Куда быстрее отозвался на идеологические изменения в советской доктрине Троцкий. Уже на следующий день после статьи Сталина он желчно раскритиковал его, обвинив в таком коварном и изуверском извращении идей Маркса, в котором от первоисточника вообще ничего не осталось, кроме терминологии. В то же время, вместо аргументов по существу, суть его ответа сводилась к насмешкам с вопросами, как следует теперь то, что строится в СССР, называть, коммунистический империализм или империалистический коммунизм.
Бывший нарком ВМФ всё это время, между публикацией речи и ответа на неё, настойчиво предлагал мне не сидеть на даче в Форосе, а вызвать из Севастополя "Буревестник" и порыбачить с него в море. Мало ли чего.
— Думаешь, есть угроза и вдали от берегов будет безопаснее? — спросил я его прямо.
— Послушай, ты так лихо абсолютно всем по мозолям потоптался, что я ничего не исключаю, — отрезал Кожанов. — Мы с тобой намертво одной верёвочкой связаны, а лишиться головы из-за твоих выходок, теорий там всяких, я не хочу. Молод ещё, чтобы умирать. Если что, хоть жизнь свою спасём, о детях хоть подумай. Капитан "Буревестника" мне лично предан, команда тоже проверена. Детдомовцы, на берегу их ничего не держит. В случае чего, можем и за кордон. Мы же здесь как под арестом! Чекисты у ворот пост установили и по периметру ходят. Куда не отправься, всегда топтуны следом! Купаться идёшь, так хоть один обязательно тоже раздевается. Они думают, я вплавь в Турцию махну?
— Перестань паниковать, это наша охрана. Как раз, чтобы ничего с твоей драгоценной жизнью не случилось. Кстати, командует ими мой бывший телохранитель, на него можно положиться. Лаврентий Павлович теперь на нашей стороне, опасаться его нечего.
— С каких это пор? Ты что, забыл, как он тебе жизни не давал?
— Берия товарища Сталина уважает. Очень. Можно представить, что у него в голове творилось, когда его любимый вождь связался с тёмной лошадкой, от которой не знаешь, чего ждать. Зато теперь всё ровно, круче мне всё равно не начудесить, самое страшное уже произошло. И это, заметь, никак не вредит ни Сталину, ни делу социализма. Зато Лаврентию Павловичу подняться очень даже помогает. Можно выдохнуть и работать спокойно. А идея твоя с "Буревестником" дурацкая. Не видишь, в море эсминец постоянно маячит. Уверен, это от Кузнецова страховка. Ты бы, вместо того, чтобы трястись, поехал в Москву и, как кандидат в члены ЦК, меня поддержал. У тебя ведь совещательный голос имеется? Вообще, завидное у тебя сейчас положение, Иван Кузьмич, в эпицентре событий и ни за что не отвечаешь. Сумеешь использовать — далеко пойдёшь.
— Плохо ты в людях разбираешься, Семён, — покачал головой Кожанов. — Ты ж для всех, как чемодан без ручки, тащить тяжело, выбросить жалко. Вернее ладить с тобой трудно, а избавиться невозможно. Только радикальными мерами. На Сталина надеешься? Будь Сталин порешительнее, не как в пословице, семь раз отмерь… Но может и кто-нибудь другой, более резкий, сам всё решить.
— Это ты по себе судишь? — спросил я прямо. — С Ежовым история — твоих рук дело?
— А хоть бы и так.
— Вот что я тебе скажу, Иван Кузьмич, чтоб у тебя мыслей дурных больше не возникало. Я себе долю выбрал и отступать или сдаваться не собираюсь. И тебе теперь без меня никуда. Ни здесь, ни за бугром, — сказал я, глядя прямо в глаза моряку. — Так что, будь добр, собирайся в Москву. Если, конечно, хочешь, чтобы наша дружба и дальше продолжалась.
