Кастафиоре поет только эту арию, больше ничего. Правда, в газетах сообщают, что она исполнит или уже исполнила произведения Россини, Пуччини и Верди, но непосредственно на глазах читателей она исполняет только эту вещь Гуно. Она поет о драгоценностях, а поклонники задаривают драгоценностями ее саму. Что такое драгоценности? Безусловно, символы любви, но с оттенком распущенности, опасности. Драгоценности – способ сделать предложение, не всегда благопристойное: мужчины покупают их женщинам, которых хотят уложить в постель, но не обязательно повести под венец. Эрже, похоже, обожал драгоценности: он щедро разбрасывал их по всем томам «Приключений Тинтина». В Конго действует шайка охотников за алмазами, наводящая ужас на туземцев. Сюжет «Отколотого уха» вращается вокруг священного алмаза, оберегающего от яда; кража алмаза, символизирующая разрыв соглашения и святотатство, влечет за собой массовое убийство. В дилогии «Тайна “Единорога”» / «Сокровище Красного Ракхама» драгоценности – наследство пирата, добытое им в похождениях по свету и обагренное кровью массовых убийств (двух массовых убийств: сначала Ракхам перебил кучу народу, чтобы завладеть драгоценностями, а затем Франсуа убил пирата и его команду, чтобы отнять у них драгоценности). В «настоящем времени» сюжета драгоценности обеспечивают Хэддоку и его компании безбедную жизнь до самого конца цикла.
В следующем приключении («Семь хрустальных шаров» / «Храм Солнца») драгоценности тоже сакральны и тоже фигурируют в фоновом сюжете о беззаконных похождениях. Это тоже священные драгоценности. Но, хотя в финале Тинтин, Хэддок и Лакмус получают кучу драгоценностей в подарок, новое богатство не повышает их уровень жизни – им вполне хватает прежних сокровищ. Новые драгоценности им вручают, когда Тинтин и капитан клянутся не разглашать местонахождение храма Солнца и вообще молчать о его существовании. Фактически эти драгоценности – взятка, мзда. Если, учтя этот нюанс, мы вернемся к предыдущей дилогии, то обнаружим: там драгоценности, по сути, несут ту же функцию, преподносятся взамен откровения, вместо посвящения в тайну. Пожалуй, теперь у нас закрадывается подозрение, что драгоценности в «Приключениях Тинтина» наделены каким-то особым скрытым смыслом: в них спрятан секрет.
Сказать, что у Кастафиоре есть голос, – это еще ничего не сказать. Ее голос способен сдуть все прочие звуки и разговоры (см. «Тинтин и пикаросы», когда в зале суда примадонна дает своему голосу полную волю) или служить прикрытием для чужого разговора (в том же томе Тинтин в гостиничном номере, включив проигрыватель на полную громкость, крутит пластинки Кастафиоре, чтобы «жучки» не уловили слова Пабло). Как бы то ни было, голос Кастафиоре следует за Тинтином и Хэддоком повсюду, хоть в Вадесду, хоть в горы Тибета. Он нравится одним людям (в «Ла Скала» полный зал скандирует: «Бис! Бис!») и ненавистен другим. «Молчать! Молчать! Молчать!» – вопит прокурор в Лос-Допикосе, когда его подчиненные дрожат под натиском голоса примадонны. В Клоу даже музыканты, аккомпанирующие Кастафиоре, болезненно морщатся, когда голос накатывает на них волнами; микрофон – и тот пытается отшатнуться.
О чем же рассказывает этот голос? О сексе, проступке, наслаждении, позоре, утраченном ребенке, безумии, смертном приговоре. Бьянка Кастафиоре – именно тот персонаж, в котором воплотились все эманации, радиограммы и ритмы крипты. «Катастрофа», как справедливо обозвал ее Хэддок, – действительно ходячая катастрофа, не только надежда на возвращение катастрофы (вспомним Абрахама и Тёрёк), но и само возвращение катастрофы, триумфальное самоутверждение катастрофы, «катастрофа, повторенная на бис». Благодаря Кастафиоре «первичная сцена» – будь то «первичная сцена» Хэддока или Эрже, общечеловеческая или ничья – транспонируется в миф и повторяется с усиленной громкостью снова, снова и снова.
