всесильный хан начинает с опаской посматривать на свою гвардию. Разжиревшая собака кусает хозяина. Владыка понимал, что слишком сильный телохранитель рано или поздно возжелает занять место повелителя. Семён тоже понимал это, потому и попросился в поход, когда ранней весной из-за Арала набежали калмыки, а теперь влез на чужие земли, стараясь разведать дорогу на север в обход неприступного Джутака.
Семён вздохнул, отгоняя несвоевременные государственные мысли. Пожалуй, битва закончена, пора выступать его людям.
— Каракалпаков не трогать! — вполголоса приказал Семён, с привычной лёгкостью вскакивая в седло.
— Каракалпаков не трогать!.. — пролетело от одного воина к другому, и конные сотни вылетели на простор Устюртской степи.
Новой битвы не случилось, один вид несущихся во весь опор башкирских всадников обратил врага в бегство. Часть войска, заранее назначенного, ринулась в погоню, немногие остались рядом с Семёном.
Семён молча проехал через стойбище, безучастно глядя на следы разгрома. За десять лет он пресытился картинами чужой смерти, и последнее время равнодушие, некогда жившее в душе, стало подобно маске. Должно быть, это старость, когда вид убитого недруга наполняет сердце тоской.
Несколько уцелевших хозяев вышли навстречу новому завоевателю.
Семён остановил взгляд на иссохшем старике и соскочил с коня. Не годится говорить со старшими свысока, а то, что всемогущий везир говорил со старцем на равных, — запомнится и своими и чужими.
— Ваши враги — наши враги, — произнёс Семён в ответ на ожидающий взгляд. — Мы пришли с миром, и когда здесь не будет калмыков — уйдём и мы.
— Мы знаем тебя, ходжа Шамон, — ответил старик. — Нам известна и ярость твоих воинов, и крепость твоего слова. Тебе можно верить. Да хранит Аллах тебя и твоих близких.
— Иншалла, — согласился Семён.
Он вновь лёгким движением вскочил в седло и поскакал следом за своими воинами, торопясь узнать, чем закончилась погоня. Вскоре вдали заклубилась пыль, и Семён увидел возвращающиеся сотни. Башкиры не потеряли в битве ни одного человека, успев зарубить многих и взять в плен семерых набежников. Такова природа войны — кто бежит, тот и гибнет. Семён оглядел связанных арканами калмыков, кивнул на одного, совсем ещё мальчишку:
— Отправьте его к Турген-тайше с вестью о нашей победе. А остальных, — Семён усмехнулся, — подарите каракалпакам. Им есть о чём поговорить.
— Ноздри рвать? — деловито спросил Габитулла.
Семён пожал плечами, не ответив.
— Драть ноздри, выдать кобылу, и пусть убирается, — отдал распоряжение сотник.
Семён подъехал к Габитулле, кивнул на степь, ещё по-зимнему серую, но готовую откликнуться на первое тепло маковым пожаром:
— Помнишь, как мы бедовали в этих местах? А сейчас и ещё полтора месяца через Устюрт можно легко пройти. Если, конечно, каракалпаки пропустят через свои земли.
— Я тоже тоскую по Уралу, — невпопад ответил сотник. — А молодёжь уже не помнит родных мест.
— Не в том дело, — задумчиво проговорил Семён. — А вот великий везир Сейид-инак много говорил о нас на ухо хану.
— Да я его своей рукой!..
— И тогда придётся бежать сломя голову. Нет, на самом деле великий везир лишь пешка в руках судьбы. Зависть — вот истинный владыка! Узбеки не любят нас, потому что мы пришли неведомо откуда и стали возле трона. Мы получили лучшие земли и свободны от зяката и котлового налога. Это одно из счастливых обстоятельств, но это же и причина будущих бед.
— Во время похода кыргызское войско всегда идёт ираулами! — гневно произнёс Габитулла. — Мы рыщем вдоль границ, словно степной волк, и пьём гнилую воду куда чаще, чем айран!
— Жирная зависть этого не знает или не хочет знать. И ты ничего ей не докажешь. Значит, надо держать лошадей осёдланными. Вот что, Габитулла, распорядись, чтобы часть отбитого скота вернули каракалпакам. А мне надо подумать, что я скажу во время доклада хану.
* * *
— Калмыки, увидав сотни блистающего хана, кинули награбленное и, избывая верную гибель, бежали из Арала. Аллаху было угодно, чтобы мы настигли их на берегу Мазандеранского моря в двух конных акче от Арала. Воины хана вскричали: «Тайма, батыр!» — и, дружно ударив на врага, убили тех, для кого срок жизни исполнился, а прочих погнали на каракалпакские стойбища, откуда никто не вернулся живым. Одного из пленников, кому смерть ещё не была назначена небом, мы лишили ноздрей и, посадив на посёкшуюся клячу, отпустили к калмыцкому нойону с вестью о могуществе Ануш Мохаммед Богадур-хана, да будет доволен им Аллах.
— Погоди, — движением пухлой ладони хан остановил накатанную речь, — при чём тут каракалпаки? У нас нет с ними союза.
— Случилось так, что мы нагнали противника за границей ханства, — осторожно пояснил Семён, — на зимних кочевьях каракалпаков. У нас не было повеления блистающего хана нападать на каракалпакский улус, потому мы не тронули никого из тех людей, не преломили ноги ни единой их курице и ни одной вещи не сдвинули со своего места. У каракалпаков нет обиды против хивинцев. А резать бегущих калмыков они были в своём праве. Это их земля.
— Ты поступил мудро. — Хан благосклонно кивнул. — Наш отец мудрейший Абулгази учил поступать именно так: стравливать сартов с туркменами, а киргизов с кайсаками, одерживая победы чужими руками.
Хан протянул руку к блюду с пловом, слепил на ладони жирный комок и запихал его в рот Семёну. От ханской руки густо пахло шафраном и мускусом. Семён закатил глаза, изъявляя восторг.
— Мы скажем казначею, чтобы он увеличил вашу долю добычи вдвое, — добавил хан, усаживаясь на подушки.
Семён перевёл дыхание и мысленно перекрестился. Официальная часть приёма закончилась, и, кажется, благополучно. Теперь Ануш-хан поговорит о жизни, а потом можно будет уйти к себе, снять тяжёлый халат, отцепить саблю, потребовать кувшин сладкого бухарского вина и постараться забыть обо всём.
— Ты много путешествовал по свету, ходжа Шамон, — проговорил хан, устраиваясь поудобнее. — Скажи, не случалось ли тебе в твоих странствиях слышать истории о водяном старике Аль-Биркере?
— Я знаю их, — осторожно произнёс Семён.
— И как по-твоему, сколько правды в этих рассказах?
— Могу ли я знать всё, что болтают об Аль-Биркере по караван-сараям? — тонко улыбнулся Семён. — Но он воистину существует. Однажды во время паломничества в счастливый Йемен я удостоился чести лицезреть святого. Самум застиг караван, и если бы не помощь Аль-Биркера, многие не дошли бы до Кавы.
— И он действительно носит воду в деревянных горшках?
— Я видел их вот этими глазами.
— А правду ли рассказывают, будто святой Аль-Биркер — христианин и говорит по-русски?
— Это истинная правда, — строго ответил Семён, молитвенно огладив бороду. — Аль-Биркер действительно носит крест и говорит по-русски.
— Бий-Шамон, ты знаешь русский язык?
