся, в горницах, куды спокойнее, – так и вцепилась Егоровна в свою питомицу.
С несвойственною ей резкостью девушка оттолкнула старуху и стремглав кинулась в открытую дверь.
Сбежать в первый ярус жилья, оттуда, через просторные сени, в сад, домчаться до ворот – было делом нескольких минут для быстрой и подвижной девочки. Она духом миновала сад и небольшую площадь за ним, где находились риги, амбары, сольницы и прочие домовые пристройки острожного городка, и побежала к воротам, выходившим в поле. По ее мнению дядя с челядью и стражей находился здесь.
Но полная тишина господствовала в этой части острога. Прилегавшие к садовой части ворота скрывались в тени орешника, густо разросшегося в углу.
Глухим и страшным показалось сейчас это место небоязливой от природы Тане. Гулкий топот доносился сюда, в темноте, со стороны степей. Будто несколько тысяч человеческих ног утаптывали почву. Из-за стены не видно было того, что делалось в степи.
– С нами крестная сила! Идут вороги! – дрогнув от ужаса прошептала Таня. – К дяде, к дяде скореича! – вихрем подсказывала ей встревоженная мысль. – У главных ворот дядя… За пристройками не видать огней, – решила девушка и стрелою метнулась было назад от ворот.
Зловещий крик ночной птицы неожиданным звуком прорезал тишину ночи. Такой же, словно ответный, крик раздался над самым ухом Тани, и из ореховых кустов показалась маленькая, коренастая фигура, бежавшая к воротам.
Ошеломленная неожиданностью Таня так и остановилась, как вкопанная, на месте.
– Алызга! – невольно вскрикнула она.
Тихий, злобный крик был ей ответом.
Алызга замерла на минуту, готовая кинуться на свою молоденькую госпожу. Но, словно раздумав, в два прыжка очутилась у ворот и, с силой рванув железную скобку засова, испустила тот же пронзительный крик дикой птицы, который слышала перед этим Таня.
Почти следом за этим громкое: «держи, держи разбойницу!» прогремело в кустах и двое челядинцев, как из-под земли, выросли перед остячкой.
Что– то яркое блеснуло во мраке. Она взмахнула рукою и первый челядинец со стоном рухнул на траву. Темная струя крови хлынула у него из груди.
– Зарезала! Алызга зарезала человека! Ратуйте, православные, ратуйте!
– не своим голосом закричала Таня.
Алызга в этот миг не на жизнь, на смерть боролась со вторым холопом. Она то извивалась змеею, то визжала и царапалась, как кошка, стараясь нанести противнику смертельный удар своим коротким ножом.
– Алызга! Окстись! Што ты! – обезумев от ужаса вскричала Таня. – Алызга! Подружка моя!
При этом крике остячка быстро обернулась. Ее глаза горели страшным огнем.
– Проклятые! Проклятые! Ступайте все в Хала-Турм! – исступленно взвизгнула она, подскочив к своей молоденькой хозяйке, и со страшной силой взмахнула блеснувшим снова во мраке ножом.
Инстинктивным движением Таня отпрянула в сторону. Сильные руки схватили Алызгу и, бросив ее на землю, придавили к траве. В следующий миг руки дикарки были плотно скручены за спиной.
– К «степным» воротам бежал сам Семен Аникиевич со стражниками. Глубоко потрясенная всем происшествием Таня повисла на груди дяди и, рыдая и всхлипывая, рассказала ему все в коротких словах.
– Так вот ты какая, змея подколодная! – грозно произнес, склоняясь над связанной Алызгой, старый хозяин, – прикинулась ручною, волчица, а на самом деле диким зверем осталася… Небось, и намедни в роще югров ты ж проклятых укрывала… Взять ее, ребята, да в подвале запереть… Ишь ведь, подлая, ворота отомкнула, улизнуть ладила… На мою голубку белую с ножом! Холопа ранила. У-у, змея, волчица!…
– Што улизнуть, Семен Аникич!… Улизнуть-то еще было бы с пол-беды… Гляди-кась, што замыслила бесерменка поганая: своих югров нечестивых хотела в острог впустить! – спешно прошептал на ухо Строганову один из холопов, указывая рукою в даль, где, в чуть растаявшем сумраке, двигалась темная толпа.
Семен Аникиевич взглянул и тихо ахнул: пока шли с главной стороны острога приготовления к обороне, югорцы обошли крепость и появились с того края владений, где их ожидали менее всего.
– Перетащить пушки!… Воротников сюды скликать!… Запереть острог поладнее! – срывающимся голосом приказал Строганов. – Да увести эту подлячку! – кивнул он в сторону Алызги, все еще беспомощно лежащей на земле.
Двое холопов грубо подняли остячку и повели в сторону жилых строений, двое других подняли раненого и понесли его, по приказанию хозяина, в дом.
– Ступай и ты в горницу, Танюша! Не след тебе тут оставаться! – наскоро поцеловав племянницу, произнес Семен Аникиевич.
– И ты… и ты ступай, дядя… Не приведи Господь, еще убьют тебя нехристи… Стрелы каленые ведь у них! – вся бледная, как смерть, шептала девушка, прижимаясь к крестному и с мольбою заглядывая ему в лицо.
– Никто как Бог!… Да ты не пужайся больно! Стены-то у нас горазд крепки, а как выпалим враз из пушек и пищалей, так твоя югра, что горох, посыпется вспять, – попробовал пошутить Семен Аникиевич.
