— Миша, ты проснулся? Тебе ведь пора на службу — произнесла женщина из-за двери.
— Да, секунду — отозвался полковник. Внедренный ему пакет информации мгновенно подсказал — это законная супруга объекта, Нина Евгеньевна, мать его законной дочери, Светланы. Есть у объекта и вторая семья, неофициальная, с Юлией Кузьминой — там тоже есть дочка, и тоже Светлана. Бросив взгляд в окно — там падал снег; потом на рабочий стол, где стоял календарь — на нем, как и полагалось, была дата 3 марта 1927 года, Вячеслав Владимирович облегченно вздохнул, все прошло, как и планировалось.
— Доброе утро, Нина! Спасибо, что разбудила, а то я что-то разоспался — тепло обратился новый Тухачевский к супруге. Точнее, это было тепло для старого Тухачевского, предпочитавшего в общении с супругой холодноватую корректность. Расчет был прост — уж кто-кто, а законная супруга моментально заметит изменения в Тухачевском, так что лучше будет, если они будут благоприятными для нее.
— Завтрак готов — сообщила Нина Евгеньевна.
— Сейчас я приведу себя в порядок, и через десять минут сядем завтракать — кивнул муж.
Благодаря внедренному куратором информационному пакету обычных проблем попаданца у Вячеслава Владимировича не было — он прекрасно знал и всех окружающих Тухачевского людей, и их отношения, и реалии его дома, равно как и службы. Единственной проблемой стала принятая в те времена опасная бритва, которой полковник попросту не умел пользоваться — но, решение пришло мгновенно, он воспользовался наработанными телом Тухачевского навыками обращения с данным предметом. Так что, "отключив мозги", удалось быстро побриться, ни разу не порезавшись, благо рефлексы у тела были хорошие.
Приведя себя в порядок, и, мысленно порадовавшись тому, что начальник Главного Штаба РККА жил в немыслимом по этим временам комфорте, мало в чем уступавшем привычному для людей из будущего, Михаил Николаевич — разведчик мысленно приказал себе вжиться в образ — быстро прошел в столовую. Конечно, полковник мог выполнять поставленную задачу в любых условиях, в афганских горах он спал, завернувшись в одеяло, связанное из верблюжьей шерсти, двойной вязки — но, несомненный бытовой комфорт, как ни говори, был приятным дополнением.
Там все было ожидаемо — за накрытым столом главу семьи ждали супруга с пятилетней дочкой.
— Доброе утро, маленькая принцесса! — поздоровался с дочерью отец. Это тоже было в пределах нормы — если к своим женщинам Тухачевский относился довольно потребительски, то обеих дочерей искренне любил.
— Доброе утро, папка — сообщила дочка.
— Приятного аппетита, Нина! — улыбнулся Михаил Николаевич супруге.
— Спасибо, Миша — и тебе приятного аппетита — пожелала Нина Евгеньевна.
Невидимый компьютер в голове разведчика работал, фиксируя его действия и реакцию супруги объекта. Пока что все было в порядке — новый Тухачевский соблюдал принятые в семье нормы общения, чуть добавив теплоты в интонациях и взглядах, обращенных к супруге. Нина Евгеньевна — а женщины такие вещи чувствуют инстинктивно — была довольна толикой теплоты, неожиданно перепавшей ей от холодно-вежливого супруга.
Позавтракав, Михаил Николаевич поблагодарил супругу, быстро переоделся и отправился на службу. Там его ждало следующее испытание — секретарем Тухачевского работала неофициальная супруга, Юлия Ивановна Кузьмина.
Впрочем, и с этим испытанием полковник справился легко — обычное вежливое приветствие, стандартное для объекта поведение.
А сейчас предстояло поработать.
— Юлия Ивановна, пригласите ко мне к полудню товарища Какурина — попросил Михаил Николаевич.
— Обязательно, товарищ Тухачевский — деловито ответила Кузьмина.
К назначенному сроку полковник разобрался с большей частью документов, требовавших его подписи, благо ничего особенно серьезного там не было — Главный Штаб РККА, так сказать, образца 1927 года, по своим функциям и полномочиям кардинально отличался от Генерального Штаба году этак в 1943, будучи больше научно-теоретическим центром, нежели "мозгом армии". Ворошилов, получив должность наркома, приложил все усилия, чтобы отобрать у "барчука" как можно больше реальных рычагов власти, в чем немало преуспел.
Впрочем, и в Главном Штабе у объекта не было твердой опоры — заместителем Тухачевского был Триандафиллов, позже названный "отцом советского оперативного искусства". Основания для этого были — Владимир Кириакович, в отличие от объекта, был действительно первоклассным военным теоретиком. Осознавая различие между собой и начальником — различие, бывшее очень не в пользу Тухачевского! — Триандафиллов жестко конфликтовал с начальником. Насколько знал Вячеслав Владимирович, именно трудами Триандафиллова, к которому прислушивался Ворошилов, Тухачевского и отправили из Главного Штаба командовать ЛВО.
Конечно, переламывать сложившееся негативное мнение всегда тяжело — но Вячеславу Владимировичу были необходимы нормальные рабочие отношения с Триандафилловым. Сделать это было возможно только одним способом — зарекомендовать себя серьезным специалистом. Разумеется, никто бы не поверил в то, что Тухачевский вдруг стал "из Савла Павлом" — так что делать это надо было постепенно.
Размышления разведчика прервал осторожный стук в дверь.
— Да, войдите — сказал он.
— Михаил Николаевич, к Вам товарищ Какурин — доложила Юлия Ивановна.
— Пригласите его. И, Юлия Ивановна, сварите нам кофе — распорядился Тухачевский.
— Добрый день, Михаил Николаевич! — приветствовал хозяина кабинета, пожалуй, самый приближенный из его подчиненных.
— Добрый день, Николай Евгеньевич! Проходите, присаживайтесь, сейчас будет кофе — гостеприимно приветствовал Какурина Тухачевский.
— Спасибо — поблагодарил начальника подчиненный.
— Пожалуйста — скупо улыбнулся начальник Главного Штаба.
— Николай Евгеньевич, я не сомневаюсь в том, что Вы прекрасно знакомы с международными новостями. В связи с этим надо срочно сделать вот что — проанализировать применение англичанами и французами танков при прорыве германской обороны. Ну и просчитать возможную противотанковую оборону.
Какурин молча кивнул — действительно, о ноте Чемберлена правительству СССР от 23 февраля, равно как об ответе НКИД в Советской России не знали разве что дехкане в кишлаках да чабаны на пастбищах. Обмен нотами такого содержания означал кризис в отношениях — кризис, вполне могущий завершиться войной.
Для Советского Союза это значило войну на пределе сил — что касалось отношений с Польшей, Румынией, Финляндией, то места иллюзиям не оставалось. Впрочем, позиция прибалтов тоже не располагала к оптимизму. Самое же плохое было в том, что тылом лимитрофов с высокой вероятностью выступали Великобритания и Франция — так что появление на фронте масс английских и французских танков было более чем возможно.
