Запереть их в камере вместо узников! — приказал я. — Вас будет судить народ!
Невольники, увидев спасителей, почему-то затаились в своих камерах. Я вынужден был закричать:
— Не бойтесь нас! Мы принесли вам свободу!
— Кто вы такие? — послышался вопрос.
Пришлось ответить:
— Освободительная армия.
— Придут гвардейцы и жестоко выпорют тех, кто сотрудничает с вами.
Я подумал, что рабство — это, пожалуй, не рок, а состояние души.
— Здесь все боятся гнева Белого, — сказал присоединившийся к нам местный житель. — Он жестокий палач, именем Бога приказывает карать любое неповиновение, пороть и увеличивать срок заточения за малейшую провинность, остальные перед ним выслуживаются.
Я закричал:
— Белого больше нет и не будет! Его власть окончена. Прокуратор тоже в наших руках. Все ранее принятые решения о заточении в карцер отменяются!
Двое молодых мужчин вышли из ближайшей камеры. Радость от внезапного освобождения придала им сил. Посему они держались на ногах достаточно твердо, хотя и выглядели изможденными.
— Мы действительно свободны? — спросил один из мужчин.
— Да, свободны, как и все остальные! — сказал я.
Мужчина, задавший вопрос, подошел ко мне и низко поклонился со словами:
— Мы благодарны вам за спасение! Вы действительно посланник богов, а освободительная армия взяла наш город?
— Да, это так!
— А нам тут внушали, что самозванца и всех, кто посмеет сотрудничать с ним, будут жестоко пороть.
— Пороть будем прокуратора и всех, кто такое говорит, — убежденно ответил я.
— Теперь у нас одно желание — сражаться под твоим руководством, — сказал мужчина.
— Присоединяйтесь к нашей армии! — предложил я. — Впереди будет много боев, но мы обязательно победим. Боги с нами!
Мужчина закричал:
— Братаны! Это действительно наше спасение. Не бойтесь! Палачи не будут больше над нами издеваться!
— Нужно отплатить истязателям той же монетой, — сказала Аленка. — Иначе не будет соблюден принцип справедливости.
— Мы будем их судить, — ответил я.
В камерах сидели больше сотни заключенных, в основном избытых и истощенных. Они стали покидать свои темницы. Многие едва держались на ногах.
Все же я предложил всем вступить в освободительную армию. Предложение не нашло серьезной поддержки.
— Пацифисты? — спросил я у местного жителя.
— Не знаю такого слова. Здесь находится известный разбойник Навал. Вон он. Спроси у него.
Навал выглядел вполне здоровым. Своих освободителей он встретил молчанием, лишь небрежно поклонился.
Я кивнул в ответ и сказал:
— Ты здесь, вроде как, вор в законе, уважаемый заключенными человек. Объясни, почему обиженные режимом люди не хотят против режима воевать.
Разбойник хриплым тоном ответил:
— Не знаю про воров и ваши законы. Ты говоришь красно, а вот правильно ли действуешь? Ты, как я понял, очень даже неплохой бандит. Сумел взять целый город, теперь будете грабить. Но под твое начало не пойду! Я свободный человек, и остальные здесь хотят свободы, а не войны.
Я спокойным тоном ответил:
— Это твой выбор! Мы набираем лишь добровольцев. Тех, кто хочет построить новое государство. Справедливое и сильное.
— Государство?! Ты хочешь свергнуть Нитупа? А кто вместо него? Ты? Заменишь своими голодными людьми нынешних правителей? И так же будете обогащаться, сидеть на шее народной?
Я пояснил:
— Мы создадим здесь первое в мире социалистическое государство равных возможностей, без нищеты и баснословного богатства.
— Не знаю, что такое социалистическое государство, — сказал Навал. — Это когда все равны?
— Почти так.
— Ого! У тебя амбиции! — авторитетный товарищ даже улыбнулся. — Но не противоречит ли это природе человечества? Сильный и умный всегда будет стремиться быть богаче и властвовать над теми, кому менее повезло в жизни.
— Мы поменяем жизненные установки, — ответил я.
