место среди досок, подозвал Петрова:
– Идемте сюда, раз не спите. Вы мне нужны. Вы хорошо запомнили, как выглядит моя дочь?..
Женька убрал одеяло и сел рядом. Задумчиво посмотрел на лист. Было бы на что! Он был абсолютно чистым.
Когда я в последний раз видел мою дочку, Сашеньку, ей было чуть больше двух лет. Сейчас – семь.
В темных глазах Петрова плескалось понимание и сочувствие.
– Ну, давайте попробуем, – вздохнул он, и мир вдруг сузился до его слов, листа бумаги и карандаша в моих пальцах. – Нам нужно нарисовать ребенка лет шести-семи. Знаете, у нее есть такое чудесное вязаное платье, полосатое. Так. Ага. Вот здесь нужен немного другой разрез глаз. Губы рисуйте пошире. Нос не совсем такой, он должен быть как у вашей жены. Чего вы смеетесь, Илюша? Я не серьезен, я пытаюсь сосредоточиться. Ну правда, когда я служил в советской милиции, больше двадцати лет назад, мы так рисовали подозреваемых. Скулы нужно сделать более круглыми. Ага. Теперь тут. Вот так.
– Спасибо, Женя. Вы даже не представляете, как это для меня важно.
Петров не успел ответить, только взглянул на меня с теплом.
И тут дверь в сарай распахнулась, как от пинка:
– Соскучились, товарищи?.. А чего вы рисуете? Понял! Стоило мне оставить вас без присмотра, как вы, Илья, решили загрузить бедного Женю своими страданиями насчет дочери и жены?
– Ваня! Как вам не стыдно!
– Ваня, вы живы только потому, что мы с Женей боимся директора морга!
***
Я проснулся от грохота – взрыва или удара. Мне потребовалось пару секунд, чтобы сообразить, что происходит, почему я сплю на полу и одетым. В сарае было темно, и я сел, нашаривая футляр с пенсне.
Поодаль шевельнулся Петров:
– Ложитесь, Ильюша, – пробормотал он. – Это фрицы: пускай летают.
– Тьфу, Женя, откуда тут немцы? – возмутился я, укладываясь обратно. – Это, наверно, Приблудный не вписался в сарай.
Петров ничего не сказал, и я решил, что он спит. Но через пару секунд он подполз ко мне, вцепился мне в локоть и зашептал:
– Ой, вы не знаете, какой ужас мне снился.
– Да, Женя?..
– Только представьте, мне снилось, что вы умерли, – забормотал Петров, и я застыл от ужаса, не зная, что делать и как помочь ему. – От туберкулеза, представляете? Сначала болели, а потом все – и вас нет. И, знаете, похороны, я как сейчас это помню. Такой кошмарный сон…
Он говорил, и цеплялся за меня, и в полусне ему, наверно, казалось, что он там, на фронте. Гимнастерка, драное одеяло, холодные доски вместо постели и грохот выстрелов где-то на грани сна и яви.
«Фрицы стреляют».
Я совершенно не знал, что с этим делать. Так и лежал, как дурак, пока Петров не проснулся, и не обнаружил себя не в окопе, а в сыром сарае Ширяевца.
– Ох, простите, я не хотел… я почему-то решил… – смутившись, он отполз на свое место и отвернулся к похрапывающему Приблудному.
Кажется, ему было неловко.
Я понимал его. Ужасно понимал.
– Подождите, идемте сюда, – сказал я, потянувшись к Женьке, – а хотите, я тоже расскажу кое-что? Только вы никому не говорите, не хочу выглядеть идиотом. Знаете, два года назад…
Это была ужасная нелепость, на самом деле. Я слушал оперу, «Кармен», и в какой-то момент мне показалось, что вы сидите рядом, на вашем любимом месте, и тоже слушаете. Я протянул руку, чтобы потрепать вас по запястью, и спросил, как вам опера. И, знаете, я был так счастлив. Те две секунды, пока вы не повернулись… ну, пока не повернулся тот человек, который сидел рядом со мной.
Мне оставалось еще два года без вас.
Видите, это бывает, Женя. У вас, хотя бы, есть уважительная причина – вы воевали. Поэтому в этом вопросе вам полагаются скидки. Поверьте, это нормально. Никто и не ждет, что у вас все сразу пройдет, понимаете? И вы еще ничего так, на фоне некоторых. Поверьте.
Вы сможете заснуть?
Не уверены? Ну, давайте тогда поговорим. Наверно, лучше начать с плохого. Расскажите мне, как вы умерли. Что вы почувствовали?..
Чего вы, тут нет ничего такого. Если вам некомфортно об этом разговаривать, можно выбрать другую тему. Или вы боитесь, что мне будет неинтересно? Это чушь. Конечно, мне интересно. Рассказывайте.
О, кстати!
Мало того, что эта информация важна лично для меня, потому, что вы мой друг, и я беспокоюсь, как вы, она имеет стратегическое значение. Завтра расскажу, это слишком долго. Если вкратце, один мой хороший знакомый расследует серию убийств, и это дело связано с сотрудниками Министерства смерти. Он подозревает, что вы можете оказаться случайным свидетелем убийства.
***
– …и вот, она сказала, что его выпотрошили, – договорил Петров. – Ленина выпотрошили. Больше никаких имен не было, и кто выпотрошил, она не упоминала. Не представляю, зачем?
– Чтобы сделать чучело? Но это странно. Хотя, знаете, в этой истории все странно. Женя, вы зря отказались рассказывать Гансу. Ситуация слишком серьезная.
Мы говорили тихо, чтобы не разбудить Приблудного, чей богатырский храп добавлял беседе соответствующий колорит. Несмотря на не самую аппетитную тему, усталость брала свое – адреналин схлынул, и нам все больше хотелось спать.
Петрова, по крайней мере, уже не трясло, и он был в состоянии адекватно воспринимать действительность.
– Наверно, вы правы, – шепнул он мне. – Надо было сказать, но я не подумал. Решил, что дело касается только Лидии Штайнберг. Давайте напишем Гансу завтра с утра.
– Хорошо, – сказал я. – А теперь предлагаю еще поспать.
Мы завернулись в одеяла. Женя сразу закрыл глаза, а я какое-то время наблюдал за ним, после чего, убедившись, что он заснул, позволил себе прикрыть глаза и расслабиться. За ночь в сарае стало холодно и мерзко, но одеяло давало необходимое тепло, и я соскользнул в покой и безопасность.
Снилась Маруся, красивая, как в день моей свадьбы. Мы были в Ялте, гуляли по бесконечным пляжам, и это было так замечательно…
… скрипнула дверь, и я проснулся.
Сарай? Спящий Женька? Что происходит?
Сощурившись, я разглядывал неожиданную темную тень на фоне стены. Тень ощутимо пошатывалась
