месте, меня как связиста отправили на место падения "рамы". По указаниям Бака мне необходимо было демонтировать все радиооборудования, невзирая на то целое оно или нет. Капитан Агранович дал совет как ловчее демонтировать фотоаппарат. Выделенный в проводники пограничник вывел на место падения самолета без блуканий.
Пилот посадил машину на краю небольшого поля, где стойка шасси подломилась, попав в противопожарную борозду, была она изрядно покорежена, корпус и плоскости пробиты снарядами "Шилки", лопасти погнуты, но приборы, оружие, радиооборудование остались практически целыми. Умудрились снять даже фотоаппаратуру, хотя весила она немало. Тут сильно помог пограничник — мужик оказался жилистым, крякнув от натуги он практически в одиночку допер аппарат до БТРа. Все снятое мы отправили с попутной машиной — она увозила легко раненных в нашу санчасть. Про нашего врача красноармейцы уже начали слагать легенды.
Назад в батарею мы вернулись почти перед началом атаки. Началась она совсем необычно, во всяком случае для меня. Сначала в небе послышался вой, не гудение, а именно вой. Затем в воздухе появилось пара фашистских самолетов с раздвоенными хвостами. Покружив немного, вражеские летчики сбросили дымовые шашки, указывая своим фланги наших боевых порядков. Оранжевые дымы довольно точно обозначили полосу нашей обороны. Но почему-то лейтенант-пвошник огонь не открыл. Только эти "гости" исчезли, как прошло предупреждение по радио о подходе немецких бомбардировщиков. И вот тут немцев ждал большой сюрприз. Они уже открыли бомболюки, как буквально в течении полуминуты от девятки "Юнкерсов" осталось пять машин. "Шилка" успела сделать всего четыре залпа, каждым сбивая самолет, остальные сбросив бомбы мимо цели ушли на бреющем в разные стороны. Пламя от выстрелов четко наблюдалось через вершину холма, за которым была позиция "Шилки".
Несмотря на неудавшуюся бомбардировку, сразу же из лесу выползли танки. Они шли двумя эшелонами, в шахматном порядке. После отражения первой атаки, в голове у меня крепко засела мысль о том что "не так уж страшен, оказывается, немец, бить можно!". Но увидев как немецкие танки слаженно двинулись на нас, возникло ощущение, что твердая рука невидимого игрока, точно рассчитанным движением, не спеша, танк за танком выдвигает их вперед как шахматные фигуры на доску. Мой организм выдал озноб и почти отнял левую руку...В голове четко и громко зазвучала музыка Шостаковича из "Ленинградской симфонии", которую часто использовали в наших фильмах про эту войну. Пришлось мысленно уговаривать себя не впадать в истерику.
Как и прошлый раз, первыми открыли огонь неизвестные нам артиллеристы передового взвода. Кто-то из них забравшись на высокое дерево корректировал огонь всех орудий в "мертвой" зоне около моста. Судя по всему наблюдатель с телефоном разместился очень удачно. По его докладам стало ясно, что три подбитых при первой атаке танка фашисты утащили в тыл. Остался только сгоревший остов четвертого, но его сдвинули в сторону от дороги, освободив проход к мосту.
Высота берегов тихой, неспешно текущей небольшой речки, была почти одинаковой, но наш берег был чуть-чуть выше практически во всей полосе нашей обороны. Зато противоположный был намного гуще изрезан небольшими овражками и зарос густым кустарником. Наш комбат не стал выводить пехоту на голый берег, а выставил в удобных местах несколько дополнительных НП, с которых отлично все просматривалось. Меня с бойцами всунули между НП командира батареи и курсантским ПРП. Свой наблюдательный пункт мы разместили в небольшой ложбинке прикрытой густым кустом. Притащив десятикратную зенитную трубу и полевой телефон, подключенный к рации стали наблюдать. Поскольку уже было хорошо за полдень и солнце ушло на запад, то есть светило в нашу оптику, на линзы надели специальные бленды из комплекта. В ТЗК было отлично видно как танки противника расползаются по укрытиям на том берегу.
— Товарищ лейтенант, почему наши не стреляют? — обратился ко мне один из солдат. Ответить мне помешало, то что практически перед нашим НП один из немецких танков попытался форсировать реку. Мы все застыли от страха, не силах даже что-то произнести, а тем более что-то сделать. Нас спасло то, что танк завяз на топком дне. Двигатель натужно ревел, гусеницы блестя на солнце вращались взбаламучивая воду вокруг машины, легкий ветерок донес до нас запах подгоревшего сцепления, а мы заворожено на все это смотрели. Пришли в себя только после того как увидели что от очереди крупнокалиберного пулемета по мотору танк вспыхнул, из-под жалюзи со свистом вырвалось пламя. Сидящие внутри танкисты дико заорали перекрывая рев огня. Экипаж не успел выбраться, один из люков приоткрылся было и сразу же захлопнулся обратно — внутри стали рваться снаряды. Танк мотыляло как при приступе эпилепсии, он пытался тронуться с места, и как-то неохотно лопался по сварным швам пытаясь не развалиться, и не превратиться в груду металлолома. Наконец взрывы закончились, и появилось чадное пламя, которое медленно перекрашивало танк в черный жирный цвет. Черный дым...Он лениво обволакивал броню, и танк казался меньше, и ниже.
И тут как будто кто-то включил звук и цвет — немое до этого кино стало цветным, широкоформатным и со стереозвуком. Повернув голову направо увидел и услышал как в колке разорвались первые снаряды. Танки били прицельно, дистанция позволяла, но рыжая пыль уже через минуту скрыла позицию трехдюймовок и обстрел заметно пошел на спад.
И тут неожиданно увидел как один танк, каким-то образом умудрившийся прошмыгнуть на наш берег, без малейшего напряга катил прямехонько к позиции артвзвода, находясь в "мертвой зоне". Пушка его молчала, но танковый пулемет постреливал, как бы приговаривая: не высовывайся — башку оторву.
На наших глазах он стреляя, рыча мотором и грохоча гусеницами ворвался на огневую, опрокинул и смял пушку, разбросал, исковеркал две или три повозки. Он метался по позиции стальным чудовищем, изрыгал огонь и давил, давил, давил... остатки взвода батареи и беженцев, переправившихся через теперь уже разрушенный мост и не успевших разбежаться. Кто-то распоясанный бросился сбоку к танку, метнул гранаты. Грянул взрыв, от которого у немца сорвало гусеницу, а он, продолжая еще двигаться, развернулся. Чрез ТЗК мне было видно что бросивший гранату лежит. Он наверное оглушен взрывом, а может быть и убит. Немецкие танкисты в высоком темпе обстреливают все вокруг из автоматической пушки и пулемета, и от их бешеного огня кто-то в стороне падает. Над кормой начинает куриться еле заметный дымок. Неожиданно какой-то боец подбегает с котелком в руках и быстрым движением выплескивает его на жалюзи и падает в траву, закрывая руками голову, отползая в сторону.
— Идиот, на хера тушить!!!
