class="p1">– Почему бы и нет? У меня есть ум и талант, как верно заметил Семен Павлович. – В мирное время с ними пробиться трудно, но сейчас война. На ней многое видится по-иному. Тот, кто блистал на балах, оказывается трусом или дураком, а неприметный прежде человек – героем. Вот вашего супруга взять. Он ведь не родился графом?
– Умен, – сказала графиня. – И говоришь дельно. Ладно. Спой чего-нибудь еще. У тебя славно выходит.
Что бы вам спеть, нервные вы мои? Дабы никого не обидеть?
– Русским офицерам, павшим под Прейсиш-Эйлау [47], посвящается.
Я пробежался пальцами по струнам. Вообще-то Цветаева посвятила эти стихи героям 1812 года, но их черед умирать на снегу еще не пришел.
Вы, чьи широкие шинели
Напоминали паруса,
Чьи шпоры весело звенели
И голоса…
Замечаю, как стали большими глаза у графинюшки. Да и Спешнев как-то подобрался. Пою, беспощадно выбрасывая из текста четверостишия с женским началом: все эти «ах», «о, как», и не так слезливо, как артистка в фильме [48]. Жестко, как положено мужчине.
Три сотни побеждало – трое!
Лишь мертвый не вставал с земли.
Вы были дети и герои,
Вы все могли.
Вы побеждали и любили
Любовь и сабли острие –
И весело переходили
В небытие…
По лица слушателей я видел, что песня им нравится. Еще бы! Она и в моем времени популярна, а здесь, где память о той бойне еще свежа… Всего-то пять лет прошло. Но мне не удалось насладиться аплодисментами и благодарностью аудитории – поистине этот день выдался несчастным. Едва смолкли последние аккорды, как за дверью раздался шум, и в столовую ввалился заросший бородой мужик в колпаке и с какой-то древней фузеей в руке. От неожиданности я даже перехватил гитару за гриф, собираясь швырнуть ее в террориста, который явился с недобрыми намерениями. Но меня опередила графиня.
– В чем дело, Егор? – рявкнула, вставая. – Почему врываешься, да еще с фузеей?
– Беда, матушка! – выдохнул нежданный гость и сорвал колпак с головы. – Поляки! За лесом стоят, на зорьке усадьбу на приступ брать будут.
Приплыли…
Надо отдать должное графине – самообладания она не утратила.
– Подойди ближе, – велела Егору. – Только фузею свою отставь – нечего людей пугать.
Мужик прислонил самопал к стене и приблизился.
– Говори! – велела графиня.
– Вечор Авдотья ко мне подошла, кухарка, – начал Егор. – Сын ее, Микитка, пропал. Послала его грибов набрать, а отрока все нет. Поищи, говорит – может, заплутал. Взял фузею – я без нее в лес не хожу, и пошел. Микитку быстро нашел – под кустом лежал, ветками закиданный. Мертвый. Зарезали его.
Графинюшка ахнула и закрыла лицо руками.
– Продолжай! – приказала графиня, окаменев лицом.
– Я мальца потрогал – теплый еще. Значится, недалеко злыдни ушли. Осмотрелся по сторонам, нашел следы. Двое их было, конных. Пошел по следу. Тот хорошо виден был – копыта, да еще с подковами… Миновал лес и вышел к дороге, а там они и стоят. Костры разожгли, кашу варят. К тому времени стемнело, я ближе подполз – глянуть и посмотреть, что за люд, и с чего им понадобилось мальца резать. Поляки это, матушка, я их речь ведаю. Бахвалились, что, как засветает, нападут на усадьбу. Солдат убьют, поместье пограбят, баб поваляют… Я отполз – и сюда, вас упредить.
– Сколько их? – спросил Спешнев хрипло.
– Пол-эскадрона, не менее.
– Ты не ошибся, мужик? Считать умеешь?
– Егор не мужик! – нахмурилась графиня. – Унтер-офицер, выслуживший срок. А что бороду отпустил, так сам захотел. Его и еще четверых таких отставных покойный Юрий Никитич в имение забрал. Жили у нас в довольстве, как подобает заслуженным инвалидам [49]. Любил их граф и всячески привечал. Не одну битву с ними прошел. Здесь на охоту с ними ходил. Трое солдат умерли, остались Егор и Ефим, фейерверкер. Оба грамотные, считать умеют.
– Не сомневайтесь, ваше благородие, – кивнул Егор. – У меня глаз наметан. Шестьдесят-семьдесят сабель, не менее.
Спешнев скрипнул зубами.
– Что будем делать, Семен Павлович? – посмотрела на него графиня.
– Сейчас велю поднять егерей, – ответил штабс-капитан, помолчав. – Выдвинемся к дороге и с рассветом нападем на неприятеля. А уж там как Господь даст, – он перекрестился.
– Ни в коем случае!
Все уставились на меня.
– Что вы предлагаете, Платон Сергеевич? – нахмурился Спешнев. – Сбежать тишком?
Мне показалось, или во взгляде графини мелькнуло презрение.
– Встретить врага в усадьбе.
– Мы подвергнем опасности графиню и ее дочь.
– Им и без того несдобровать. Представьте сами. Внезапно напасть на поляков не получится – у них наверняка есть караулы. Подход стольких людей скрыть трудно: топот сапог, бряканье амуниции. Поляки поднимут тревогу и встретят нас в поле. А там кавалерия куда сильней пехоты.
– У меня егеря, а не линейная пехота, Платон Сергеевич! – окрысился Спешнев. – Я не собираюсь выводить роту в поле. Егеря обучены воевать в рассыпном строю, ходить не торными дорогами, биться в лесу, на болотах, в горах. Стреляют метко. Устроим супостату засаду в лесу.
– Лес густой? – спросил я у Егора. Надо любой ценой отговорить этого упрямца от дурости.
– Никак нет, ваше благородие! – доложил отставной унтер. – Подлесок вывели на дрова. И сосне так лучше расти, и печки топить есть чем.
Я и сам обратил внимание, что по дороге к имению лес на удивление чистый.
– Всадник между деревьями проскочит?
– Запросто.
– Значит, вырубят нас в лесу. Сколько-то поляков убьем – возможно, даже половину. Остальные разозлятся и вырежут всех в имении.
– Женщин не тронут, – сказал Спешнев, но без уверенности в голосе.
– Французы, может, и не тронули бы, но это поляки. Я их в Испании видел [50]. Французы там лили кровь без разбора, но даже среди них поляки отличались. Резали всех, включая женщин и детей.
Вру, а может, и нет. В истории Отечественной войны 1812 года есть темный момент. Русские не брали поляков в плен. Французов, пруссаков, итальянцев и прочих – запросто, а вот этих – нет. Историки сообщают об этом смутно, не раскрывая деталей, что и понятно. Отечественным исследователям тема неприятна, а западные стыдливо обходят. В своей книге Замойский [51] пишет: русские считали поляков предателями, потому и лютовали. Сомнительно. В 1812 году у поляков имелось свое государство – Герцогство Варшавское, образованное на польских территориях, входивших в состав… Пруссии. Никакого отношения к ним Россия не имела. Какие предатели? Кого и чего? У поляков был статус, аналогичный другим союзникам Наполеона. Но в плен, тем не менее, не брали. На войне такое возможно
