Кто-то выстрелил совсем рядом со мной, почти меня оглушив, в человека в военной форме, выглянувшего из здания, где был госпиталь. Вследствие этого один санитар был убит или ранен. Но они воспользовались тем фактом, что наши действительно вошли в госпиталь, хотя только вниз, в вестибюль, и на этой основе подняли большую кампанию лжи, говоря, что мы поубивали больных солдат в госпитале, - все это было невероятной, абсолютной ложью, однако многие солдаты поверили в нее. Этим Батиста старался разжечь солдат, пробудить в них ненависть; лживые сообщения, а также традиционная, назовем это так, армейская жестокость, их достоинство, оскорбленное тем, что гражданские лица осмелились сражаться против них, - все это способствовало его намерениям.
Пленных убивали систематически. Некоторых забирали, подвергали допросу, затем жесточайшим пыткам, а потом убивали.
В этих обстоятельствах, вызвавших, как я тебе говорил, бурную реакцию со стороны общественного мнения, архиепископ Сантьяго-де-Куба в качестве главы местной церкви проявляет интерес к событиям и вместе с другими видными лицами города, из которых он был самым авторитетным, начинает действовать, чтобы спасти еще остававшихся в живых. И в самом деле, некоторые оставшиеся в живых были спасены благодаря вмешательству архиепископа и других видных личностей, чему помогла также атмосфера огромного возмущения, царившая среди населения Сантьяго. В этих новых обстоятельствах мы решаем, что часть товарищей, находившихся со мной, - те, кто был в плохом физическом состоянии, - сдадутся властям при посредничестве архиепископа. Таких было шесть семь человек, это следовало бы уточнить.
Я остаюсь в горах с двумя другими командирами. Этой маленькой группкой мы думаем перебраться через бухту, достичь гор Сьерра-Маэстра и снова организовать борьбу. Остальные были чрезвычайно измождены, и надо было найти способ сохранить им жизнь.
Мы вступаем в переговоры с гражданским лицом, и он становится посредником, организуя встречу этих товарищей с архиепископом; мы подошли к одному дому и переговорили с его хозяевами. Затем мы расстаемся группой в шесть-семь человек, которых на рассвете должен забрать архиепископ, и отходим примерно километра на два от этого места, два товарища и я, собираясь ночью пересечь шоссе и двинуться в сторону бухты Сантьяго-де-Куба.
Без сомнения, армия узнает об этом, быть может, перехватив разговоры. Похоже, что они перехватывают телефонный разговор той семьи с архиепископом и очень рано, еще до рассвета, рассылают патрули по всему району, вдоль шоссе.
Мы, находясь в двух километрах оттуда, совершили ошибку, какую не совершали за все эти дни в горах. Мы тоже несколько устали, потому что спали на склонах гор в очень плохих условиях, у нас не было одеял, не было ничего, и в ту ночь мы находим маленькую хижину, совсем маленькую, может, четыре метра в длину и на три в ширину, их называют там шалашами, скорее это место для хранения разных вещей, и вот, чтобы немного укрыться от тумана, от сырости и холода, мы решаем остаться там до рассвета.
И получилось, до того как мы проснулись, появляется патруль солдат, входит в хижину и будит нас, приставив винтовки к груди, - это, естественно, самое неприятное из всего, что можно себе представить: когда враг будит тебя, приставив винтовку к груди, - в результате ошибки, которую мы никак не должны были совершить.
Фрей Бетто. Никто не стоял в дозоре?
Фидель Кастро. Нет, мы не выставили дозорного, все трое заснули – понимаешь? – немного понадеявшись на удачу, ведь мы были там уже неделю, и противник нас так и не обнаружил, не сумел поймать; сколько они ни прочесывали местность, ни рыскали, мы ускользали от них. Мы недооценили врага, совершили ошибку и попали им в лапы.
Я никоим образом не думаю, что нас выдали люди, с которыми мы вступили в контакт. Я этого не думаю, но наверное, они были просто недостаточно осторожны с этим телефонным звонком, армия была предупреждена, в этот район послали патрули и в результате нас схватили.
Так мы оказались пленниками солдат. Эти типы жаждали крови; наверняка они убили бы нас на месте.
Но тут происходит невероятная случайность. С ними был лейтенант – негр по фамилии Сарриа. Видно, что это человек довольно энергичный и не убийца. Солдаты хотели убить нас, они были возбуждены, искали малейший предлог, винтовки были наготове, они связали нас. Поначалу нас спросили, кто мы; мы не сказали, назвались другими именами; несомненно, солдаты сразу не узнали, не опознали меня.
