Щёки Руфь вспыхнули, как два аленьких цветочка.
– То есть, вы хотите сказать, что ваш сын обрюхатил мою дочь без любви? Проще говоря, изнасиловал мою девочку?!
– Но-но, – нахмурилась Абрамова. – Не стоит бросаться словами. На той злосчастной вечеринке было довольно много народу. Я провела негласное расследование, и выяснила: есть немало свидетелей того, что Юля уединилась с Глебом по доброй воле.
– Вот именно! – воскликнула Руфь. – Девочка доверилась ему, а он воспользовался её наивностью, теперь же отказывается жениться – это бесчестно!
– А расплачиваться всю жизнь за юношескую глупость – это, значит, благородно? – фыркнула Ольга. – Если на то пошло, бесчестно подкладывать наивную девушку под наивного юношу ради того, чтобы устроить дочери выгодный брак!
Лицо Руфь пошло пятнами:
– Да… да как вы могли предположить такое?!
– А что я должна предположить? – пожала плечами Ольга. – Что еврейская мать не упредила малолетнюю дочь обо всех последствиях соития с мужчиной? Согласитесь, глупо! Остаётся предположить только то, что я озвучила…
– А ты знаешь, Коля, – грустно улыбнулась Евгения. – Мама Глеба ошиблась лишь в деталях, когда предположила, что моя мать способствовала тому, чтобы между мной и Глебом случилось то, что случилось. Ольга Владимировна очень проницательная женщина. Недаром она единственная, кто узнал меня в новом обличии.
– Ольга тебя узнала?!
– Ну, не так, чтобы совсем, – пошла на попятную Евгения. – Она ведь и видела-то меня вживую только издали. Но когда меня с ней знакомили в качестве жены Михаила, между нами явно что-то проскочило.
– Ну да, с Ведьмы станется, – пробурчал Николай.
– Ведьмы? – удивилась Евгения.
– Ольгина подпольная кличка, – пояснил Николай.
Евгения кивнула и вернулась к рассказу…
…Все расчёты Руфь рушились, как карточный домик. Было от чего впасть в отчаяние. А Абрамова продолжала говорить:
– Я не предлагаю делать аборт. Ваш супруг, насколько мне известно, врач, ему и карты в руки. Скажет, что надо рожать – пусть рожает! Но ребёнок будет воспитываться либо в вашей, либо в нашей семье. Это наше последнее слово!
Глаза Руфь наполнились злыми слезами.
– Вы только посмотрите на неё! – вскричала обокраденная в своих устремлениях женщина. – Это её последнее слово! Нет, милочка, последнее слово будет за твоим сыном, и произнесёт он его в суде!
Эта выходка была от отчаяния, не от ума, Ольга это понимала, но и спустить наглость не могла.
– О чём это вы? – спросила она брезгливо.
– Мы подаём на вашего сына в суд за изнасилование нашей дочери, вот о чём! – зло ответила Руфь. – Мы наймём лучшего адвоката, мы найдём надёжных свидетелей, Глебу не отвертеться. Не хочет жениться, сядет в тюрьму!
Абрамова покачала головой. Во что превратилась за несколько минут эта совсем недавно прилично выглядевшая женщина? Какую чушь она несёт! Всё, пора балаган прекращать! Голос Абрамовой зазвучал предельно жёстко:
– Допустим, вам повезёт. Допустим, выпадет один шанс из миллиона. Но и в этом случае мой сын лучше отсидит какой-то срок, чем всю жизнь будет маяться с нелюбимой женщиной! Разговор окончен! Вот вам бог – вот порог!
– Думаю, именно с этой минуты Руфь окончательно перестала быть для Юлии матерью!
«Жёстко сказано, если не сказать: жестоко», – подумал Николай. И ещё отметил, что впервые с начала беседы Евгения упомянула Юлию как отличного от себя человека. Но эту мысль Ежов до поры оставил для внутреннего пользования, озвучив лишь первую часть.
– Мне кажется, в отношении Руфи ты перегибаешь палку, – сказал он.
– Да где там! – в сердцах воскликнула Евгения. – Ты знаешь, какую истерику закатила Руфь по возвращении домой? И всё потому, что муж и дочь отказались поддержать её замыслы в отношении Абрамовых. Кончилось тем, что ей потребовалась врачебная помощь. И пока папа с ней возился, Юлия в отчаянии убежала из дома!
«Ну вот опять, – подумал Ежов. – О Юлии как о посторонней, а Моисей Абрамович всё-таки папа».
– Так что никакую палку я не перегибаю, – продолжила Евгения. – Женщина, которая ставит дочь перед выбором: жить с позором или с мужчиной, которого на тебе женили насильно, такая женщина матерью называться не может! По её и только по её вине с Юлей случилось несчастье…
…Юлия уже несколько часов бродила по городу в распахнутом пальто, не замечая дороги, и как оказалась на станционных путях между двумя товарными составами, не имела ни малейшего представления. Три тёмные фигуры выросли возле девушки, возникнув прямо из воздуха. Так, по крайней мере, показалось перепуганной Юлии. Самая огромная фигура сделала шаг вперёд и слегка нагнулась, видимо, пытаясь рассмотреть в свете раскачиваемого ветром у них над головами станционного фонаря лицо девушки. Юлия с ужасом смотрела на приближающуюся к ней заросшую щетиной харю с маленькими глубоко посаженными глазками.
– А девочка-то ничего, смазливенькая, – произнесла «харя», обдав Юлию тошнотворным амбре из смеси водочного перегара и чеснока.
– На вид они все ничего, – заметила одна из стоявших в стороне фигур, – особливо молоденькие. Ты её на вкус попробуй.
– А и попробую, – заявила «харя» и стала приближаться к лицу Юлии с явным намерением поцеловать девушку в губы.
Отвращение прибавило сил и отваги. Юлия упёрлась руками в грудь верзилы и, что есть силы, толкнула. Тот невольно сделал шаг назад и начал терять равновесие. Точно упал бы под сдержанный гогот товарищей, когда б не упёрся спиной в борт вагона.
– Ах ты, сука! – взревел верзила и со всей силы ударил кулаком прямо в лицо девушке. Та, не успев вскрикнуть, отлетела к стоящему на соседнем пути вагону, ударилась о борт и тряпичной куклой сползла на землю.
Один из спутников верзилы бросился к ней, наклонился над телом. Потом зло прошипел в сторону напарника.
– Ты, Кувалда, совсем охирел! Прибил девчонку-то.
