Ристалища — самое важное культурно-массовое мероприятие в столице, даже круче проезда императора по улице Меса. Наверное, потому, что проезд случается чаще. В дни проведения ристалищ улицы и дома пустеют. Весь город собирается на ипподроме. Закрывали четверо из пяти городских ворот, чтобы и стражники могли посмотреть. Если бы я хотел захватить Константинополь, то напал бы во время этого мероприятия. Длятся ристалища с утра и до вечера с перерывом на обед и сон.
Моя жена тоже приходит на каждые, чтобы потом было, что перетирать с товарками. Она знает имена возниц и клички лошадей не хуже заядлого димота, как называют фанатов. Приготовления начинаются дня за три. Наверное, именно поэтому постоянно забывает взять что-нибудь важное типа салфеток, и приходится после перекуса вытирать руки об одежду рабов. Мне эти состязания по барабану. Насмотрелся их в Риме. Посещаю только для приличия, сопровождая жену. По примеру Гая Юлия Цезаря, который тоже был равнодушен к этому мероприятию, беру с собой что-нибудь почитать. В моду опять входит Гомер, вот и учу из него фразы, чтобы при случае вставить в разговор, показать себя эрудитом.
На этот раз я объяснил жене, что ее отец поручил мне важное дело, ради которого надо посидеть среди прасинов. Если случайно встретимся и я буду не один, должна сделать вид, будто не знает меня. Ирину прямо распирает от любопытства, но я заверил ее, что до окончания задания говорить о нем запрещено, а потом обязательно расскажу всё. Она собрала мне корзинку с едой и питьем и благословила, как перед боем.
По моему глубокому убеждению, фанатиками чего бы то ни было становятся люди, у которых чувства преобладают над разумом, то есть не очень умные. Для них главное поорать, потолкаться, почувствовать себя частью стада, желательно огромного. Лишь бы не скучно было в эмоциональном плане. Такие редко бывают богатыми, разве что получили наследство и еще не успели расфинькать. Большие деньги не любят слишком эмоциональных, каки слишком умных. Поэтому я, одетый скромно и в зеленой шерстяной шапке, купленной женой накануне по моей просьбе, иду по третьему сверху ряду, где много пустых мест, и выискиваю нужного мне человека. Сперва заметил свободное место в ряду ниже, а потом понял, что соседнее занимает именно тот, кто мне нужен — довольно крепкий мужик лет тридцати трех с большими кулаками, одетый в зеленую шерстяную шапку с обвисшими полями, напоминающими растянутые в ширину уши спаниеля, и зеленый шерстяной плащ с зашитой прорехой над левой ключицей — явно один из прасинских стасиотов, как называли членов боевых дружин димов.
— Можно сесть рядом с тобой? — спрашиваю я.
— Садись! — весело разрешает он. — Место не куплено!
Я останавливаюсь между ним и пожилой супружеской парой, ставлю у ног корзинку, в которой большую часть места занимают плоская кожаная подушка, которую сразу кладу под задницу, потому что на холодном камне сидеть неприятно, и пузатый глиняный кувшин емкостью литров в пять, наполненный красным вином из, скажем так, среднего ценового диапазона, то есть не супер, но и не прошлогодняя кислятина.
— Что-то я раньше не видел тебя здесь, — говорит мой сосед.
— Служу охранником в купеческом караване, редко бываю в Константинополе, в основном зимой. Сегодня вот повезло! — сообщаю я, наливаю вина в глиняную кружку и предлагаю ему.
Минут через пять он уже похлопывает меня по плечу и называет, как перевели бы его сленг в Одессе, лепшим френдом. Зовут его Ролло Плеторий. Он чеканщик по меди, работает на себя. Жена у него паскудная стерва, соседи — сволочи и ворье через одного, коллеги — и вовсе подонки все подряд. В общем, весь мир против него, за исключением меня. Догадываюсь, что исключением буду до тех пор, пока не кончится вино.
Я тоже жалуюсь на жену. Мол, богач один пристает к ней, а в одиночку справиться не могу с ним, потому что с охраной ходит. А и сумел бы, так он знает меня в лицо, сгноит в тюрьме.
— Кто-то из наших? — спрашивает Ролло Плеторий, имея в виду свою диму.
— Нет, он из венетов, — отвечаю я. — По ту сторону Кафисмы сидит.