Проследим путь Кастафиоре на протяжении цикла. Дива впервые появляется в «Скипетре короля Оттокара»: Тинтин знакомится с ней на постоялом дворе «Корона» (Auberge de la Couronne) – немаловажная ассоциация с королями. В «Короне» социальное положение Тинтина меняется к лучшему – он пересаживается из телеги сильдавийского крестьянина, который вез его раньше, в автомобиль певицы. Телега уезжает своей дорогой и в лесу, сразу за постоялым двором, попадает в засаду: заговорщики, враги монархизма, повелительно спрашивают, где Тинтин. Крестьянин оказывается заикой. Он не успевает сообщить заговорщикам, что Тинтин едет на автомобиле – том самом, который уже приближается. Услышав шум мотора, заговорщики прячутся за валун, а крестьянин только безмолвно указывает на машину рукой. «М-м-м-молодой и-и-ин-иностранец уе-е-е-ххал… В той м-м-м-ашине, она то-о-о-о-лько что п-п-п-пры-проехала!» – выговаривает он, заикаясь, когда заговорщики возвращаются. Такое ощущение, что язык, как и микрофон Кастафиоре, отшатывается от сообщения, которое ему поручено. Язык отказывается говорить, а ухо – слышать: когда Кастафиоре решает спеть для Тинтина, тот, подобно Хэддоку в театре, вскакивает с места (в салоне автомобиля) и убегает, уверяя, что кое-что забыл на постоялом дворе. «Я не постеснялся бы придумать любую отговорку, лишь бы сбежать!» – поясняет он. На следующий вечер Тинтин снова прервет выступление певицы – концерт перед самим королем – дабы предупредить монарха о задуманной краже скипетра, но язык вновь отказывает Тинтину: Йорген и его сообщники затыкают ему рот кляпом. Наутро выясняется, что скипетр украден, что чревато для короля полной потерей власти.
Присмотритесь к заговорщику, который нападает из засады на телегу: образ Хэддока пока не создан, но у этого человека лицо Хэддока, та же борода, та же гримаса. Это Хэддок avant-la-lettre[25]. Присмотритесь к бородатым стражникам Королевской Сокровищницы: все они поголовно – «прото-Хэддоки». Хэддок появится на свет только в следующем томе («Краб с золотыми клешнями»), но в этой книге его образ вынашивается с момента, когда «папаша» за-за-заглядывает на постоялый двор. В следующий раз Кастафиоре появляется в мюзик-холле (сцена в духе «Сарразина») в «Семи хрустальных шарах». Тут-то Хэддок видит ее впервые (а точнее, мы впервые наблюдаем, как он ее видит: он проводит в ложе уже шестнадцатый вечер). Но ретроактивное движение, которое распространяется по циклу на всех частотах, требует, чтобы Хэддок на предыдущей, первичной стадии своего развития, в лесу, повстречался с Кастафиоре, а также, чтобы история о совращении, святотатственном проступке и непризнанном ребенке, которую выпевает ее голос, кратко излагала и повторяла его собственную историю. Зацикленность Хэддока на превращении воды в вино, фокусе, который демонстрируется спустя пару номеров программы – спустя пару звеньев цепочки, как сказал бы Мишель Серр, – это фокус «шаг вперед и шаг назад», завуалированная уловка иллюзиониста. На самом деле Хэддок очарован Бьянкой Кастафиоре, а не фокусником. В «Пункте назначения – Луна» капитан, точно Сарразин, неуклюже подражает диве: наигрывает на кнопках пульта управления, точно на рояле, и поет: «Ах, смешно смотреть мне на себя», пока не теряет свой личный «мини-скипетр» – трубку; но здесь, в театре, Хэддок выказывает свою очарованность певицей на еще более затаенном уровне, исступленно разыгрывая вновь их первую встречу, но утаивая смысл своих поступков даже от самого себя.
