- Хорошая добыча, - согласился Роберто. - Асиенда у него богатая, я там поосмотрелся вокруг, прикинул. Неплохо было бы оторвать этот кусочек.
- Это верно… - с сожалением вздохнул Аурелио.
- Что-то не так?
- Всё не так, дружище. Ты видел его жену? Старая развалина. И наследует старику не она, а их сын, который где-то в Испании сейчас геройствует. А у того сына своя семья, чуть не шестеро детишек. Тут нам ничего не обломится.
- Тут ты прав. Промах, - согласился Роберто. - Есть ещё мишени?
- Есть. Тут в десяти милях к востоку ещё одна асиенда. Сидит там некий дон Альберто, наполовину индеец, потомок каких-то местных вельмож. Побывал я и там - помнишь, когда тебя услали на патрулирование, а я сопровождал обоз с зерном? Этот дон Альберто парень что надо: и голова на плечах имеется, и асиенда у него просто картинка, а жена его - я чуть слюной не изошёл. Женился недавно, детей пока нет. Словом, была бы идеальная цель, да вот незадача: этот дон чёрта с два пойдёт за королевой.
- Да, жаль, - Роберто достал свою побитую жизнью глиняную трубку и закурил. - Правда, потом с этого дона можно будет какую-никакую помощь получить.
- С паршивой овцы хоть шерсти клок, - хмыкнул Аурелио, скосив глаза на троих солдат, напивавшихся за дальним столом. Вообще-то за пьянство тут положено сажать солдат под арест, но служба здесь - не сахар. У ребят радостей и так мало, пусть выпивают. Хоть бурчать не будут. - А я вот сейчас прикинул… На юг отсюда есть одна асиенда. Там живёт какой-то дон с двумя дочками на выданье. С индейцами в ссоре: что они там не поделили, понятия не имею. Я там не был, передаю тебе так, как слышал с чужих слов. Так вот: завтра мне снова обоз сопровождать, и поеду я как раз по той дороге. Разведаю, что да как. Что этот дон на ножах с индейцами, это нам очень даже на руку. Лишь бы его дочки оказались не слишком страшными, а там, глядишь, можно приударить. Я за одной, ты за другой. Я поплачусь на тяжкую офицерскую долю, ты - на своё вдовство и троих детишек, лишённых материнской ласки. Бабы вообще на такие истории падкие, а хорошо воспитанные сеньориты - тем более. А там, глядишь, папаша совершенно случайно повстречает озлобленных на него индейцев.
- Лишь бы асиенда того стоила, - резонно заметил Роберто, возвращая друга на грешную землю. - Вдруг там клочок каменистой земли, где даже сорной травы не вырастишь?
- Поглядим. В конце концов, я ж сперва осмотрюсь, а там решим, как поступить. Если дело яйца выеденного не стоит, я тебя обманывать не стану.
Гомес хмыкнул. Подставы среди боевых офицеров не приветствовались настолько, что подобных случаев он попросту не смог припомнить. Они ведь не штабные крысы, готовые сожрать друг друга за благосклонность вице-короля и генерала. Им в бой вместе идти, тут без доверия не прожить… Но как оно ещё обернётся, если им придётся делить асиенду? Бывало, из-за куска земли, на котором и отхожее место грех устроить, насмерть ссорились даже родные братья.
- Ладно, подожду твоего возвращения, - кивнул он. - Оно, может, всё к лучшему. Ты там как знаешь, а моим детям и впрямь мать нужна. Да ещё землица, которая их кормить станет.
- А это, дружище, никогда лишним не было и не будет. Никому…
…Индейцы-пуэбло, почему-то не желавшие умирать от голода, шли на смерть от пули и доброго испанского клинка. Бунт за бунтом, войска едва успевали гасить эти пожары. Аурелио же, не в пример иным высокопоставленным военачальникам из Мехико, прекрасно знал, чем всё это кончится.
Войной.
И когда священник этого захудалого сельского прихода с паперти призвал свою паству объединяться против захватчиков, Аурелио ничуть этому не удивился. А загодя предупреждённые им солдаты благоразумно выразили сочувствие и поддержку восставшим.
Что ж, да здравствует Пресвятая Дева Гваделупская[Дева Гваделупская была символом борьбы Мексики за независимость в 19 веке, но и раньше (с 16 века) мексиканцы почитали её своей небесной покровительницей.]! И помилуй нас, Боже…
- Заварилась каша. - Когда Галка вскрыла и прочла письмо от дона Хуана о мексиканских событиях, это было первое, что она сказала. - Что ж, остаётся от души поздравить испанскую королеву: она потеряла ещё одну колонию.
- Да, но что приобрели мы? - спросил Джеймс. Он, поначалу просто боявшийся брать своего сына на руки, не без труда поборол этот страх, и держал ребёнка так осторожно, словно малыш был сделан из хрусталя.
- Дорогой, ты рассуждаешь как политик, - улыбнулась Галка. И тут же согнала улыбку со своего лица. - Честно сказать, мы приобрели большую головную боль на много лет вперёд. Но пусть лучше голова поболит у нас, чем у тех, кто придёт нам на смену.
