Он не представил себя на месте пехотинцев, которые шли навстречу врагам, подставляя голову и тело свое под пули. Бравый кавалерист Гумилев не подумал, что до этого они находились в окопной грязи, изнывая от блох и предчувствия атаки. Над ними не витали серафимы. Оставались родные деревенские убогие избы, тяжкий повседневный труд, родные, для которых, если вернешься инвалидом, станешь обузой… Да и вернешься ли?
Рассказал Гумилев и об одном бывалом унтер-офицере, сделав вывод: «Было бы дико видеть этого человека за плугом или у рычага заводской машины. Есть люди, рожденные только для войны». Что ж это за люди? Профессиональное пушечное мясо? Те, кто всегда готов убивать и быть убитым? Им вроде бы все равно, что это за война, каков ее смысл, ради чего гибнут люди.
Уверен: безмозглых «идеальных» солдат не бывает, если не считать психически больных. Некоторые, конечно, могут смотреть на войну, как на захватывающее зрелище или на профессиональную деятельность. Но для многих миллионов она — горе и беда, которые приходится терпеть, если знаешь, за что рискуешь жизнью или здоровьем.
…Знаменательное событие предреволюционного времени: в начале февраля 1917-го публика артистического петербургского подвала «Бродячая собака», привыкшая ко всяким поэтическим вывертам, была шокирована хлестким выступлением Владимира Маяковского:
Вам, проживающим за оргией оргию,
имеющим ванную и теплый клозет!
Как вам не стыдно о представленных к Георгию
вычитывать из столбцов газет?!
…
Вам ли, любящим баб да блюда,
жизнь отдавать в угоду?!
Я лучше в баре б…ям буду
Подавать ананасную воду!
Его слова актуальны и в наши дни. Именно любящим баб, блюда и деньги отдали в угоду нашу Родину и наш народ! Они скупают недвижимость и земли за рубежом, развлекаются с «девочками» на модных курортах…
Впрочем, вернемся к периоду Первой мировой войны. Она была непопулярна у русского народа, ибо велась ради сомнительных целей, обогащая некоторые социальные группы.
Еще одно важное обстоятельство: присяга, данная царю, теряла свое значение после того, как он и его брат отреклись от престола. Сообщалось, что произошла революция. Когда к войскам дошла эта весть, фронтовики в большинстве своем пожелали вернуться по домам, ожидая раздела земли. Лозунг «Земля — крестьянам!» первыми выдвинули эсеры, что позволило им заручиться поддержкой большинства сельского населения.
Среди солдат действовали агитаторы-пацифисты, убеждающие в том, что война несправедливая. Но не следует преувеличивать значение их усилий по дезорганизации армии. Неужели они превосходили значительно более мощную официальную пропаганду? Нет, конечно. Их преимущество было в том, что на их стороне была та правда, которая приходилась по душе солдатам.
Утверждения о том, будто русский народ тогда выродился и не выдержал испытания войной, полностью опровергает Великая Отечественная война. Она продолжалась дольше, была кровопролитней и разрушительней, а наши поражения в первые два ее года были жесточайшими. А народ был тот же самый, русский! Немало советских солдат, офицеров, генералов и маршалов прошли огонь и воду Первой мировой.
Странно получается: один и тот же народ выдержал страшнейшее испытание Отечественной войной, но почему-то не устоял в обстановке значительно менее тяжелой. Кто мешал советским солдатам бросить оружие после проигранных сражений 1941 года, как это сделали, например, бельгийцы и французы, поляки и чехи?
Солженицын удивляется: перебои с доставкой хлеба в Петербург в начале 1917 года привели к бунту и свержению существующей власти, а «тот же самый город в борьбе с той же самой Германией безропотно согласился жить — не одну неделю, но год — не на два фунта хлеба в день, а на треть фунта — и без всех остальных продуктов, широко доступных в феврале Семнадцатого, и никакая революция не шевельнулась».
Для него это необъяснимая загадка. Его ответ: «Теперь-то мы знаем, что никакой голод не вызывает революции, если поддерживается национальный подъем или чекистский террор, или то и другое вместе».
Простое и удивительное по невежеству или моральной ничтожности объяснение устойчивости советской власти и победы в Отечественной войне. Как будто за советскими солдатами стояли чекисты с наганами и гнали их на врага. Только в извращенном воображении национальный подъем может объединиться с террором чекистов. Или то, или другое! Террор подавляет, а не воодушевляет на подвиги.
Да и почему бы вооруженным миллионам не направить свое оружие на гнусного внутреннего врага? Что против них может сделать кучка злодеев, сатрапов Сталина? И что это за исчадия ада, подлинные бесы — чекисты или смершевцы? Им-то что надо? Покуражиться над безответным народом? Во время войны их могла стереть в порошок вооруженная армия, сбросив дьявольское иго. Почему же русский народ этого не сделал?
Наиболее убедительный, подтвержденный всеми историческими событиями ответ на этот вопрос дал Сталин. После капитуляции Германии на приеме в честь командующих войсками Красной армии, увешанных множеством орденов и медалей, их Верховный главнокомандующий (с единственной наградой — звездой Героя Социалистического Труда) предложил последний тост:
«У нашего правительства было немало ошибок, были у нас моменты отчаянного положения в 1941—1942 годах, когда наша армия отступала, покидая родные нам села и города… И народ мог бы уже сказать правительству: вы не оправдали моих ожиданий, уходите прочь, мы поставим другое правительство, которое заключит мир с Германией и обеспечит нам покой. Но русский народ не пошел на это… И это доверие русского народа советскому правительству оказалось той решающей силой, которая обеспечила историческую победу над врагом человечества — над фашизмом. Спасибо ему, русскому народу, за это доверие!»
Ни до, ни после него никто не говорил таких слов благодарности русскому народу. Сказано это не перед миллионными массами, как принято у демагогов, и не по бумажке, подготовленной советниками. Сказано просто и честно, от ясного ума и чистого сердца.
Может быть, он заискивал перед народом? В этом у него не было никакой надобности (можно к случаю вспомнить, что Ленин называл его русским великодержавным шовинистом). Сталин после победы стоял на вершине мировой славы, но ни в одной его речи, ни в одном высказывании не найдешь у него признаков самодовольства, самовосхваления, гордыни.
Кто-то может припомнить нередко звучащее обвинение в его адрес: будто он простых людей обзывал уничижительно «винтики». В таком случае приведенное выше его высказывание следует считать лицемерием. Но обратимся к первоисточнику, где было произнесено это слово.
