— Хотелось бы мне в это верить… Ты знаешь, Красс, я вовсе не набожен. Меня волнуют не вопросы веры, но вопросы верности войска тебе и Риму.
— Ты напрасно беспокоишься. Солдаты относятся к их проповедникам в лучшем случае насмешливо. Разве не так?
— Так, император. Пока что. Но что будет дальше? Больше всего меня беспокоит главный над ними жрец, он…
— Феликс?
— Да. Он умен, очень умен. Приглядись-ка. Вон там у бродов. Что ты видишь?
— У бродов? А что там? Колья вбивают?
— Да. В белом — мои легионеры, а среди них, в серых туниках, знаешь, кто это?
— Действительно. И кто же?
— Проповедники Феликса. Он отправил их всех работать вместе с солдатами. И все как один трудятся, не покладая рук, уже целый день. Наши сначала посмеивались, когда те их благословляли, но теперь, работая бок о бок, начинают относиться к ним, как к товарищам по походу. Я-то вижу это.
Красс пожал плечами.
— Ты видишь то, чего нет, мой добрый Варгунтий.
— А Феликс? Работает сам, будто так и подобает понтифику. Ходит повсюду среди солдат, там шутку бросит, здесь подбодрит. Уж очень он рьяно за дело взялся. А помнишь, как он в походе шел наравне со всеми?
— Ты слишком много значения этому придаешь. Вот и тот сенатор, Никомах, что тоже за нами увязался, покоя мне вчера не давал. Вы с ним случайно не сговорились? Впрочем, мне нет дела до таких мелочей. Меня больше заботит предстоящая битва. А Феликс… Знаешь ли ты, что это он замял дело с Фульцинием, когда его парни убили в драке какого-то сановного христианина? Приближенного папы, между прочим. Ведь это Феликс, коего вы с Никомахом, так невзлюбили, снял обвинения с Фульциния и выставил виновным того фанатика Амвросия. Я слышал, Симплиций был в бешенстве, но Феликс сумел повлиять на него.
— Еще бы мне не знать! Он уже успел раззвонить об этом по всей армии. И тем сразу подняться в глазах легионеров. Поверь мне, Красс, все это неспроста. Феликс — опасный человек!
— Опасный, говоришь? Легок на помине! Если мои старые глаза меня не обманывают, этот опасный человек как раз направляется сюда. Клянусь Юпитером, вы все решили организовать паломничество ко мне словно к Дельфийскому Оракулу. И это накануне битвы! Прошу тебя, будь с ним любезен. Только религиозных распрей нам сейчас и не хватало!
— Если так, лучше позволь мне уйти.
Проконсул махнул рукой, и Варгунтий поспешил спуститься с вала, а Красс, обдумывая слова легата, глядел на приближающегося святого отца.
— Приветствую тебя, Марк Красс! Славный сегодня денек, не так ли?
Посланник Верховного Понтифика остановился в двух шагах от императора, почтительно склонив голову, но в глазах его сверкали веселые искорки.
Красс поглядел на этого человека, немного завидуя его неуемной энергии. Варгунтий был прав. Облаченный в простую тунику, изрядно перемазанную грязью, Феликс, видно, только что оторвался от работы. Святому отцу было около сорока лет. Его высокая подтянута фигура выдавала умеренность в пище и склонность к физическим упражнениям, а типично римское лицо вполне могло бы принадлежать патрицию республиканской эпохи. Собственно, он и был патрицием. Красс вспомнил, что говорил Никомах об этом человеке — Феликс происходил из благородного рода Анициев и мог бы сделать карьеру на государственной службе, но выбрал путь служения Христу. В глазах священника читался недюжинный ум, а твердо сжатые губы выказывали огромную силу воли.
— Привет и тебе, Феликс. Что привело тебя ко мне?
— О, сущий пустяк для тебя! Если возможно, я хотел бы просить тебя об одном одолжении. Понимаю, что не стоило бы мне отрывать полководца от раздумий о предстоящей битве, но просьба моя не терпит отлагательств.
— Говори.
Феликс указал рукой на север, куда-то вдоль Фламиниевой дороги.
— Там, за рекой, в десяти милях отсюда лежат Карсулы. Городок давно заброшен жителями, остались одни развалины, но там находится обитель Святого Дамиана, покровителя целителей, и маленькая община сестер-монахинь. Я очень беспокоюсь об их судьбе, ведь армия варваров вот-вот пройдет через город. Что будет с несчастными сестрами? Конечно, судьба их — в руках Господа, но долг повелевает мне спасти их.
— Ты хочешь, чтобы я отправил туда солдат?
— Если возможно. Мне бы хотелось вывезти сестер-монахинь в наш лагерь, пусть побудут здесь, пока не окончится битва.
