— Это не верно, — проговорил он. — Если бы я надеялся только на себя, — добавил царь, — смог бы управлять этим государством? — И не дожидаясь ответа, спросил, — а теперь расскажи о будущем.
Ларсон поведал все что знал. Рассказал о том, как далеко шагнул научно-технический прогресс. Петр слушал и кивал, а когда тот замолчал, спросил:
— А сейчас применить технику будущего можно?
— Увы, нет. Условия не те, — вздохнул Андрес, — у меня вон проблемы с сантехникой возникли, а уж она то такой сложности не представляет. В будущем она появится лет через сто.
— Ты имеешь в виду это? — спросил Петр, встал и подошел к книжному шкафу. Достал книгу, и вытряхнул из нее, его Андреса чертеж, который, как тот полагал, потерялся.
— Да.
— Забавная вещь, — кивнул Петр, — и не такая уж и проблемная, если подумать, Попробовать можно, лишь бы как с костюмом не вышло.
— Костюмом?
И монарх поведал о том, в какое неприятное положение он попал с эти самым костюмом на переговорах с Августом.
— Потому что дурак, — проворчал государь, — мог ведь сперва с Меншиковым посоветоваться, или с тем же Паткулем. Петр вновь закурил. Обдал густым дымом Ларсона и спросил:
— Ну, раз ты не золотарь, а купцов дельных у меня много, чем бы тебя занять? Что еще, кроме того, что сделки заключать можешь, умеешь?
Андрес задумался. Единственное, что он мог, так это воевать. Но и тут существовала одна проблема. Оружие, с которым Ларсон умел обращаться, здесь еще не существовало (за исключением шпаги), а то, чем сейчас пользовались, было непривычным, и ему опять пришлось бы учиться.
— Ни чего не умею, — вздохнул он. — Единственное, что знаю так это несколько языков.
— Каких? — поинтересовался царь.
— Родной эстонский, русский, шведский, английский и немецкий.
— Голландский?
— Увы, нет государь, — вздохнул золотарь, — в будущем он не так распространен как сейчас. Только в футболе применяется, так как тренера команд все больше голландцы.
— Футбол, тренера? — спросил Петр. — Это что еще такое?
И Ларсону пришлось рассказать о спортивной игре, которая будет изобретена в Англии лет через сто пятьдесят — двести. Когда же беседа закончилась, Петр посмотрел на эстонца и сказал:
— Есть у меня одна идея, но мне ее нужно обдумать. Не хочу, что бы ты еще раз впросак попал.
На следующий день государь вновь вызвал к себе Ларсона. В этот раз он был не один. Рядом за столом сидел Юрий Квятковский, Александр Меншиков и еще один человек, незнакомый Андресу. Петр выставил на стол бутылку анисового вина, и после того, как эстонец сел, попросил того рассказать о будущем. Особенно его интересовало, кто будет и в какой последовательности править после него. Эстонец взглянул на сидевших гостей государя, подумал немного, и отказался. Монарх сначала разгневался, но Андрес сказал, что дело это сугубо личное, и касаемо токмо государя. Ларсону не хотелось излагать историю в присутствии все того же Меншикова, помня, что именно тот скажет свое веское слово в управлении империи. Единственное, что он добавил, когда Петр, подумав, согласился с ним:
— Истории еще нет. Мы сами ее делаем.
Царь на пару минут задумался над этой фразой. Затем все же не удержался и спросил:
— А кто сейчас правит Московским государством?
И тогда Ларсон рассказал события, произошедшие после свержения династии Романовых в тысяча девятьсот семнадцатом году. Тут государь даже вспыхнул, побагровел и встал.
— Кто посмел? — Грозно спросил он, перебивая эстонца.
Андрес сердито посмотрел на Петра, тот осекся и медленно опустился на стул.
— Государь, ты же сам повелел дослушать рассказчика, — молвил Меншиков, — и не перебивать.
— Знаю, — фыркнул царь, — сам виноват. Продолжай.
Эстонец рассказал о Распутине, Ленине, Сталине и всех последующих правителей России. Он даже анекдот рассказал, старый заезженный. (Вот только тут он был свеж.) Про то, что Ленин доказал, что государством может управлять любой человек, Сталин — что один человек, а Леонид Ильич — что им может вообще никто не управлять. Петр вновь хотел вспыхнуть, но сдержался. Он уже понял, что его страна медленно скатилась в пропасть. Закончил повествование упоминанием Путина, Медведева и еще дюжины царьков, что правили небольшими государствами на окраинах некогда большой империи. Когда Андрес замолчал, Петр посмотрел на сидевших и сказал:
— Прискорбно осознавать, что пропадут дела мои. Я бы хотел, чтобы это не произошло, — молвил государь. — Но изменить ничего этого не смогу. Когда говоришь, корень мой вырвут?
— В тысяча девятьсот семнадцатом году году.
— Через двести лет.
Затем начался совершенно другой разговор. Погрустневший государь неожиданно сменил тему. Ларсону вдруг осознал, что именно сведения о будущем заставили государя опечалиться, даже немного пожалел, что был вынужден рассказать кто он и откуда. Андрес даже попытался утешить себя классической фразой «Все, что не делается — к лучшему!» Хотя тут, скорее всего, был когда-то совершенно иной смысл, а не тот, что вкладывали в него в будущем. Сейчас же Петр разговаривал все больше о нем.
Государь предложил Ларсону поступить на службу. Но не в армию, а в Преображенский приказ, которым, как теперь узнал эстонец, руководил полковник Юрий Квятковский. Андрес попросил пояснить, чем занимается сей приказ. Оказалось, это служба немного смахивала на работу в контрразведке. Тут у Ларсона даже возникло подозрение, что полковник специально был приставлен к нему (вот только для него — уже очень большая честь). И Андрес согласился.
— Вот и славненько. — Проговорил царь.
I
Но дорогой читатель временно придется вновь, уже нам, вернуться в прошлое. С желанием дать понять, что делалось за пределами России в небольшой период продолжительностью в месяц. В тот самый период, когда наш герой лежал сраженный Хрипом, когда сама история могла измениться по воле одного человека. И им являлся сам король шведский — Карл XII.
Ведь уже через три месяца после Нарвы (двадцать пятого февраля тысяча семьсот первого года) государственный совет Швеции отослал монарху большой («на восьми листах») доклад, в котором говорилось о трудностях и опасностях королевского план, связанного с войной Карла XII одновременно против Петра и короля Августа.
«Из чувств подданнической верности и из сострадания к положению обедневшего народа мы просим ваше величество освободить себя, по крайней мере, хоть от одного из двух врагов, лучше всего от польского короля, после чего Швеция могла бы вновь пользоваться доходами от пошлин в Риге».
