На перемене все, как обычно, вышли покурить, а Манефа — тоже как обычно — осталась сидеть в классе.
— Ну?! — сразу приступили к Андрею. — Выкладывай!
— А чего? — притворился непонимающим Андрей. — Чего такого? — и серьёзно: — Не было ничего.
— А по морде она чего тебе съездила?
— Дура потому что.
Андрей использовал общепринятую характеристику и объяснение всех женских чудачеств и, когда все согласно закивали, уточнил:
— Библии начиталась.
— А-а, — протянул круглолицый, веснушчатый круглый год Андреев. — Тогда да.
— Я тоже слышал, — кивнул Иванов. — Кто Библию прочитал, то всё, улетела крыша.
— И я слышал, — согласился Аржанов.
— Помню, — Павлов перешёл на английский, — у хозяев, я-то мальцом домашним был, всякого навидался, так, говорю, у них Библия эта в каждой комнате лежала, но читать её никто не читал.
— Не дураки же они.
— Ну да, сволочи, они умные.
— Понятное дело.
— А эта, значит, начиталась.
— Бабы и так дуры, а уж коли Библию прочитала…
— То всё, кранты.
— Ладно, Андрюха. Как мужики, простим ему спор, а? Чего ему с психой пары зазря разводить?
К искреннему огорчению Андрея, прозвенел звонок, и вопрос о пари остался нерешённым.
Уроки шли один за другим. Больше Манефа с ним не заговаривала, и всё было, как обычно. И про Эркина не спрашивали, тоже как-то забылось.
После уроков Андрей побежал в вестибюль, где быстро одел Алису и выставил её играть на улице с обещанием:
— Вываляешься, я тебя веником почищу.
Алиса подозрительно посмотрела на него, но высказаться не успела: Андрей уже убежал наверх.
К его облегчению, на шауни его никто ни о чём не спросил.
Сквозь сон Эркин почувствовал приближение утра. Вагон ещё спал, но чьи-то шаги и редкие негромкие разговоры были уже не сонными. Эркин осторожно потянулся и открыл глаза. Памятный ещё с того поезда белый от снега за окном свет. И всё жен… всё же лучше встать.
Эркин взглядом нашёл свои бурки. Всё в порядке. На соседних полках ещё спали, и он мягко не спрыгнул, а соскользнул вниз. Обувшись, он взял мыльницу и полотенце предусмотрительно оставленные им так, чтобы легко достать, не залезая обратно на полку, и вышел из отсека никого не разбудив.
Поезд плавно замедлял ход, останавливаясь. Эркин как раз был в тамбуре и прочёл название на краснокирпичном здании: «Демировск». Рядом с окном в рамочке расписание маршрута, и, проверяя себя, Эркин посмотрел на часы. Точно: семь ноль три. Стоянка две минуты. Ещё по той поездке он помнил, что на остановках туалет не работает, и теперь спокойно смотрел в окно, хотя смотреть особо не на что.
— Дай пройти, — его легонько толкнули в плечо.
Эркин подвинулся ближе к окну, рассеянно проводив взглядом щуплого вертлявого парня в кожаной куртке. Его вихлястость заставила Эркина нахмуриться: шпаны он никогда не любил, но парень вышел из вагона, и Эркин мгновенно забыл о нём. Поезд тронулся, и Эркин вошёл в уборную. А когда, приведя себя в порядок, умывшись и обтёршись до пояса, вышел, в тамбуре уже образовалась очередь из женщины с мальчиком на руках и пожилого мужчины. А по дороге к своему отсеку он разминулся с девушкой, бережно несущей кружку с горячим чаем. Чай — это хорошо, но если в его отсеке ещё спят, то пить придётся стоя или сидя на своей полке. Тоже не слишком удобно.
Он вошёл в свой отсек, закинул мыльницу в сетку и потянулся повесить полотенце.
— Уже Демировск?
Эркин посмотрел на голос. Женщина, немолодая, спутанные полуседые волосы падают на лицо и из-под них блестят тёмные глаза.
— Только что проехали, — ответил Эркин.
— Да, — вздохнула она. — Пора. Я заняла ваше место? Извините.
— Ничего, — улыбнулся Эркин. — Пожалуйста.
Она повозилась под одеялом, откинула его и встала, одетая в такой же, как у него, спортивный костюм. Эркин отступил на шаг, чтобы не мешать ей. Она очень быстро и ловко скатала свою постель в рулон и заткнула его в угол, взяла из сетки полотенце и мыльницу.
Эркин посторонился, пропуская её, и стал убирать свою полку. Спать он уже точно не будет, а просто полежать и так можно. Достал кружку и приготовленный Женей свёрток. Оставив его на углу столика, где громоздились явные остатки вчерашнего пиршества, он с кружкой пошёл за чаем.
В отличие от того зимнего поезда, у проводника был не только чай, но и маленькие пакетики с сахаром и печеньем. Но Эркин знало, что сахару, и сладкого Женя ему положила, так что от пакетиков он отказался.