— Вижу, дружба-то какая-то у нас неправильная получается, неискренняя, — упрекнул меня бывший нарком.
— Наоборот, Иван Кузьмич, я перед тобой честен до самой крайности. А вот твои душевные слабости и терзания мне сейчас совсем не нравятся. Соберись и будь мужиком, как в то время, когда с Ежовым разбирался. Тогда и перестанет тебе казаться, будто у нас дружба неправильная.
Крыть Кожанову было нечем, а оправдывать малодушие не к лицу. На следующий день он уехал, дав мне оставшиеся дни отпуска прожить с семьёй, выкинув из головы все мысли о политике.
Всё когда-либо кончается. И хорошее в том числе. Пришла пора возвращаться к работе. Если Берия надеялся что я, узнав о том, что сверхтяжёлый танк поручен мне персонально, всё брошу и понесусь выполнять, он глубоко ошибался. Но нельзя сказать, что я вовсе не думал об этой задаче. Наоборот, во время рыбалки или лёжа под солнцем на пляже, я всегда возвращался мыслями к этой машине, анализируя то, что мне было известно о работах по ней до моего вмешательства, а также некоторый багаж знаний "эталонного" мира.
Как ни странно, но история сверхтяжёлого танка началась задолго до того разговора в салон вагоне советского флотоводца. Пожалуй, начальной точкой отсчёта следует считать работу по тепловозам с двигателями Д-130. Два таких локомотива, односекционный шестиосный пассажирский и двухсекционный грузовой, каждая из половинок которого имела по четыре оси, были построены Коломенским заводом и отправлены в опытную эксплуатацию в Среднюю Азию, где дефицит воды осложнял использование паровозов. Поначалу НКПС не мог нарадоваться на оказавшиеся в его распоряжении мощные средства тяги, которые давали экономию топлива и водили составы в полтора раза более тяжёлые, либо с большей скоростью, чем тепловозы с дизелями традиционной конструкции, не говоря уже о паровозах. Ровно до тех пор, пока через полгода не пришла пора менять двигатели. Специализированных тепловозных депо, способных справиться с ремонтом дизелей в Средней Азии не было. Да и вообще, с учётом замены силовой установки, экономическая эффективность локомотивов оказывалась под большим вопросом. Сложилась точно такая же ситуация, как в судостроении, когда военные предпочли мощные, лёгкие и компактные двигатели, а гражданские — долговечные.
Тепловозы сняли с линии и отправили на Брянский паровозный завод, который, вопреки своему названию, занимался также выпуском мотовозов и имел достаточный опыт обращения с дизелями Д-100 "любимовской" схемы. Впрочем, с ремонтом никто не торопил и вообще возвращать машины в строй не собирался. Между тем брянские мотовозы, всё шире расходившиеся по стране в качестве маневровых локомотивов, которые имели оригинальное железнодорожное трёхосное шасси, механически представляли из себя всё тот же обычный грузовик ЯГ с его 250-ти или 280-сильным мотором и механической коробкой, дополняемой понижающим реверс-редуктором. Силовая передача на все три оси была оформлена через кулису, точно также как и на паровозах. Они служили не только на гражданке, но и являлись базовыми шасси для бронедрезин, выпускавшихся в трёх вариантах, боевом, штабном и десантном. Все имели унифицированный корпус с бронёй, в зависимости от года выпуска, 30 или 45 миллиметров, собиравшейся на каркасе или сварной, оснащённый выдвижной люковой зенитной установкой в виде счетверённых "Максимов" либо одного модернизированного под ленту ДК, установленных в малом отделении. Над большим отделением устанавливалась либо башня стандартная Т-26-28, либо в нём оборудовалось десантный отсек на десяток бойцов, либо отсек управления со столами и радиостанциями. В броне корпуса устанавливалось до шести дополнительных пулемётов "Максим" либо Шпагина. Пять-шесть таких дрезин, дополненных контрольными платформами, составляли бронепоезд.