Фрей Бетто. Вы были уже очень известны на Кубе?
Фидель Кастро. Относительно известен, но эти солдаты почему-то не знали меня. Тем не менее они все равно хотели нас убить; если бы мы назвали себя, выстрелы прозвучали бы одновременно с нашими словами. Мы вступаем с ними в полемику, потому что они называют нас убийцами, говорят, что мы пришли убивать солдат, что они продолжатели дела Освободительной армии, и мы завязываем с ними спор; я немного теряю терпение и начинаю спорить с ними, говорю, что они – наследники армии испанцев, что мы – настоящие продолжатели дела Освободительной армии, и они приходят в еще большую ярость.
Мы уже, конечно, считали себя мертвецами; я даже отдаленно не рассчитывал выжить. Я начинаю спорить с ними. Тогда лейтенант вмешивается и говорит:
«Не стреляйте, не стреляйте», он настаивает, и, говоря это, повторяет тихим голосом:
«Не стреляйте, идеи нельзя убивать, идеи нельзя убивать». Ты только посмотри, что говорит этот человек. Раза три он повторяет: «Идеи нельзя убивать».
Один из двух других товарищей был, как оказалось, масон – это Оскар Алькальде, он жив, президент сберегательного банка, он был финансистом и распоряжался фондами движения, - и вот ему приходит в голову сказать об этом лейтенанту. Это увеличивает наши шансы и несколько воодушевляет лейтенанта, потому что, похоже, среди тех военных было много масонов; но так или иначе нас, накрепко связанных поднимают и ведут. Через несколько шагов я, видя поведение этого лейтенанта, подзываю его и говорю: «Я видел ваше отношение и не хочу вас обманывать, я Фидель Кастро». И он мне говорит: «Только никому не говорите, никому не говорите». Он сам советует мне никому об этом не говорить.
Мы проходим еще несколько метров, и тут в метрах семистах – восьмистах раздаются выстрелы, солдаты разворачиваются в цепь и ложатся, видно, что они очень нервничают.
Фрей Бетто. Сколько там было примерно солдат?
Фидель Кастро. В патруле – солдат двенадцать.
Фрей Бетто. А лейтенанту было примерно сколько лет?
Фидель Кастро. Лет сорок, сорок два. Когда я вижу, что они разворачиваются в цепь и ложатся, я думаю, что все это предлог, чтобы нас застрелить, и остаюсь стоять; все лежат, а я стою. Лейтенант снова подходит ко мне, и я говорю: «Я не лягу, если нас хотят застрелить, пусть нас убивают стоя». Лейтенант говорит: «Вы очень храбрые ребята, очень храбрые». Только подумай, только посмотри: я считаю, что то был один случай из тысячи. Но не это нас спасло, нет; не это позволило нам выжить. Лейтенант спас нас еще раз.
Фрей Бетто. Еще раз?
Фидель Кастро. Да, он спас нас еще раз, потому что до того, как приехал архиепископ, обнаруживают и захватывают еще одну группу, находившуюся вблизи от шоссе. Это вызвало перестрелку, о которой я только что упоминал. Затем они соединяют нас; лейтенант находит грузовик и сажает остальных пленников в кузов, а меня в кабину, посредине, между шофером и собой.
Через некоторое время появляется майор, которого звали Перес Чаумонт, это был один из главных убийц, один из тех, кто убил больше всего народа. Он встречает грузовик, останавливает его и приказывает лейтенанту отвезти нас в казарму. Лейтенант спорит с ним и везет нас не в казарму, а в полицию Сантьяго-де-Куба, в распоряжение гражданского правосудия; он не подчиняется приказу майора. Разумеется, если бы нас привезли в казарму, нас всех изрубили бы на куски.
Население Сантьяго-де-Куба узнает, что нас взяли в плен и что мы там. Это уже знает весь город, и на власти оказывается большое давление, чтобы спасти нам жизнь. Конечно, приходит командир полка, чтобы нас допросить. Но это очень важный момент, потому что наша операция произвела впечатление на самих солдат, на самих военных;
в отдельных случаях они говорили об этом с определенным уважением, с определенным восхищением, к нему присоединялось удовлетворение от того, что непобедимая армия отбила атаку и захватил нападавших в плен. К этому добавляется еще один психологический фактор: они уже ощущали некоторые угрызения совести, потому что к тому времени убили от семидесяти до восьмидесяти пленных, и население знало об этом.