— Ну, как знаешь, — сказал проводник. — И, если спать не будешь, постель принеси. Тюфяк с подушкой оставь, а бельё и одеяло сюда.
— Ладно, — кивнул Эркин, поудобнее перехватывая горячую кружку.
В вагоне становилось всё оживлённее, и, пожалуй, если бы не его ловкость, он бы по дороге и расплескал, и обжёгся. Но всё обошлось благополучно.
Женщины ещё не было. Эркин поставил кружку и развернул свёрток. Достал сахар, сэндвич — они так и решили, что в дороге сэндвичи удобнее бутербродов и пирожки, а ты смотри-ка, в фольге и впрямь ещё тёплые. Женя говорила: круглые с мясом, а длинные с изюмом. Вот по одному возьмём и приступим.
Зашевелился, закряхтел кто-то на верхней полке. Как скажи, еду учуял — усмехнулся Эркин. Садиться он медлил, ожидая возвращения попутчицы, и решил пока собрать постель. Ну, раз просили, то почему бы и нет. Одеяло, простыни, гаволочка с подушки… и полотенце? А как же… ладно, своё достанет. Приготовив стопку белья, он закатал подушку в тюфяк и уложил его в изголовье полки.
Вернулась женщина, и Эркин посторонился, пропуская её.
— Спасибо, я помешала вам? Да вы садитесь, ешьте, я за чаем пойду, — говорила она, быстро расправляя на вешалке полотенце и пряча мыльницу в сетку.
— Мам, мне с сахаром, — вдруг раздался бас из-под одеяла на нижней полке.
Эркин даже вздрогнул от неожиданности, а женщина спокойно ответила:
— Я знаю, — достала три кружки из-за свёртков и банок и ушла.
Так они все вместе, что ли? Ну, не его это дело. Эркин сел и принялся за еду, вежливо глядя в окно, пока на полках сопели, кряхтели и ворочались. За окном снежная равнина и лес, какие-то маленькие городки… Наконец тот же бас сказал:
— Ну, с добрым утром.
И Эркин посмотрел на попутчиков. Оба молодые, вряд ли старше него, светловолосые, светлоглазые, с пухлыми какими-то детскими губами, в военной форме без погон и петлиц, но с нашивками. О смысле нашивок Эркин догадался, вспомнив гимнастёрку кутойса, да и у Кольки такие же, да, ему сам Колька как-то и объяснял, что жёлтые за лёгкие ранения, а красные за тяжёлые.
— И вам доброго утра, — сдержанно улыбнулся Эркин.
У спавшего на нижней полке не было левой ноги, а у того, что на верхней всё, вроде, на месте, но нашивок много и через всю голову между короткими волосами извивается длинный красный шрам. Смотрели оба на Эркина почему-то не слишком дружелюбно, и он невольно насторожился.
— И откуда ты взялся? — спросил «верхний».
— Сел в Ижорске, — очень спокойно ответил Эркин.
— А по-русски хорошо знаешь? — поинтересовался «нижний».
Эркин посчитал вопрос глупым: они, что, не слышат? И потому ответил чуть резче.
— Мне хватает.
Вошла женщина с дымящимися кружками, поставила их на стол и скомандовала:
— Раз проснулись, вставайте и умывайтесь, — и Эркину: — Да вы к окну подвиньтесь, и вам, и мне удобнее будет.
— Во, маманя у нас, — хохотнул «верхний», беря полотенце. — Она и с тараканом на вы. Айда, Мишаня.
— Иначе мы не могём, — согласился «нижний», пристёгивая протез и вытаскивая из-под стола палку. — Антиллехенция, понимашь.
— Марш! — коротко приказала женщина.
И, когда оба парня ушли, улыбнулась Эркину.
— Не обращайте внимания. Молодые ещё.
Помедлив, Эркин кивнул. В самом деле, впрямую ему ничего не сказали, завестись, конечно, можно, но вот нужно ли? Нужен ему скандал? Нет. Ну, так и промолчим, не в первый раз ему, и не такое глотал и утирался.
Женщина насыпала в одну кружку сахару из двух пакетиков, размешала и стала делать бутерброды.
Эркин снова отвернулся к окну, чтобы она не подумала, будто он на угощение напрашивается. Ел он своё, ел спокойно, не спеша, но вкуса прежнего уже не было. Конечно, разговоры про тараканов, что поползли на Россию, он слышал, но почему-то не ждал, что вот так столкнётся с этим в лобовую. Да ещё от фронтовика.
— А вот бутерброды, булочки, молоко, кефир, — нараспев приговаривала полная женщина в белой куртке, пробираясь по проходу со столиком на колёсах.
Эркин искоса посмотрел на неё и снова уставился в окно. Еды у него достаточно, прикупать незачем.
Вернулись оба фронтовика. Умытые и даже побритые.