— Буду следить за вами, но воевать не хочу.
Я махнул рукой:
— И без тебя обойдемся!
У меня полно дел, вместо того, чтобы агитировать сомневающихся. Необходимо навести порядок, допросить и изолировать пленных, убрать трупы, заняться врачеванием и организовать оборону. Не хватало после столь убедительной победы потерять город.
Взятие города закончилось нашим полным триумфом. Но нужно было подумать, как развить успех.
У нас оказалось много раненных воинов. Все же был кровавый бой. И врагов пострадало не меньше. Целителям работы хватит надолго. Я распорядился лечить и пленных.
Питер испытывал последствия взятия его толпой бывших разбойников и рабов. В нем все еще продолжались локальные стычки, но многие профессиональные воры и разбойники приступили к грабежам и насилиям. Недавно избранные командиры отчаянно пытались навести порядок, но им это не очень удавалось. Я решил применить силу. Приказал всех грабителей арестовывать и помещать в освободившиеся камеры карцера для последующих порок. Это возымело эффект, количество грабежей заметно уменьшилось.
Потом мы займемся экспроприациями. Но только у самых богатых жителей города.
Мои бойцы засадили в клетку Белого и приволокли его к тюрьме. С бывшего градоначальника сорвали дорогую одежду.
Повстанцы издевались:
— Как чувствовать себя нищим?
— Теперь работать пойдешь на рудники!
— Давайте с него жирок сгоним. Пусть его в карцере не кормят!
— Такого пороть нужно каждый день.
Белый боялся, что повстанцы растерзают его. Бывший градоначальник почти скулил:
— Пощадите меня! Я вам все отдам!
В ответ послышалось:
— Мы и так все возьмем! Будем в дворце твоем жить!
Повстанцы стучали палками по прутьям клетки, тыкали через прутья знатную особу дубинками.
Я тоже подошел к клетке и сказал:
— Его дворец станет общественной собственностью. Будем в него на экскурсии народ водить.
Кто-то спросил меня:
— Что такое общественная собственность?
Я попытался разъяснить:
— Это когда все принадлежит народу. Не какому-то отдельному богатею, а всем нам.
— И дворцы прокуратора и Белого?
— Да!
— Так не бывает.
— А у нас будет! Мы установим новый народный порядок!
Меня спросили опять:
— А кто будет следить за новым порядком?
— Выборные или назначенные мной люди!
К тюрьме подвели группу пленных. Ее встретила Аленка.
Пленных построили в шеренги, рядовым предложили присоединиться к повстанцам. Большинство простых солдат были из числа бедноты и некоторые согласились.
Я, Аленка и знахарь Чарли обходили ряды. Чарли осматривал раненых, Аленка остановилась возле группы гвардейских командиров и со смехом сказала:
— Что-то бравые гвардейцы приуныли! Видно, понимают, что им еще долго не увидеть девушек!
И ударила кулаком офицера в подбородок. Потом заставила пленных становиться на колени и целовать свои слегка запыленные сапоги.
Гвардейцы покорно целовали, не смели возражать.
Я вмешался в процесс:
— Зачем ты их унижаешь?
Аленка улыбнулась:
— А тебе не кажется, что им это нравится?
— По-моему, это нравится только тебе, — ответил я.
— Смотри, как они целуют с энтузиазмом, — возразила Аленка, — хотят доставить удовольствие красивой воительнице.
— Да, трудно найти девушку краше тебя, — сказал я комплимент. — С дубиной ты производишь неотразимое впечатление. Но зачем унижаешь пленным, заставляешь целовать свои ноги?
— Я же говорю: им нравится чмокать мои сапоги, они даже облизываются от удовольствия, — со смехом подтвердила воительница. — А я пользуюсь правом победительницы.
— Унижение пленных повышает самооценку, — почти серьезно сказала я. — Но есть же правила приличия и нормы поведения, не престало тебе вот так себя непристойно вести.
Воительница отмахнулась, словно услышала откровенную чушь:
— На войне твои нормы поведения не применимы! Вон мужчины главу города унижают, а ты мне про какие-то нормы толкуешь.
