Штабс-ротмистр несколько мгновений сидел неподвижно, завороженный рассказом, а затем облизнул внезапно пересохшие губы и хрипло спросил:
— И что?
— Убийцы были казнены сразу же после вынесения приговора. Напрасно они возмущались, требуя законного суда, настоящих адвокатов и прокуроров, обвиняя своих судей в пренебрежении законом, присягой и обзывая их самих преступниками. Их судьи и палачи не обратили на их вопли внимания. Они сами все это уже давно обсудили между собой. Да, все было так. Но у них уже не осталось веры в официальное правосудие. А каждый из тех, кто судил этих борцов за всеобщее счастие, потерял от их рук кого-то близкого — кто брата, кто сына, кто отца. Так что вопли террористов остались без ответа. Они были казнены. А затем и те, кто пришел им на смену. А потом и следующие. И в этой стране всем стало ясно, что больше нельзя убивать полицейских, и судей, и прокуроров — никого нельзя убивать, даже если это делается ради всеобщего счастия, а не из жадности либо от нищеты и безысходности, — аккуратно закруглил речь его императорское высочество.
Канареев удовлетворенно улыбнулся. Его лицо просветлело, как будто этот рассказ подсказал ему ответ на вопрос, который его очень сильно угнетал. Великий князь некоторое время с легкой усмешкой рассматривал жандарма, затем внезапно спросил:
— А знаете, что было дальше?
— Что же? — несколько отвлеченно спросил штабс-ротмистр.
— Они, эти полицейские, убили несколько тысяч человек. Не помню точно сколько. Уж больно много оказалось последователей у молодых людей из богатых или просто обеспеченных семей. Впрочем, среди этих нескольких тысяч таковых было менее половины.
— Вот как… — Улыбка штабс-ротмистра из удовлетворенной стала настороженной.
— А затем государство, которому полицейские, как они сами считали, служили, рухнуло, — голос великого князя молотом ударил по штабс-ротмистру, — и к власти пришли идейные последователи тех, на кого охотились эти полицейские. И их самих стали травить как собак. Тем более что после нескольких первых казней… ну ладно, после пары десятков казней эти люди привыкли к роли судьи и палача, более того, вошли во вкус, совсем как те, кого они сами казнили. И постепенно они стали убивать не только тех, кто действительно заслуживал казни, но и других, тех, кто, возможно, заслуживал наказания, даже тюрьмы, но никак не смерти. А затем и тех, кто вообще не был преступником, но мешал им или просто считал их методы неприемлемыми и говорил об этом вслух. Так что к тому моменту, как государство рухнуло, их считали бешеными собаками не только идейные противники, но и все население этой страны. Абсолютно все в ней живущие. — Великий князь замолчал, спокойно глядя на крайне озадаченного жандарма.
Некоторое время в кабинете царила напряженная тишина. Наконец штабс-ротмистр тихо спросил:
— Зачем вы мне все это рассказали?
— Я знаю, чем вызван переход блестящего гвардейского офицера из кавалергардского полка в отдельный корпус жандармов, — так же тихо ответил великий князь и после короткой паузы добавил: — И полностью разделяю ваши чувства.
— Вот как?
— Да.
В кабинете снова установилась тишина, затем штабс-ротмистр хрипло произнес:
— И что вы хотите мне предложить?
— Месть.
Канареев воткнул в сидящего перед ним человека горящий взгляд. Тот невозмутимо выдержал его и продолжил:
— Именно месть, но правильную. Такую, которая не сожжет вас изнутри и не уничтожит как члена общества, а, наоборот, позволит занять в нем достойное место.
— Что вы имеете в виду? — уточнил штабс-ротмистр после нескольких минут напряженного размышления.
— Бороться с революционерами, только лишь убивая или, скажем, сажая их в тюрьму и отправляя на каторгу, бессмысленно.
— Знаю, — губы штабс-ротмистра искривились в презрительной усмешке, — читал. Вы думаете…
— Не перебивайте меня. — На этот раз голос великого князя был холоден, как петербургский лед на Крещение.
Канареев мгновенно опомнился:
— Э-э… прошу простить, ваше императорское высочество.
Великий князь кивнул, дав понять, что извинения приняты, и продолжил:
— Вы невнимательны. Я же сказал «только лишь убивая». — Он подался вперед, уперев в жандарма ледяной взгляд. — Мы будем их убивать. А также перевербовывать. И выставлять дураками или наймитами иностранного капитала, причем в последнем случае это отнюдь не всегда будет являться ложью. И так далее. Но в первую очередь мы займемся не этим. Мы будем зарабатывать деньги, много денег — десятки, а если все пойдет, как я планирую, сотни миллионов рублей. И на эти деньги мы будем плавить сталь, растить хлеб, возводить плотины, строить корабли, дома и заводские корпуса. Но и это не все. Мы будем растить новых людей. Людей, которым некогда будет заниматься разными революционными бреднями, потому что у них будет свое дело, дело их жизни, дело, которое они передадут своим детям. И эти господа, мечтающие о варианте всеобщего счастия с собой во главе, окажутся бессильны перед такими людьми. Поэтому, если мы сможем сделать так, что через тридцать — сорок лет именно такие люди окажутся в нашей стране в большинстве, господа бомбисты проиграют. Навсегда. И… более никто невинный не погибнет от их бомб. Так, как это произошло с вашей старшей сестрой. И разве не это будет самой правильной местью?
Штабс-ротмистр склонил голову:
— Несомненно, ваше императорское высочество.
Великий князь усмехнулся:
— Перестаньте. Мне нужен единомышленник, а не тупой исполнитель. Тем более, повторюсь, я сказал «только лишь». Извольте сделать правильный вывод из моей фразы.
Жандарм несколько мгновений молча буравил взглядом собеседника и наконец тихо спросил:
— А если мне… нам попадутся те, кто… кто виноват в смерти моей сестры?
Великий князь слегка искривил губы в легкой усмешке:
— Вы жаждете крови?
— Этих — да! — жестко ответил ротмистр.
— Что ж… — Его императорское высочество задумчиво покачал головой. — Если их смерть в тот момент, когда они нам попадутся, не помешает исполнению наших главных, да и текущих задач, то… я думаю, мы не будем обременять императорское правосудие теми проблемами, которые сможем решить сами.
Лицо Канареева озарило злое торжество:
— Я немедленно подаю в отставку! И отдаю себя в ваше полное распоряж…
— А вот торопиться не надо. Я думаю, ваша отставка преждевременна. Вы мне понадобитесь и в этом синем мундире. Кроме всего прочего, я еще и генерал-адмирал, и сдается мне, пришла пора навести порядок в морском ведомстве. А то что-то не нравится мне, как там обстоят дела…
