– Дурень я, – сказал сам себе Илья. Стыдно. Артём или Богуслав небось сразу бы сообразили. А он вот напрочь забыл, чему коника своего учил.
– Голубь! Прячься, друже! Вниз!
Жеребец фыркнул. Ни малейшего желания укладываться на снег у него не было. Сдурел, хозяин, да? Мокро ж и холодно!
– Вниз, мой хороший, лечь! – Илья ухватил повод, потянул жеребца вниз. – Знаю, не травка степная, теплая, но ты ж – мохнатый. Вниз, Голубь! – крикнул он строго.
И конь подчинился. Опустился на колени, хотел и на бок, как учили. Мог бы и лечь, но тогда ему трудно будет подниматься с Ильей-то на спине.
Это было нелегко, но они справились. Затащили Илью в седло, распихали неживые ноги по дыркам. И Голубь тоже молодец. Поднялся аккуратно, иначе Илья, даже с помощью Лиски, мог бы и не удержаться.
– Лиска, ты знаешь что… Привяжи меня покрепче, а то как бы мне в пути… не потеряться, – пробормотал Илья, навалился грудью на край седла-коробки и выпал из Яви.
Киев. Гора. Под родной крышейСергей Иванович помял затекшую шею и отодвинул документы.
Не любил он эту работу. Мог бы перевесить на помощников, на Сладу… Но раз уж взял за правило разбираться с византийскими делами сам, значит – сам. Ведь речь идет не о тонне воска или десятке-другом бочек вина. Оружие – это оружие. Так что надо быть вдвойне осторожным. Тем более что кто-то в Константинополе в последние пару лет активно играет против него. Играет, правда, мелко. На уровне «сунуть палку в колесо», не более. Серьезно нагадить спафарию Сергию, пользующемуся личным доверием Автократора[10]и расположением по меньшей мере двух высших иерархов империи, у таинственного пакостника кишка тонка.
Но – раздражает. Надо бы Богуслава попросить в следующий раз в Константинополе задержаться и поискать настырное дрянцо…
– Князь Серегей! Батько! Сюда!
Кричали во дворе. Кто-то из дружинных.
Духарев встал так резко, что стул с грохотом опрокинулся. Сквозь окно, забранное мелкими цветными стеклами, не видать ни черта. Сергей Иванович толкнул створки. Так, гридь кого-то несет. На руках. Кого-то оружного и заляпанного кровью.
Сердце пропустило удар. Если позвали его, значит… Кто-то из родни?
Сергей Иванович захлопнул окно, выбежал в коридор и бросился вниз по лестнице…
– Сюда кладите, сюда…
Голос жены. Слада была уже здесь, распоряжалась.
«Кто?»
Духарев растолкал дружинных…
Илью он узнал не сразу. Показалось: лежит на лавке какой-то незнакомый богатырь[11]. Лицо в крови и грязи…
Узнал, когда Илюха открыл глаза:
– Батя… – прошептал он. – Моров…
– Ну-ка тихо всем! – рявкнул Духарев, наклонился: – Что, сын, что случилось?
– Моров… Враги… Не удержал…
Духарев покосился на Сладу.
Та приподняла голову Ильи, поднесла ко рту чашу, напоила осторожно и умело: Илья даже не поперхнулся. Потом кивнула мужу: спрашивай.
От сердца отлегло. Значит, опасности для Илюхиной жизни нет.
– Тати напали… Две сотни… Привел Свардиг… По наущению Семирада…
И расслабился. Главное сказал.
Семирад. В это Духарев поверил легко. Но Свардиг…
– Точно Свардиг? Сам видел?
– Как тебя. – Слабая улыбка. – Резать меня хотел… Но я – лучше…
– Что – лучше?
– Лучше. Я его сам… зарезал. У меня гривна его… Лиска… Где? Со мной была. Жизнью должен…
Духарев лишь взгляд метнул, как пара отроков сорвалась: искать.
– Голубь…
– Конь твой в порядке, – пробасил кто-то из гриди. – Обиходят.
– Батя… Пошли воев в Моров. – После Сладиного питья Илье стало чуть лучше. Он даже привстать попытался, но княгиня не позволила. – Пошли скоро. Много не надо. Полсотни хватит. Там – лесовики одни остались. Может, успеют наши.
– Равдиг! Ты слышал! – не оборачиваясь, бросил Духарев. – Найди Развая. Пусть возьмет полусотню и двуоконь в Моров! Борзо!
– Да, батько! – И топот нескольких десятков ног.
– А что ж Кулиба, что дружина твоя? – недобро произнес Духарев. – Не управились с лесовиками?
– Не было Кулибы. Разбойников ловить отъехал. С дружиной…
– Со всей? – уточнил Сергей Иванович и, получив ответ, решил: Кулибу надо менять. Или подчинить тому, кто будет управлять Моровом. Вот хоть Илье, когда поправится.
– Больно? – спросил он, заметив, как вдруг напряглось лицо сына.
– Немного. Спина…
– Муж, ты узнал, что хотел? – вмешалась Сладислава.
Духарев кивнул. Главное ясно.
– Несите княжича наверх! – велела княгиня. – Горячую воду туда и чистые полотенца.
Привели Лиску. Тоже – в грязи и в крови, как и Илья.
Испуганную и какую-то съёжившуюся. Сергей Иванович помнил ее другой.
– Ты ранена? – спросил он как можно мягче.
Помотала головой.
– Господин… Как княжич?
– Всё хорошо с ним. Есть хочешь?
– Больше пить, господин.
– Горячего молока! Быстро! Крещеная?
– Да, господин.
– Имя?
– Елисавета, господин!
– Марфа! – окликнул Духарев женину доверенную холопку. – Поди сюда! Баня, как? Топлена?
– Да, господин, – поклонилась холопка.
– Хорошо. Елисавета, пойдешь с ней. Помоешься, переоденешься в сухое. Тебе дадут, что нужно… Не торопись, молоко допей! Потом – ко мне в горницу. Марфа! Еды ко мне наверх горячей, меду. – И Лиске: – У меня поешь. И расскажешь, что было. Иди в баню, а то продрогла совсем.
«Значит, Семирад, – размышлял Сергей Иванович, поднимаясь по лестнице. – Это гадина известная. Кстати, не он ли и в Константинополе воду мутит? Может быть, может быть… И Свардиг. Вот уж на кого бы не подумал. Хотя понять можно». После смерти сына у Свардига в башке точно что-то повернулось. Живые обрубки, которые он сотворил из пленных ляхов… Один почти полгода прожил у Свардига в доме. Такое даже для нурмана ненормально, а уж для варяга…
Как же Илье удалось с ним справиться? Он сказал: зарезал. Значит, не стрелой убил…
Сергей Иванович был всерьёз заинтригован. Сдвинулась у Свардига крыша или нет, но воином он всё равно оставался элитным. Таким, что и в лучшие годы Духареву пришлось бы попотеть, чтоб с таким справиться. А уж безногому Илье…
На страже у дверей кабинета уже стоял дружинник из отроков постарше. Равдиг распорядился. У него всё четко. Раз напали на Моров, значит, кто-то объявил Духареву войну. Значит – военное положение. Следовательно, стража теперь не только у дверей и ворот, но и в самом тереме. Так сам Сергей Иванович завел когда-то, так будет и впредь.