— О-о! — радостно восклицает мой сосед. — Тогда я тебе помогу. Мы тебе поможем. В обед я соберу своих друзей, ты покажешь нам его, и мы его с навозом смешаем!
Городские улицы убирают по утрам, поэтому к вечеру изрядно завалены конскими, воловьими, ослиными, собачьими и прочими испражнениями, так что выражение не образное.
— Лучше вечером, после окончания ристалищ, — предлагаю я, — а то вдруг придется убегать?!
— Тоже верно! — по-дружески, то есть изрядно, хлопнув меня по спине, соглашается он.
Над Кафисмой подняли красный флаг с черным орлом, который смотрит на восток — можно сказать, государственный Восточной Римской империи. Второй головой, как догадываюсь, орел обзаведется, когда Западная империя рухнет. Это обозначало, что император занял место в своей ложе, можно начинать ристалища.
Сначала вышли зеленые, победители прошлых, передали императору папирус с либераллием — поэмой в честь этого события — и исполнили хором апрелатик — песню в честь Феодосия Второго. Затем то же самое проделали представители остальных дим. Только после этого начались заезды. До обеда было двенадцать по семь кругов каждый. Паузы между заездами заполняли певцы, музыканты, мимы, акробаты и даже провели по арене слоненка, подаренного недавно императору. Во время каждого заезда рев стоял такой, особенно на седьмом круге, что я оглох малость. В зависимости от того, кто победил, по одну сторону Кафисмы орали радостно, а по другую — огорченно. Я тоже напрягал голосовые связки, чтобы казаться истинным прасином, из-за чего малость охрип. Четверки лошадей одной масти с попонами цвета димы тащили легкую колесницу, на которой восседал возница в толстой кожаной куртке поверх плотной, цвета димы туники с длинными рукавами. Куртка выполняла роль доспеха, потому что возницы лупили правилами — длинными тонкими палками — не только лошадей, но и друг друга, и старались таранить колесницу соперника, чтобы перевернуть ее, причем желательно напротив Кафисмы. Венетскому, под радостные крики своих димотов, удалось выкинуть из колесницы прасинского, и тот попал под колеса русийского, после чего в бессознательном состоянии был отнесен в конюшню и больше в ристалищах не участвовал. Позже мы узнали, что у него сломаны рука, нога и несколько ребер. Благодаря этому венеты, к тому времени отстававшие от прасинов, смогли выиграть два заезда подряд и с пятью победами занять промежуточное первое место и сильно разозлить прасинов.
На время сиесты большая часть зрителей разошлась по домам, чтобы спокойно пообедать и поспать. Унесли на паланкине под охраной трех телохранителей и Флавия Вандала, который внешне был очень похож на своего отца, только толще раза в полтора. Я успел показать его своим новым друзьям, когда он садился в паланкин. Друзей-прасинов у меня теперь десятка три. Именно столько по зову Ролло Плетория решили отправиться со мной в трактир и выпить за мой счет. Питейные заведения рядом с ипподромом были на любой кошелек, но тоже делались по цветам. Зайти не в свою масть было смертельно. Нам пришлось изрядно прогуляться, потому что ближние трактиры занимали «голубые».
Заведение было большое, в две комнаты. В первой, в которой отпускал вино хозяин заведения, стояли шесть длинных дубовых столов и лавки по обе их стороны, во второй, меньшей, где заправлял его сын — пять. Два пожилых раба разносили заказанное вино в щербатых и с отбитыми ручками кувшинах емкостью литра три и нехитрые закуски — хлеб, брынзу, сухофрукты — в щербатых тарелках. За каждую глиняную чашу, вмещавшую грамм триста, брали залог в нуммий, потому что воровство посуды в трактирах — первое по частоте развлечение в столице. Моя компания заняла два стола во второй комнате. Вскоре, потому что денег не жалел, моими друзьями стали и сидевшие в ней за остальными тремя столами. Щедрый — лучший друг любого халявщика. Кисловатый запах вина и гул большого количества голосов напомнил мне курсантские времена, когда мы сидели в пивной на улице Чичерина, ближней к нашему экипажу, и пили из пол-литровых толстостенных стеклянных бокалов «ёршик» — пиво с портвейном. Не хватало только ядреного табачного дыма, который плотными тучами висел почти над головами курсантов.
