– Что уставились, товарищи гвардейцы? Женщин не видели? Или бомбы опасаетесь? Нету у нас бомбы. И ядом мы плеваться не умеем. Что в револьверы вцепились? Смотрите, пальцы сведет, бабахать зазря начнете.
Левый «кожаный» сделал неприличный жест стволом «нагана», намекая, что именно у него свело. Катя ответила столь же неприличным жестом, показывая, куда охранник может засунуть все, что у него чешется, включая револьвер. Стражи тихо засмеялись. Витка покосилась на командиршу как на сумасшедшую.
Сидели в тишине. Изредка из-за двери доносились отголоски громко сказанных фраз, но в основном и там было тихо. Склонявшееся к закату солнце сквозь стекло пригревало спину. Катя поглядывала в окно – узкий двор упирался в глухой брандмауэр соседнего дома, выходящего фасадом на параллельную улицу. До стены всего метров пятнадцать, но опасаться красным дипломатам нечего – стрелять по окнам неоткуда. В принципе, снайпер и на крыше может устроиться, но уж очень близко и высоко – угол обстрела неудобный. Да и Макаров заверял, что там на чердаке пост выставили. Основательно товарищ Троцкий устроился, безопасность блюдет. Если, конечно, не считать совершеннейшим безумием идею лично отправиться на переговоры в город, прочно удерживаемый противником. Видимо, отчаянное положение у Советов.
А вот что вы, товарищ сержант, сами-то здесь делаете? Выяснить толком ничего не выяснила. Контрразведка белых участвовала в облаве на мальчика весьма усердно, но что, собственно, дало толчок к охоте на малоизвестного прорицателя, понять так и не удалось. Похоже, сей вопрос и Макарова поставил в тупик. Или кто-то подсунул Прота как отвлекающую цель, или контрразведку вдохновили перехваченные сведения. Возможно, именно странный интерес к мальчику и подогрел желание ухватить приз первыми. Значит, интриги националистов? Но если верить Макарову, никакого пана Кулу контрразведка не знает. Впрочем, это неудивительно – ВСЮР с трудом контролируют город, а что творится в пригородах, белые знать не могут, да и не особо хотят. Борьба с бандитизмом отложена до окончательной победы славного Белого движения. Или не менее славного Красного. Чтоб они все сдохли. Нет, не годитесь вы, Екатерина Георгиевна, в детективы-аналитики. Что-то мысли больше к Проту обращаются. Не сожрал его еще тот тигролев р-р-революции?
Громкий, с металлическими раскатистыми нотами голос раздался, казалось, прямо за дверью:
– Не верю!
Часовые вздрогнули, Витка подскочила со стула, да и сама Катя невольно дернулась.
– Не верю! – рявкнул зычный голос за дверью. – Мистификация! Насмешка! Не понимаю, как они вынюхали, но меня этим не смутить. Состряпали, хитроумно, тонко, но состряпали! Мистика?! Пусть! Я верю в одну мистику – мистику революции! Я непримиримый атеист. И поповщиной меня не взять! Где этот подполковник?
Дверь с треском распахнулась, и на пороге возник буйный черный человек. Пышная шевелюра оттягивала голову назад, воинственно сияли стекла пенсне, тараном торчала остроконечная бородка.
– Попросите подполковника ко мне! Срочно!
– Да иду я за ним, Лев Давыдович, иду, – мимо буйного человека протиснулся давешний военный, туго опутанный ремнями, запрыгал по ступенькам вниз.
– И непременно наших вызовите! Слышите, товарищ Трушин? Сейчас же!
Военный кивнул и исчез внизу. Волосатый Лев революции негодующе блеснул стеклышками пенсне и захлопнул дверь.
– Лев Давыдович! – заорала Катя, соскальзывая с подоконника. – Товарищ Троцкий!
С трибуны товарищу сержанту горланить не приходилось, но голос повышать она умела. В лоб уставились стволы «наганов», несчастная Витка в ужасе скорчилась на своем стуле.
– Товарищ предсовнаркома! – рявкнула Катя, не обращая внимания на револьверы.
Дверь распахнулась, выглянул вождь советской России – ладонь картинно лежит на колодке «маузера», глаза зорко прищурены. Глянул на Катю. В близоруких голубых глазах за стеклами пенсне мелькнуло недоумение.
– Сильно извиняюсь, Лев Давыдович, я насчет мальчика. Вы на него не сильно шумели? Он ребенок нервный…
Троцкий неожиданно усмехнулся:
– Патронажная сестрица? Вы за кого меня принимаете? Мы с вашим маленьким фокусником вполне мирно собеседовали. Я, барышня, стараюсь карать вожаков провокаторов, а не слепых исполнителей чужих приказов. Тем более детей. Революция несет миру величайшее великодушие, а не слепую ярость.
– Я и не сомневалась. О вашем великодушии настоящие легенды ходят. Но уж очень мальчик слабенький. Вы там провокаторов хоть на кол сажайте, но с ребенком помягче. Очень вас прошу, – проникновенно сказала Катя.
Вершитель революционных судеб с интересом воззрился на нее, но тут по лестнице взбежал подполковник Макаров:
– Господин Троцкий, новые вопросы возникли?
– И не один, – ядовито заверил предсовнаркома. – Входите и извольте объясниться.
Дверь захлопнулась. Один из «кожаных», опустив, наконец, револьвер, выразительно постучал себя по лбу. Другой, поправляя фуражку, прошептал:
– Спятила? Чуть свинцовую пилюлю не схлопотала. Коза…
– А що вы пистолями размахиваете? – подала голос пришедшая в себя Вита. – Во всеоружии, а баб боитесь.
– Уж тебя-то, мышь сионская, и вовсе перепугались, – усмехнулся охранник. – Что, увидела товарища Троцкого и чуть со стула не перекинулась? То-то.
– Так мы же его и вправду в первый раз видим, – сказала Катя. – Прямо вихрь какой-то. Матерый человечище.
– Помалкивайте лучше, – пробормотал второй охранник и неодобрительно посмотрел на напарника.
К предсовнаркома торопливо прошли несколько человек. Катя без особого интереса проводила взглядом людей в полувоенной форме. Эти не львы, эти бумажные кроты революции. Без таких никакая власть не устоит. Вроде мелькнуло и смутно знакомое лицо. Честно говоря, Катя большевистских функционеров знала слабовато, разве что по портретам, когда-то мельком виденным в 40-х. Но там не до изучения исторических физиономий было.
Вскоре вышел подполковник Макаров. Снял фуражку, вытер платком гладкую макушку:
– Мальчик в порядке. Только товарищ Троцкий в очевидное верить никак не желает.
Вышел затянутый ремнями военный, постучал папиросой по крышке портсигара:
– Да, господин подполковник, подсунули вы нам сюрпризец. Что сосунок делает, а? Пожалуй, я к нему под лапку соваться не стану.
– И не нужно, товарищ Трушин. Прошлое свое мы с вами знаем, а будущее ведь – как его проверишь?
– Согласен. Но пацан сулит такое дерьмецо, что и представить тошно. С вашей подачи, подполковник? На нерв давите, а?
– Да я бы с удовольствием. Но, боюсь, мальчик и нам райских кущ не обещает.
