Даже костяшки на кулаках не набиты – нормально не ударить, так чтобы себе чего-нибудь не сломать или отбить. В принципе, открытой ладонью можно влепить так, что мало не покажется, а пальцами вообще можно тыкать, куда душе угодно, если знаешь точно, куда надо.
Растяжка – в норме, и это радует больше всего. В десятом классе мой реципиент подался в модную тогда атлетическую гимнастику. Слава богу, что попал раньше этого момента – после штанги и тяжелого упорного кача все могло быть много хуже.
Два часа тренировок и можно выжимать футболку – вот только забыл сообразить, что с душем и горячей водой здесь серьезная проблема. По идее можно искупаться в реке, хоть и начало сентябрь, но окунуться по-быстрому ещё можно, вода умеренно холодная. Вот только ни полотенца, ни плавок в наличии нет – воспользуюсь умывальником в лагере.
Не люблю козлов. И нет разницы горные они или равнинные.
Около умывальника застал неприятную картину. Трое таджиков издеваются над зашуганным жиртрестом. Судя по возрасту, и тому факту, что лицо его мне не знакомо – похоже студент.
Один из кулябцев, в узорной тюбетейке, непременном вышитом халате, в данный конкретный момент рассматривал помазок для бритья, очевидно экспроприированный только что у незадачливого толстяка.
— Зачем бабе бриться? — и демонстративно вытер намыленный помазок о чужое же полотенце. После чего демонстративно швырнул под ноги.
Два его товарища громко заржали, комментируя происходящее на своем языке.
Демонстративно неловко протискиваюсь к соседнему крану, хотя свободного места рядом достаточно. Сую руки в воду, и тут же поворачиваюсь, словно что-то вспомнив. И естественно совершенно случайно наступаю на ногу таджику, прямо на его начищенный до блеска сапог. Национальный вид одежды подразумевает именно эту парадную и повседневную обувь— они и летом умудряются в кожаных сапогах ходить, скорее всего, потому что больше нечего одеть.
С удовольствием проворачиваюсь всей тяжестью тела на пятке, не сходя с ноги кулябца, и в завершение, словно потеряв равновесие, вытираю мокрые руки об его халат.
— Бинго! — ставлю, сто к одному, что не стерпит. Набивной теплый халат – это предмет гордости и статуса, сравнимый по важности, разве что, с тонированной «десяткой» низкой посадки в Дагестане спустя четверть века.
— Извини, шаринам, — улыбаюсь самой обворожительной из своих улыбок.
Моих познаний в таджикском на большее не хватает, и не уверен, что шаринам – сладкий мой будет сочтено за оскорбление, но больше ничего не помню, не «дустом» же его звать – безобидное «друг» сейчас не подойдет.
Все рассчитано правильно, «юрчик» хватает меня за футболку на груди и пытается что-то выдать гневно-истеричное, но такой возможности ему не предоставляется. Отжимаю локтем его граблю загребущую вниз – опытный боец сразу бы отпустил захват, освобождая руку, горец же не сообразил вовремя, и вынужденно наклоняется следом за своей зажатой конечностью, чтобы… встретится с моим коленом.
Точно в солнечное сплетение, причем сдерживаюсь, удар даже не в полсилы – чтобы не калечить. Но и этого достаточно – юрчик оседает, открыв рот, судорожно открывает рот, пытаясь вдохнуть воздуха.
Оставшиеся дружки бросаются на помощь поверженному товарищу. Но бойцы из них аховые, даже зацепить меня не в состоянии. Один получает прямой жесткий в кость ноги – нехороший удар, запрещенный в большинстве спортивных единоборств, но я же не в полную силу – синяк на неделю максимум. Товарищи в стеганых халатах, как в бронежилетах – лоу-кик в бедро сомнителен, а с моими возможностями, можно самому себе конечность уломать с равной вероятностью.
— Ты как? — жиртрест ни жив ни мертв. — Не боись, если ещё раз наедут, ты мне сразу маякни. Девятая комната, Саша Морозов.
— Валерик, — осторожно протягивает руку. — Спасибо большое, они меня уже третий день допекают.
— Да ладно, козлов надо учить, — и обращаясь к поверженным инвалидам, добавляю. — Толстого не трогать, иначе будете иметь дело со мной. Уяснили, юрчики?
Быстро умываюсь, и в сопровождении круглого, как шар, Валерика возвращаемся в лагерь.
— Почему ты их юрками все время называл? — интересуется попутчик.
— Кулябские они, значит юрчики. Памирские – вовчики, но их здесь вроде нет, судя по орнаменту на тюбетейках и халатах, хотя может, просто не различаю. И они друг друга терпеть не могут, и дай волю начнут резать своих соседей, так что только держись.
Что-то не туда меня понесло, до резни «вовчиков» и «юрчиков» ещё лет семь, не меньше.
— Валерик, ты случайно Таню, Олю и Наташу не знаешь? Они вместе на костре вчера были, — должна же быть хоть какая-то польза от нового знакомца.
— В одной группе учимся. Красивые. Только, со мной они не дружат – не интересный я им, — вздохнул человек-пончик.
— Да уж, — оценив его параметры, согласился, процитировав по памяти отца русской демократии.
— Скажи-ка, милок, как у вас обстоят с выполнением нормы? — производственный процесс никак не выходит из головы.
Выясняется, что у студентов ситуация точно такая же печальная. За неделю, что они здесь находятся, норму ни разу никто не собрал – к слову, заработки намного ниже, чем у нас. Точнее, сама норма выше, а вот плата за питание взимается в полном размере, а не символические 50 коп в день, как у школьников. В итоге получается совсем грустно, о чем и поведал многострадальный толстячок. И кормят плохо, и заработка можно не ждать, стипендия же такая, что не разгуляешься – всего сорок рублей.
И причина всё та же – колхоз нормальные поля не дает, а на подчистке «кошкины слёзы» получаются, а не заработок.
— Кто у вас комиссар лагеря? Веди к нему, бороться будем со вселенской несправедливостью, воплощенной в данном эпизоде исторического бытия.
— Здравствуйте, Виктор Васильевич! Я по поручению комсомольской организации школы по вопросу первостепенной важности.
Молодой, ещё и тридцати нет, комиссар отряда, приветливо улыбается и крепко жмет руку.
— Чем мы можем помочь соседям? — с готовностью отзывается товарищ, даже не задумываясь, лучась искренней симпатией к братьям меньшим, школьным.
Обрисовываю ситуацию с распределением полей.
— В то время когда область борется за выполнение «Продовольственной программы», когда каждая тонна на счету в копилке соцсоревнования, мы не можем собрать даже обычную норму. В то время, как на соседних картах, томаты перезревают и их никто не убирает!
От избытка пафоса Виктор Васильевич немного морщится, но соглашается поднять вопрос на встрече с председателем.
