заслуживающими внимания. Она сообщила, что бандитов было трое и хорошо запомнила одного из них, того, кто расспрашивал про Левона, остальных она не разглядела, поскольку они стояли за его спиной.
– Высокий молодой мужчина, лицо холёное, я бы сказала офицерское, светлое, нос… аристократический такой нос, под носом тоненькие чёрные усики. Волосы на голове густые и тоже тёмные, стрижка короткая. И да… я заметила, что при разговоре он часто моргает.
– Нервный тик? – спросил я.
– Скорее всего.
Левону показали подстреленного налётчика, но наш раненный сотрудник его не опознал. И высокого «аристократа» он тоже не знал.
– Тот, что меня пырнул, был… ну такой, обычный крестьянин: борода длинная и спутанная, лицо серое, нос картошкой. Ростом чуть ниже меня, такой крепкий, чувствуется, что силёнка в жилах есть, – сообщил Левон.
Если это всё была одна банда, в неё входило как минимум пятеро. И никого ока что не могли опознать.
– Походу залётные, – предположил Пётр.
– Если залётные, с какой стати они нас громить начали и на Левона напали? – резонно ввернул я. – Мы ведь им дорогу не переходили.
– Как знать, как ведать… – развёл руками напарник.
Покончив с рабочими моментами, отправились домой. По пути зашли в нэпманский магазин, купили хлеба и консервов. На готовку нормальной пищи уже не оставалось ни времени, ни сил.
После еды оба затяжелели, у обоих перестали ворочаться языки. Пётр не выдержал первым и отправился на боковую. Я же, чтобы успокоить нервы и привести мысли в порядок, взял лежавший у него на полке журнал – это оказалась дореволюционная «Нива» и принялся читать.
Когда понял, что всё – клюю носом, погасил керосиновую лампу и забрался на кровать. Стоило только коснуться головой подушки, как меня вырубило.
Во сне я вернулся в прежнюю жизнь, к дочери Дашке. Я гулял с ней по парку, кормил лебедей, катался на колесе обозрения или, как говорила Даша, «оборзения», ел мороженное и пиццу в кафе.
Нам было легко и весело, как прежде.
Было жаль возвращаться из мира снов в реальность.
Проснулся я от страшной рези в глазах, было невозможно дышать, а по комнате плыл дым.
Сразу стало ясно, что произошло.
– Петя, вставай! Горим! – заорал я.
Напарник подскочил как ужаленный, но спросонья не мог ничего понять и растерянно вертел головой.
– А? Что?
– Горим, твою мать! – встряхнул его я. – Собирай всё самое важное и сматывайся отсюда.
О том, чтобы самостоятельно потушить пожар не могло быть и речи. Мы кинулись к выходу и сразу столкнулись с проблемой: дверь с той стороны была предусмотрительно подпёрта.
– К окну, – моментально сообразил Пётр, опередив меня на секунду.
Мы ринулись назад, в комнату.
Схватив табуретку за ножки, я вышиб оконную раму вместе со стеклом, прежде чем выскочить на улицу, с горечью подумал, что поджигатели могут устроить засаду с улицы и тогда перестреляют нас как в тире. Но выбора не было, останемся внутри – сгорим живьём, а тут хоть какой-то шанс.
Я прыгнул в проём первый. Не потому, что так испугался пожара, а чтобы взять весь риск на себя. В конце концов я достаточно покоптил этот свет, даже получил вторую жизнь, А Пётр совсем ещё молодой парень, пусть у него всё будет впереди.
Мягко приземлившись, я сразу же ушёл перекатом в сторону: пусть гипотетический стрелок помучается, лёгкой мишенью быть не собираюсь.
Выстрелов не последовало, если нас кто-то и поджидал, его спугнула толпа, высыпавшая из своих жилищ. Народ тут жил опытный, многие уже несли вёдра с водой, лопаты и багры.
Пётр не заставил себя долго ждать. Выпрыгнув из окна, он повернулся лицом к разгорающемуся пожару.
Его быстро отёрли в сторону. То тут, то там сновали чумазые разгорячённые мужики, быстро выстроилась очередь, передававшая по цепочке вёдра с водой. Мы встроились в неё и рьяно принялись за дело, как самые заинтересованные лица.
Когда приехали пожарные, дом был уже почти потушен. Вот только легче от этого не стало, жить в нём уже было невозможно.
Кое-что из спасённого имущества раздали на время соседям, самое ценное напарник решил оставить на работе, но многое сгорело или оказалось безнадёжно испорчено.
– Сплошные убытки! – вздохнул Пётр.
Я посмотрел на него с жалостью. Шутка ли – оказаться погорельцем, да ещё и в такое время, когда квартирный вопрос портит не только москвичей. С жильём большие напряги.
– Где теперь будешь жить? – спросил я.
– По миру пойду, – невесело усмехнулся он. – Ладно, придумаем что-нибудь. Мир не без добрых людей. Меня больше другое интересует: понять бы, что за сука это устроила…
Мысли у нас совпадали, тут и дураку ясно, что был поджог. Чуть погодя этот факт подтвердили и пожарные, по их словам дом подпалили в нескольких местах, а двери подперли поленом.
– В рубашке родились, – сказал усатый начальник пожарной части. – Если бы не проснулись, конец. Есть соображения, кто вам красного петуха подпустил?
Нас тоже очень интересовал этот вопрос, но ответ на него ещё предстояло отыскать.
– Сдаётся, что всё это звенья одной цепи: налёт на угро, попытка убить Левона, теперь вот поджог, – сказал я. – Как будто кто-то сводит с ростовским угрозыском счёты.
– У, – протянул Пётр. – Знаешь сколько тут желающих с нами поквитаться – не одна тыща. Мы стольким хвост прищемили, хрен сочтёшь! Но тут явно кто слишком борзый.
На пожар прибыл начальник уголовного розыска. Он облегчённо вздохнул, увидев нас целыми и невредимыми.
– Чуяло моё сердце, что Лёве это не закончиться, – мрачно изрёк Художников и тоже сказал про ту самую рубашку, в которой мы родились.
Мы замолчали, да и что тут скажешь.
– Это война, – продолжил начальник угрозыска. – Только пока непонятно, кто именно нам её объявил.
– Найдём, дайте срок, товарищ Художников, – пообещал Пётр.
– Ты сначала жильё себе найди, – усмехнулся тот. – Может с женой помиришься?
– Ни за что! – отрицательно замотал головой напарник. – Развестись – разведусь, как руки дойдут, а мириться с ней не буду.
Я с удивлением посмотрел на него: он не говорил, что у него есть жена, даже намёка не было. А тут оказывается кипят страсти! Мы с женой в прошлой жизни тоже бывало ругались – куда без этого, но до того, чтобы она собирала вещи и уходила к матери, или чтобы я искал ночлег у друзей – ни разу не доходило.
Поймав мой взгляд, Пётр пояснил:
– У нас с ней непримиримые позиции. Моя ненаглядная в нэпманихи подалась, своё дело открыла: теперь у неё магазин швейных принадлежностей. Я
