Ратьша сказал правду. «Черная» стояла в самом дальнем конце города от княжьего терема, да и там забилась в самый дальний угол. Поспел показал на нее и даже ногами засучил от нетерпения.
– Побежишь обратно, Поспел? Или со мной пойдешь? – спросил я.
– Побежал бы, да больно посмотреть охота! – выпалил Поспел и покраснел.
– Посмотреть охота, как мне ребра пересчитают? Добро! – Я спрыгнул с вороного и подошел к воротам, ведя лошадей в поводу. Ворота оказались заперты изнутри на засов, а вот калитка сбоку открыта. В нее я и вошел, оттянул одну воротину, что далось с немалым трудом, так заросли ворота травой, и завел лошадей во двор. Поспелка шел за мной, крутя головой, казалось, сразу во все стороны. Я подошел к конюшне и негромко попросил:
– Дозволь, Дворовый, лошадок поставить на конюшню? Не обижай их, они лошадки хорошие. – Постоял немного, ввел лошадей в конюшню, расседлал, освободил от узды и чембура и насыпал в ясли овса. Лошади припали к кормушкам, я же вышел и постоял немного у конюшни. Нет, все внутри было тихо и складно. Поспелка осмелел и к дверям в избу побежал вперед меня, но я окликнул его:
– Стой, пострел. Или полена в лоб захотел? – Мальчишка встал как вкопанный, а я не спеша прошелся по двору, осматривая внезапно привалившее хозяйство. Да, ремонта не требовала ни изба, ни постройки. Дом содержался в порядке, хотя видно было даже мне, что «черная» очень старая. Старая, но добротная и большая. Всегда хотел такой дом. И соседей нет. Осталась мелочь – от полена увернуться да ночью не оказаться задушенным.
Я дернул на себя дверь, встал на пороге, поклонился (Поспел повторял все за мною) и проговорил:
– Дозволь, Хозяин, в избу войти и тут остаться. Жить я тут буду, коли позволишь, дедушка.
В ответ раздалось удивленное оханье, а потом негромкий смех. Поспелка пустился было бежать, но я поймал его за ворот. Лучше пусть будет при мне, если началось. Что началось – неизвестно, но неизвестно также и то, что ждет теперь во дворе.
– Не сердись, дедушка, я твоих запретов нарушать не стану, твои порядки за свои приму!
В ответ кто-то хмыкнул и замолк.
– Дозволяешь ли, Хозяин, войти? – спросил я на всякий случай.
Изба молчала, и я рискнул. Ничего. Ни скрипа, ни крика. Ни полена в голову. Пока все шло хорошо. Я с натугой оттянул волоковое оконце, и в избе стало посветлее. И внутри все было в порядке, разве что пыль вытереть и пол подмести и помыть.
– Вот так вот, Поспел. И без полена обошлись. Ужинать со мной будешь? – спросил я, скидывая сумки на пол у двери.
– Нет, наставник, я обратно побегу, мне теперь торопиться надо! – Видно было, что у Поспела душа горит рассказать всем, как новый наставник в «черную» вселился.
– Ну тогда на вот и ступай, – я протянул мальчишке мелкую, как я уже знал, монетку. Тот схватил ее в кулак, поклонился мне и кинулся бежать со двора.
Я же сел на лавку у стола и стал раскладывать на чистой холстине припасы, что мне отжалел дородный мужик в кладовой. Это они тут считают возможным съесть за два дня?! Рожа треснет столько съесть! Тут был и хлеб, и сушеное мясо, и вяленая рыба, и яблоки, и крупа, и соли чуток, и еще что-то в мешочках и горшочках. Даже мед был! А вот он очень кстати…
Я подхватил ведро из угла и пошел по воду. Колодец оказался прямо за избой. Богато! Свой колодец, да еще и чистый, как я понял, заглянув внутрь. Да, дедушка тут точно не бездельничал. И точно тут был. Я повеселел.
Войдя в дом, я оставил дверь открытой и запалил очаг, поставил на огонь нашедшийся на полке котелок и сел за стол. Когда котелок закипел, я налил в две глиняных кружки кипятку, поставил у холстинки с едой и громко позвал:
– А вот ужинать, Хозяин, со мной садись, уважь гостя. – Кто-то снова хмыкнул, и возле стола оказался маленький, но широкоплечий с выпуклой грудью человечек, совершенно седой, с длиннющей и ухоженной бородищей толщиной в просяной веник, волосами до пояса и с огромными синими глазищами.
– А не пуглив ты, наставник! – насмешливо сказал дед. Ростом он хорошо если бы достал мне до бедра.
– А чего пугаться, если я с добром, да и попросился, вежество показал? – спросил я.
– И то. Звал за стол-то по обычаю? – спросил Дед, как я решил его кликать, как мне показалось, с затаенной грустью.
– Нет, Дед, от сердца. Ничего, если я тебя Дедом стану кликать? – спросил я на всякий случай.
– Кличь, кличь, спеку тебе кулич, – пробормотал Дед и мигом оказался на столе. Ел он опрятно и чисто, хотя видно было, что проголодался. Я ел не торопясь, прихлебывая кипяток, в который добавил меду. То же самое было и в кружке у Деда.
– Я Дворовому отнесу мясца с хлебушком? – спросил меня домовой.
– Само собой. А то к столу зови? – предложил я.
– Нечего ему делать в избе, не балуй! – строго сказал Дед и дробно протопотал к дверям, а я понял, что их приятельство с Дворовым строго держалось в древнейших рамках и не мне их нарушать. Оно и к лучшему. Я сам убежденный консерватор и ретроград. Все старое, проверенное, надежное мне милее всего нового и яркого, пусть и кажется порой окружающим, что я и неправ.
Дед уже вновь сидел на столе, я подлил кипятку в кружку и подвинул к нему яблоки и лаваш.
– Дворовый на угощении благодарствует, велел передать, чтобы ты о лошадках не пекся, ничего им не подеется, – сказал Дед и вкусно захрустел яблоком.
– Вот то добро, Дед. И тебе спасибо, что в дом пустил и жить позволил. Покажи мне потом, где нельзя вещи класть и самому ложиться.
– Успеется с этим, – Дед доел яблоко и аккуратно бросил огрызок в деревянное ведро, стоявшее у очага. Я закурил, Дед от удивления поднял брови, принюхался, чихнул и спросил:
– Это что за отрава, наставник?
– Зови, Дед, Ферзем. Отрава, тут ты угадал, заморская отрава. Привыкаешь к ней, к проклятой.
– А дым приятный, ты дыми, дыми, мне нравится. – Дед принюхался.
Курить его научить, что ли? Нет уж. Чистое баловство, как бы сам Дед сказал, думаю.
– В баню-то пойдешь нынче, Ферзь? – осведомился Дед. – Тогда бы и Баннику хлебца с мясцом?
– Не пойду сегодня, спину мне посекли, Дед. А что до хлеба с мясом – то сделай милость, снеси и Баннику.
Дед снова обернулся на одной ноге и, встав на лавку, запалил в светце лучину.
– Ну-тко, покажи-ка мне, что тебе там посекли, – велел Дед, я снял рубаху и стал снимать повязку. – Да, сегодня бы в баню не стоит. А промыть все это не мешало бы. Я могу. Даже травки остались, хочешь? – подвел итог Дед, закончив осмотр.
– Как не хотеть, Дед, – отвечал я, и нежить удовлетворенно хмыкнул.
Травяной настой Деда сначала зверски драл и дергал рану, а потом она словно уснула и лишь слегка ныла, словно была нанесена недели две назад.
