— Почему?
— Интересы убивают чувства.
— А чего может хотеть от тебя герцог Дармштадтский?
— Я думаю, он попросит, чтобы я помог вступить герцогству в ЕАС.
— Но ты ведь не министр, чтобы принимать такие решения.
— Такие решения принимает Совет Ассамблеи ЕАС. А я сопредседатель Евразийского союза промышленников и финансистов. Если наш союз выскажется за предоставление режима благоприятствования, то Ассамблея примет решение почти автоматически.
— Господи, как все сложно.
— Политика примитивна. Весь внешний антураж создан лишь для того, чтобы прикрыть истинные интересы и грязные ходы.
— Ну а ты заинтересован, чтобы Дармштадт получил этот режим благоприятствования?
— Лично я заинтересован раз в три года отдыхать в Висбадене. Но России, конечно, выгодно, чтобы германские государства стояли в очередь в ЕАС.
— Почему?
— Потому что если мы откажемся брать их в ЕАС, то они могут воссоздать единую Германию и наберут большой потенциал. Если мы не будем их контролировать, они ослабят наше влияние в Европе.
— Но ведь в свое время немцы разделились.
— Их разделили. После Второй мировой войны Черчилль предложил план раздела Германии по границам тысяча восемьсот шестьдесят девятого года. Союзники приняли этот план. В зону влияния России вошла Пруссия. В зону влияния Англии и Франции — северо-западные и западные земли. Американцы отхватили Баварию. С тех пор мы знаем Германию как сеть раздробленных государств, обитель покоя, порядка и стабильности.
— Разве Германия может быть другой?
— Ох, может. Восемьдесят лет назад она была основным инициатором войн. У этого народа в крови желание доминировать, очень сильная воля к победе и потрясающая способность к самоорганизации. Слава богу, сейчас все это направлено только на чистоту улиц и качество сборки автомобилей. Если немцам снова придет в голову покорять мир, то мало никому не покажется.
— Думаешь, покорят? — с улыбкой спросила Юля.
— Нет, конечно. Мир не может покорить никто, так уж он устроен. Но всякий раз чья-либо попытка покорить мир всегда очень дорого обходилась человечеству.
Автомобиль на огромной скорости несся по дармштадтскому автобану. Я включил радио, и из динамиков потекла чарующая музыка Бетховена.
— А ты хотел бы властвовать над всем миром? — вдруг спросила Юля.
— Зачем? — я засмеялся. — Мне семейной корпорации за глаза хватает.
— А вот Андрей хотел, — заметила Юля.
— Сдуру, — ответил я.
— Наверное, — согласилась она. — Но ты знаешь, я в свое время была очень увлечена им.
— Я это еще в «Максиме» заметил, — усмехнулся я. — Твоя лексика настолько не соответствовала твоему внутреннему миру, что я сразу понял, что здесь не обошлось без внешнего влияния.
— А ты сумел увидеть весь мой внутренний мир?
— Нет, конечно. Но несоответствие сразу бросилось в глаза.
— Значит, ты все же что-то увидел. Как?
— Интуиция. До сих пор она меня не подводила.
— Интересно, и что же ты увидел во мне?
— Что ты добрый и честный человек и ищешь истину.
— Да, ты прав. В свое время я подумала то же и про Андрея.
— Но ведь он хотел управлять миром.
— Ты думаешь, это несовместимо?
— Конечно. Управлять миром мечтают три типа людей: те, кто никогда не отвечал за других, властолюбцы и те, кто считает, что уже познали истину. Все это несовместимо с духовным поиском.
— А может тот, кто познал истину, захотеть править миром?
— Сомневаюсь. Есть китайская поговорка: «Утром познав истину, вечером можно умереть». Я думаю, что тому, кому открылись тайны бытия, уже нечего делать в нашем не лучшем из миров.
— Интересно, такие же вещи я читала у Гарри Гоюна, — сказала она. — Ты не слышал о нем?
— Слышал, — безразлично бросил я, — но очень мало.
— Это китайский святой. Говорят, еще и пророк. Он живет сейчас в Калифорнии, где создал учение «Небесного предела». Кстати, Андрей тоже один из его почитателей. Мы и познакомились-то на студенческом вечере по изучению трудов Гоюна.
— И обращение к учению святого не помешало Андрею желать власти над миром? Оно не противоречило деятельности его «красной бригады»?
— Как ни странно, нет. Он даже находил подтверждения своим мыслям в учении Гоюна.
— Что ж, с духовными учениями такое бывает. А что напророчил этот пророк?
— Многие беды для мира.
— Он не оригинален, — усмехнулся я. — Если хочешь привлечь к себе внимание, надо обещать либо катастрофы, либо всеобщее процветание... либо и то, и другое одновременно.
— Но его критика современного мира очень точна, — возразила Юля.
— Критиковать несложно. Сложно изменить что-то в жизни.
— Вот Гоюн и говорит о том, что для того чтобы изменить мир, надо изменить свое отношение к жизни. Если люди начнут мыслить иначе, обратятся к добру, то мир станет лучше.
— Справедливо. Только не пойму, как господин Андрей сумел из этого сделать вывод, что нападение на князя Юсупова улучшит мир.
— Он говорил, что есть люди, которые никогда не начнут работать во имя всего человечества.
— Это он тоже прочитал у Гоюна?
— Не знаю.
— Как это не знаешь? Разве ты не читала его трудов?
— В учении «Небесного предела» существуют разные ступени посвящения. Андрей был допущен на более высокую, чем я.
— Вот как?! О таком я не слышал. Что-то очень напоминает секту.
— Может быть. Но в школе «Небесного предела» говорят, что некоторые знания могут быть доверены только подготовленным людям.
— Логично, — я снова усмехнулся. — Старине Гоюну не откажешь в здравомыслии.
— Разве это не типично восточный подход к обучению? Ведь ты учился в Китае.
— Ты изучила мою биографию?
— Да, немного. Я смотрела публикации о тебе в Интернете.
— Давно?
— Нет. После того случая в «Максиме».
— И что там интересного?
— Много сплетен. Про твою бывшую жену немного. Почему вы расстались?
— Разве этого не было в биографии?
— Было, но я не поверила.
— И правильно сделала. Истинные причины всегда не на поверхности.
— Но все-таки, почему вы расстались?
— Не стоит ворошить прошлое, Юля. Это уже пройденный этап.
— Но может быть, о нем стоит знать, чтобы не обжечься в будущем, — Юля хитро посмотрела на меня.
— Чтобы не обжечься в будущем, лучше не приближаться к моей бывшей жене. Человек, полный злобы и жажды мести, опасен для всех.
— Твоя бывшая жена во всех интервью рисует тебя просто дьяволом во плоти, а ты вообще не отвечаешь на вопросы о своем разводе.
— Это ты верно заметила. Неужели во всей моей биографии тебя заинтересовал лишь мой скоротечный брак и громкий развод?
— Если честно, самое интересное — это твоя жизнь в Китае. Но о ней почти нет сведений. Сказано только, что ты в восемьдесят третьем году закончил Пекинский императорский университет и вернулся в Петербург после гибели брата в девяностом. Все. Даже непонятно, что ты делал семь лет после окончания университета.