- Ты задумалась о смене, - теперь улыбнулся Джеймс. И улыбнулся он невесело. - Мальчишки?
- Да, я говорю о Хосе, дорогой, - Галка аккуратно взяла малыша на руки. - Билли, Геррит, Жан, Дуарте, даже Влад - они отличные капитаны, и в достаточной мере сволочи, чтобы резать чужие глотки. Но ни один из них не настолько сволочь, чтобы быть политиком.
- А Хосе - настолько?
- К сожалению. Правда, если дать ему нормальное воспитание, из него получится неплохой общественный деятель. Он умеет "работать с людьми", и в нём есть масса обаяния. Но Сен-Доменгу нужен будет генерал, который не побоится вести собственную игру. А для этого… Для этого ему придётся кое-чем пожертвовать, как это сделала я.
- Я бы на твоём месте не стал решать это за него, - помрачнел Джеймс.
- А он уже решил, - с грустной усмешкой проговорила Галка. - Пришёл ко мне на днях и сказал: я хочу быть таким, как вы. Я спросила: "Ты хорошо подумал? Я ведь очень плохой человек. Может быть, тебе стоит быть похожим на самого себя?"
- Но парень был непреклонен, - с грустным юмором проговорил Джеймс, глядя в окно. - Узнаю Хосе… Его друг уже переведен из юнг в матросы, кажется?
- Хосе-Рыжий будет адмиралом не хуже Рюйтера, если не погибнет раньше двадцати пяти. Поверь моему нюху. А вот Хосе Домингес… Мало кто сможет потянуть воз дерьма, гордо именуемый политикой, не зажимая нос. Это тоже особенный дар, милый - делать своё дело, успешно притворяясь, будто не обращаешь внимания на вонь и кровь всего мира. И у Хосе он есть…
Хосе Домингес, не подозревая, какое будущее ему сейчас напророчила мадам генерал, тем временем возвращался из школы. С плохой отметкой и прескверным настроением. Поскольку он был круглым сиротой, ему полагалось бы жить при монастыре. Но сеньора генерал - которую он по прежнему называл капитаном и очень этим правом гордился - ещё год назад предложила ему переселиться из монастырского приюта в Алькасар де Колон. В бывшую резиденцию алькальда Санто-Доминго, куда его, оборвыша, в прежние времена даже на порог не пускали! Но - согласился. Поначалу, правда, немного робел, когда приходилось за завтраком или ужином сидеть за одним столом с капитаном и её семьёй. Но разве по пиратским законам не положено кэпу питаться из одного котла с командой? Потому, кстати, за столом в Алькасар де Колон никаких дорогих яств не подавали. Да и не смог бы Хосе их оценить, даже при всём желании. Версальское отравление заметно сказалось на его здоровье, и даже через год с лишним он не мог есть ничего, кроме каши или куриного бульона. То есть, забывай, парень, о морской карьере. Быть тебе сухопутной крысой до конца дней… Что ж. Пусть так. И на суше можно многого добиться, если захотеть.
Самым сложным для тринадцатилетнего подростка оказалось учение в школе. Причём, его, не умевшего ни читать, ни писать, ни считать дальше десяти, зачислили в одну группу с семилетками, которые не упускали случая подковырнуть "дылду". Хосе в ответ на насмешки только фыркал и хвастался участием в штурме Алжира. Мол, я уже воевал, пока вы пирожки с кухни таскали. Обзывать "дылдой" его вскоре перестали, но в свой круг не приняли. Да Хосе и не стремился. Что они понимают, эти птенцы желторотые? Пугают друг дружку страшилками про призраков и ведьм, детёныши. Пожили бы на улице… А ведь он не понаслышке знал, что такое ночёвки в заброшенных хибарках, лихорадка, голод, непосильная работа. Что такое служба на пиратском корабле, где слабака вмиг в порошок сотрут. Они с Хосе-Рыжим наслушались в тавернах историй о том, кем становились на флибустьерских кораблях мальчишки, мечтавшие о море, но не умевшие за себя постоять. Пойти наниматься на "Гардарику" они решились только тогда, когда убедились: не врут люди, там и впрямь строгие порядки. Но даже на флагмане пришлось отбиваться от того чёртова француза… Жана, кажется. На пару с Рыжим устроили ему парочку неприятных сюрпризов, француз и отстал… Рассказать всё этим малькам? Всё равно или не поверят, или не поймут. Потому в школе Хосе держался особняком. После занятий часто бегал в порт. Если "Гардарика" стояла на рейде, был шанс увидеться с Рыжим, потрепаться. Если флагман был в рейде - просто смотрел на море. Море… Болезнь навсегда провела чёткую границу между ними. В минуты, когда приходило осознание этого горького факта, Хосе злился. На себя, на судьбу, на придворных отравителей, лишивших его морского будущего. Но лишь в последние дни он сумел найти подход к этой своей злости. Чтобы не она им руководила, а он ею.
