Её мама занимала одну из ключевых должностей в министерстве культуры СССР и под её властной рукой находилось «Главное управление издательств, полиграфической промышленности и книжной торговли».
Её папа, не вылезающий из-под каблука жены, являлся председателем Верховного Суда РСФСР, и участвовал во всех самых знаковых процессах.
Более того, вполне здравствующий дедушка Полины, начинал свой путь ещё до Великой Отечественной, и участвовал в изобличении Ежова. Во время войны занимался юридическим сопровождением работы СМЕРШа, а после участвовал в Нюрнбергском процессе и ещё много в чём другом, не предающемся огласке. Именно он заложил фундамент их клана.
Короче семейка солидная. Советская элита из элит. С такими не забалуешь. Насколько я понял из сбивчивых намёков Антоши, семья моей избранницы восприняла наши отношения неоднозначно. Первым делом они пробили мою подноготную, достав из давно сгоревших шкафов все скелеты, доставшиеся мне от родственничков. Затем трижды просветили рентгеном меня самого и только потом, с большим скрипом, разрешили встречаться с их продолжательницей рода.
И как мне сразу дали понять, ключ доступа к Полине был выдан одноразовый, и при первом же залёте, его навсегда отберут. А если это случится меня сразу сотрут из памяти и переведут в касту навеки отверженных.
Мама Полины терпела моё появление в жизни дочери, но сразу определила перечень определённых стандартов, которым я должен соответствовать. Так что по большому счёту, вся эта моя затея с поступлением в институт КГБ имени Дзержинского, на 70 % была вызвана именно желанием хоть как-то соответствовать стандартам высокопоставленной семьи.
И вот теперь, как и в прошлый раз, получалось, что я облежался по полной. Нет, насколько я помнил, уже после выписки из больницы и дисциплинарной комиссии, я пару раз пытался с нею поговорить, но разговора не получились.
Она считала, что своим залётом я её предал, и потому постаралась навсегда скрыться с экрана моего радара, задействовав для этого нескромные возможности своей семьи. Я же назначил себя виновным и со временем перестал стучаться в закрытую дверь, и даже более того больше не мешал личной жизни бывшей девушки, которая через годы всё равно неминуемо пересеклась с моей.
В следующий раз по-настоящему мы столкнулись в конце восьмидесятых при очень нехороших обстоятельствах, но это была уже совсем другая история, никак не относящаяся к этой.
Вспоминая былое, я молча слушал её аргументированные определения, перемежающиеся с минутами скорбного молчания, и старался не шевелиться. Сейчас я ничего не мог изменить. Папа Полины уже в курсе событий, а когда обо всём узнает её мать и дед, то доступ к комсомольскому телу будет закрыт на долгие годы.
— Теперь ты понимаешь, что ты натворил? — Проговорила Полина, скорее не спрашивая, а словно зачитывая приговор. До этого она успела высказать всё что обо мне думает и озвучить все претензии.
Поняв, что это и есть та самая точка, я так и не посмотрев ей в глаза, кивнул соглашаясь со всеми обвинениями и тут же почувствовал острую боль, пронзившую шею.
Максимально холодный приём подействовал и на этот раз она не разревелась в самом конце. По её щекам проскользнула пара слёз, а затем она, ещё раз обозвав меня «дураком», ушла в закат.
Во время последних секунд аудиенции, перед глазами промелькнули образы, отображающие все самые интимные подробности наших прошлых встреч. Неожиданно я вспомнил все прикосновения, жаркие поцелуи и не только, к этому прибавились воспоминания о том, что будет дальше. Всё это накрыло раздваивающееся сознание, и в этот момент я понял, что не отступлю и попытаюсь всё изменить чего бы мне это не стоило.
Нет, я не собирался прямо сейчас, сломя голову бросаться на монолитную амбразуру, выстроенную её семейством, но придёт время, и даже они не смогут меня остановить.
— Мы ещё повоюем — прорычал я не своим голосом, как только захлопнулась дверь, и уставившись на советскую эмалированную кружку, неожиданно взмывшую в воздух и зависшую над тумбочкой.
А затем я инстинктивно протянул руку вперёд и со всех сил резко сжал кулак, сливая всё накопившееся во время разговора внутреннее напряжение, в начавшую сминаться жестянку.
Глава 8. Полковнику никто не пишет
Вечернюю капельницу мне ставила незнакомая хмурая медсестра в возрасте. Как только восстанавливающая сыворотка попала в кровь, я провалился в глубокий сон и снова переместился совсем в иное место.
На этот раз вокруг раскинулось заснеженное кладбище, над которым звучала немного замедленная, оркестровая версия «Прощания славянки». Судя по смутно знакомому антуражу, кладбище было совсем непростое, а знаменитое Новодевичье. Зимнее солнышко скрывали тёмные тучи, и, хотя вокруг было чересчур сумрачно, я почему-то знал, что это день.
Точка обзора находилась между веток деревьев, метров на семь выше поверхности земли, из-за этого сразу выявилась очень странная особенность. Периметр кладбищенского забора окружал бесцветный полумрак, а едва выделяющиеся ландшафт и строения представляли из себя нагромождение ломаных теней, разной степени серой тональности.
И лишь ближайший сектор, занимающий нескольких сотен квадратных метров, был правильно освещён и расцвечен почти натуральными красками. Из-за этого творящееся внизу действо выглядело не совсем реальным. А что именно происходит в прямой зоне видимости я определил сразу и безошибочно.
Там хоронили меня.
На центральной алее, окружённой выстроившимися в ряды памятниками генсеков, президентов и мэров, стоял кортеж похоронной службы, с монструозным, траурно украшенным, катафалком посередине, и несколькими не менее мрачно выглядящими машинами сопровождения. Кроме этого тут присутствовала целая кавалькада, по большей части дорогих автомобилей, тёмных цветов, рядом с которыми кучковались перекуривающие водилы и охранники.
А в глубине кладбища, за несколькими рядами могил всяческих государственных деятелей, заслуженных артистов и писателей, разместилось неровное каре присутствующих на моих похоронах.
Слева выстроился военный оркестр, напротив в два ряда стоял взвод почётного караула с карабинами СКС, взятыми на плечо. Над ними развивалось алое знамя спецподразделения с траурной лентой, а впереди стояли офицеры, державшие на кумачовых подушечках государственные награды. Духовые инструменты отливали начищенной медью, отражающей кумач, а в контраст им поблёскивали серебром и золотом, примкнутые штыки и ордена на подушечках.
Прямо подо мною замер плотный строй людей в форме, слившийся из-за скученности в почти единую толпу. Быстро пробежавшись глазами, я насчитал с полсотни чинов МВД, с пяток генералов и ещё столько же представителей сухопутной армии и флота, ВВС, спецслужб и смежных силовых ведомств, облачённых в полные мундиры.
А за ними, сохраняя видимость строя, замерла группа крепких, молодых парней в камуфляже и краповых беретах. Почти все из последней роты спецов, подготовленных непосредственно под моим руководством.
