Боюсь, не понравился Баррасу мой ответ. Так что впредь мне на его благосклонность рассчитывать не стоит. Несмотря на наше былое знакомство. Ну да – переживем как-нибудь: нам с ним детей не крестить…
А Роньон – так тот вообще… Решил, что я возьмусь организовать «мирную вооруженную демонстрацию» в виде похода на тот же Тюильрийский дворец. Младенец. Как военный, так и политический. Раскатают их – к гадалке не ходить. А если и не раскатают (Ну, каким-то чудом, божьим попущением. Или, допустим, я – ну, то есть Наполеон, конечно – кое-чего могу придумать, имеются некоторые мысли чисто в порядке рассуждения…) – то что мне толку от такого успеха кроме «глубокого морального удовлетворения»? Порядка не то что не прибавится – а еще только больше убавится. Потому как каждая кухарка нынче желает управлять государством, а не заниматься своим профессиональным делом. Плавали уже – знаем… Причем как я, так и Бонапарт. И чего мне потом с этим бардаком делать?
Попытался я ему объяснить – в который раз уже! – в чем суть их проблемы, да что толку? Не желающий слышать – не услышит: «Свободу патриотов ущемляют! Все честные граждане не могут оставаться в стороне! Мы должны как один сплотиться вокруг идеалов Революции! Суверен должен сказать свое слово!» Ну да, конечно – суверен, он скажет… Мозолистой рукой… Опять запустив изобретение доктора Гильотена на полную мощность… Для установления окончательной справедливости… А потом вымрет посреди городу Парижу от полной неспособности наладить снабжение продовольствием…
Так что и этому тоже не пришелся по душе (вот странно-то!) мой отказ: «Мы думали, вы – с нами, генерал!..» Индюк, блин, тоже думал! Да куда после этого попал?.. Теперь вот в предместье с оглядкой появляться приходится. А то еще пальнет какой патриот в накале чувств!..
Глава третья
Нет у революции конца
И уберите хлеб из овина – я подожгу овин!©
«…Ничем другим я не могу объяснить его порыва, драгоценная Полин!
Весь жерминаль и весь флореаль ваш брат столь решительно отвергал предложения как с одной, так и с другой стороны, разругавшись даже с некоторыми из наших работников – например с сержантом Жубером – в пух и прах. Не уставая постоянно повторять всем нам, что именно в Шале-Медоне куется будущее Франции. И вдруг!..
Ведь еще накануне – тридцатого флореаля, ничто не предвещало столь резкого поворота. Наполеон провел обычное совещание в штабе нашего Второго Отряда, обсуждая ход изготовления оборудования по теме «Сияние» гражданина Лебона (Ах, изумительная Полин – если бы вы только видели, какой результат дала эта работа! Вы были бы поражены! Но лучше я не стану описывать всеобщее восхищение от этого нового способа освещения – вы мне просто не поверите! Лучше вы насладитесь им сами в полной мере, когда приедете к нам в Париж! (а я в этом нисколько не сомневаюсь!), а также согласовывая расчеты по еще нескольким разрабатываемым у нас направлениям, вникать в суть которых было бы для вас неинтересно. Но главное – ничего не указывало на какие-то изменения в его поведении.
Да даже еще и первого прериаля – когда в Сент-Антуанском предместье ударили в набат и батальоны санкюлотов двинулись на Тюильри – Наполеон почти никак на это не отреагировал. Всего лишь приказав удвоить посты охраны вокруг нашего Центра и привести караульную роту приданного нам саперного батальона в повышенную боевую готовность. Мне ли об этом не знать, как исполняющему обязанности начальника штаба? Сам же ваш брат, отдав эти распоряжения, отбыл, как обычно, в город по делам Отряда, разве что взяв с собой десяток конных егерей капитана Мюрата для охраны на всякий случай. И провел в Париже весь день, как это обычно было у него заведено.
А вот второго числа…
Начался день как обычно. Я доложил командиру обстановку в городе, известную мне со слов моих доверенных людей. Он поблагодарил меня и опять отбыл по делам в сопровождении такой же охраны, как и накануне. И я не ждал его появления ранее позднего вечера – как всегда – но внезапно к двум часам после полудня он вернулся. И сразу же, призвав меня к себе, велел выслать разведчиков для изучения военной обстановки в городе и одновременно приготовить наш воздухоплавательный лагерь к круговой обороне. А кроме того – быть готовым принять курьеров из Сент-Антуана и рассмотреть доставленные ими сведения (Что и случилось, надо отдать должное проницательности вашего брата, правда не в этот день, а только вечером следующего).
Затем практически сутки без перерыва мы с ним провели над картами Парижа и окрестностей, составляя диспозиции на варианты развития событий, которые, со стыдом признаюсь, в тот момент казались мне фантастическими. (Но будучи посрамлен полностью в моем неверии, с радостью об этом пишу вам, любимая сестра гениального друга моего, восхитительная мадемуазель Полин!) После чего генерал Бонапарт взял всю полусотню Мюрата с самим Иоахимом во главе и выехал в Париж, оставив меня командовать гарнизоном Шале-Медон с тщательными инструкциями на случай различного изменения обстановки (которые, к счастью, не понадобились).
Признаюсь – я провел не самую спокойную ночь. Что немало усугублялось приходящими из Парижа сведениями. Я видел, что дела принимают серьезный оборот. В город прибывали верные правительству регулярные части, вызванные Конвентом. В центральных секциях добровольцы в огромных количествах записывались в Национальную гвардию. Мои агенты в Париже не могли предоставить мне точных данных, но можно было считать, что у Конвента будет не менее двадцати тысяч человек. В Сент-Антуанском предместье санкюлоты, сумев как-то сорганизоваться (порядок у них как всегда был отвратительный), возводили на улицах баррикады, укрывали за ними пушки – готовились к обороне. Это был неверный ход, на который генерал Бонапарт указал еще накануне, но я в его отсутствие мог только передать это мнение руководителям восстания, не надеясь, что они к нему прислушаются. Впрочем, помня разговоры вашего брата с господином Роньоном, я не уверен, что присутствие Наполеона хоть на что-то повлияло бы: нежелающие слышать – не слышат!
Утром четвертого числа мои разведчики донесли, что батальон мускаденов-добровольцев численностью в тысячу двести человек под командованием генерала Кильмена по приказу Конвента вошел в предместье, имея целью окружить дом, где якобы скрывались примкнувшие к мятежникам депутаты Камбон и Тюрло. Санкюлоты блокировали эту часть внутри своих позиций. После чего правительственная армия, составленная из всех родов войск – пехоты, кавалерии, артиллерии, что свидетельствовало о намерении вести штурм по всем правилам военной науки – начала смыкаться вокруг Сент-Антуана, имея при этом еще пятнадцать тысяч резерва во втором эшелоне. В ответ в одиннадцать часов утра вооруженная масса предместья принялась строиться в боевой порядок, с заряженными картечью пушками. Без сомнения, решительных событий следовало ждать с минуты на минуту.