— Я не хочу рисковать жизнями солдат. Сюда идет Гундобад. Его передовые отряды возможно уже в Карсулах.
— О, я многого не прошу! Я сам отправлюсь в обитель, но все же мне было бы спокойнее в сопровождении солдат. Мало ли что может поджидать там мирного человека, вроде меня, а, между тем, три-четыре воина не ослабят твою могучую армию. Возможно тот ловкий разведчик, у которого вышло недоразумение с Амвросием в Риме…
— Фульциний?
— Да. С его опытом мы могли бы легко спасти несчастных сестер. А, кроме того, доставить тебе сведения о продвижении армии неприятеля!
Красс задумался. Этот человек настолько бесстрашен, что готов отправиться навстречу опасностям и возможной смерти ради спасения каких-то жриц? Или он так верит в своего Христа? «Если Феликс сгинет там, я знаю по крайней мере двоих, кто точно не станет о нем печалиться. Да и мне одной заботой меньше», — подумал Красс, — «Пусть едет, раз сам так хочет».
— Я собирался отправить вперед разведку. Если ты желаешь поехать с отрядом, я не стану тебя удерживать. Но почему Фульциний?
— Я много слышал о нем от юного Венанция, когда тот просил меня за своего друга. И мне хотелось бы самому побеседовать с этим доблестным воином.
— Что ж, Фульциний в какой-то степени обязан тебе. В той таверне он проявил недопустимую несдержанность.
— О, нисколько! Скажу тебе, между нами, Амвросий был невыносим. Его фанатизм затмевал разум, мешая ему любить Христа с чистой открытой душой. А, между тем, христианство — есть любовь, но не ненависть. Ненависть и безумие фанатиков, к сожалению, процветают на Востоке, но здесь, в Италии, христиан отличают кротость и терпимость к древним верованиям… Так как с моей просьбой?
— Я прикажу Фульцинию сопровождать тебя. Когда ты хочешь отправиться?
— Немедленно. Время не ждет. Да и варвары тоже.
Одоакр почти бежал по улочкам Гиспеллума. Пятеро его солдат едва успевали за командиром.
Тут и там ночную тьму прорезывали огни факелов, от дома к дому метались черные тени, отовсюду слышалась брань, плач и крики. На площадях пылали костры, вокруг них толпились солдаты, оглашая город пьяным смехом и нестройными песнями. На огромных вертелах жарилось мясо, дорогие и дешевые вина, вытащенные из погребов местных жителей, потоками лились в луженые глотки. Время от времени очередной отряд, а то и просто кучка воинов отделялись от пирующих, скрываясь в переплетении улиц, чтобы найти еще нетронутый дом и присоединиться к творившимся повсюду грабежам и насилиям.
Они вошли в Гиспеллум четыре часа назад, и Одоакр сам не заметил, как организованная армия превратилось в толпу мародеров. Единственными, кто еще сохранял порядок, были три тысячи его солдат, стоявших лагерем у ворот Венеры, но и они, видя повальный грабеж, порывались присоединиться к товарищам. Видя, что бургунды, а вслед за ними и все остальные, его не слушают и насилие не прекращается, он бросился разыскивать Гундобада, единственного человека, способного удержать в узде эту массу буйных голов.
— Проклятый дикарь! — ругался он, устремляясь к дому префекта, где по обычаю расположился военный магистр Галлии. — Что ж ты творишь, пьяная скотина?!
Караул у дома префекта несли двое бургундов. Привалясь к дверям, они гоготали на всю улицу, то и дело передавая друг другу пузатую флягу. Не сдержавшись, Одоакр выместил свою злобу на них.
— Как ты несешь службу, свинья! — заорал он на часового, толкнув его в грудь.
— По… полегче, ты! — заплетающимся языком проговорил тот, пытаясь обрести равновесье. — А не то…
Размахнувшись, Одоакр ударил его в челюсть. Часовой упал. Его товарищ тотчас же схватился за меч, но подлетевшие телохранители враз скрутили бургунда.
— К оружию! — сдавленно прохрипел тот.
Из дома высыпало пять или шесть солдат с мечами наголо, но едва зазвенела сталь, властный окрик прервал начавшееся было побоище.
— Гунтер, — сказал Одоакр, стараясь унять гнев и вкладывая меч в ножны. — Ваши люди плохо встречают меня.
— Что здесь происходит? — спросил старый советник, обводя взглядом застывших воинов. — Что за драки между своими?
— Я сделал замечание этим негодяям, — Одоакр кивнул на лежащего без чувств часового. — В ответ они оскорбили меня, а когда мы слегка проучили их, вызвал подмогу.
Гунтер примирительно поднял руку и окинул своих воинов суровым взглядом.
