разгулу и гибели. Что, собственно, и произошло!
Допускаю, что меня допекло. Держали под арестом, давили.
Допускаю, что меня шантажировали (голос дрогнул) семьёй. Но…
Но там что-то говорилось о подписи карандашным грифелем… а я никогда!.. [11]
А значит, документ об отречении чистая подделка.
Романов повернулся к застывшему от таких излияний гостю из будущего. Вскинул подбородок:
– А значит, и я не сдавался! И готов был умереть.
Утро застало эскадры, боевые отряды и отдельные корабли основательно разбросанными по акватории Жёлтого моря.
Броненосцы Хэйхатиро Того действительно оторвались от русской эскадры настолько, что с «Микасы» дымы русских едва угадывались на горизонте.
Хотя командующий Объединённым флотом и подумывал послать какой-нибудь быстроходный крейсер посмотреть – кто это там такие!
Ночью японскую эскадру атаковали русские миноносцы, не особо рьяно и совсем уж малым количеством боевых единиц. Тем обидней было, что «Сикисима» каким-то случайным образом поймал торпеду, потяжелев на пятьсот тонн воды, получив крен, спрямлённый контрзатоплением. Теперь броненосец немного задерживал эскадру, поддерживая всего двенадцать узлов.
Впрочем, Того на большее в маршевом эскадренном движении пока не рассчитывал. Пользуясь утренним затишьем на море, он даже позволил на целый час застопорить ход, чтобы на «Сикисиме» исследовали повреждение (удар пришёлся на уровне ватерлинии, расколов бронеплиту) и провели работы по заделыванию сравнительно небольшой пробоины.
Русские потеряли всего один миноносец, который под утро обнаружили крейсера контр-адмирала Дэва, со мстительным удовольствием добив, даже не сделав попытки заполучить трофей (впрочем, ввиду угрозы русские всё равно открыли кингстоны).
Остальных и след простыл.
* * *
Первая Тихоокеанская эскадра с рассветом удачно собралась в колонну, подтянув отставший хвост, собирая всех «своих», кто заплутал впотьмах.
Ночью корабли продолжали проводить ремонт, но со строжайшим запретом – не шуметь, чтоб ни звука! Наводя порядки только в глубоких утробах броненосцев.
Все внешние разрушения, те же дыры в изуродованных дымовых трубах, стали латать лишь поутру.
Несомненно, стоит отметить, что успешно удалось решить проблему остойчивости «Пересвета», принявшего много забортной воды в подбашенное отделение носовой башни, залившей в том числе отсек торпедного аппарата.
Поутру обнаружились два русских миноносца. За ними сбегали крейсера, приведя к кильватеру. Это оказались «Бойкий» и «Грозовой» из первого отряда, получившие во время ночной атаки на броненосцы Того повреждения и потому не ушедшие вперёд к намеченной точке рандеву.
В штабе эскадры пока не знали, что с ними делать – ход «подранки» держали совсем не миноносный. Впрочем, под стать эскадре.
Ничего вразумительного о ночной атаке командиры сказать не могли, как и что сталось с остальными миноносцами отряда.
– Дай бог, справились с делом, и ушли к Квельпарту, – понадеялся Матусевич.
Начальник эскадры со «штабными» всё поглядывали-разглядывали в добрую оптику на задымление впереди по горизонту, понимая, что это, по всей видимости, злокозненный японский адмирал со своими ушедшими вперёд броненосцами. Однако посылать в разведку того же «Новика» и не подумали. Нечего привлекать беду.
А вот когда что-то замаячило на горизонте по корме, вырастая дымами, подумали радостно: уж не «Диана» ли нагоняет?
Но вскоре поняли – нет. Многовато дымов.
Вот на этих неизвестных поглядеть стоило.
Получив команду, «Новик», выписав пенную кривую, помчал на разведку.
Но нам-то известно, что позади русской эскадры замаячил Масамичи Того. И было ему недалеко и недолго.
* * *
Давешний дождь лишь смягчил, смазал перепад температур, обещая к полудню не больше шести градусов плюсом. До южных широт докатилась своенравная барышня осень, хмурясь густой облачностью, непокойно задув ветрами, погнав барашками волны, проносясь залётной крикливой чайкой, затрепав флагами и вымпелами, заставляя сигнальщиков кутаться в штормовки, офицеров надевать тёплые тужурки.
Солнце давно оседлало сизое по восточному горизонту марево, подсветив косыми лучами идущие колонной броненосцы, выявив (словно обнажив) все полученные в бою раны.
На кораблях, под руководством старших офицеров и судовых специалистов, устраивали комиссию – совершали обход, обследуя надстройки и борта, вооружившись писчими принадлежностями, блокнотами, записывая, документируя повреждения для последующего предоставления докладных «под шпиц», в высшие морские инстанции.
Хуже всех, наверное, выглядел «Пересвет». Если все корабли эскадры в той или иной степени несли на себе палёные следы японских фугасов, то «Пересвету» ко всему ещё будто прошлись по «причёске», обрезав, уполовинив обе мачты, а с ними все растяжки, антенны, сигнальные фалы. Почему-то именно это больше всего бросалось в глаза.
Похожая, но своя беда была на флагмане. Помимо накладывания заплат на издырявленные трубы (это практически по всем броненосцам) на «Цесаревиче» пытались что-то сделать с ослабевшей передней мачтой, крепя, натягивая дополнительные тали. Подбитая японским снарядом, она грозила свалиться, увлекая за собой часть носовой надстройки.
К привычным судовым звукам – к шелесту забортной воды, подвыванию ветра в стеньговых фалах и растяжках – добавился неприятный болезненный скрип-скрежет расшатанного фока.
Матусевич и часть офицеров штаба на время работ (от греха) перебрались на ют в рубку вахтенного начальника, что на кормовом мостике, покуда ветер вбок и не чадит, коптя взад.
Здесь тоже не обошлось без разрушений. Разорвавшийся снаряд оставил повсеместно свои следы – пробоину в настиле палубы, сорванную с петель левую дверь, разломанный железный шкаф и измочаленный осколками мягкий волосяной диван, почему-то ещё не выкинутый за борт.
Взглянув на матросскую суету вокруг фок-мачты, «красующейся» гипертрофированным тяжеловесным боевым марсом, Матусевич, наверное, только сейчас оценил всю нелепость этого французского изыска Лаганя [12]:
– Ведь ещё в Артуре собирались срезать всё к чёртовой матери! Ну точно скворечник-изба на курьей лапе, прости господи! На «Пересвете» и «Победе» сподобились, а тут-то чего?
– Сравнили, – едва слышно пробормотал командир корабля Иванов, – на «пересветах» оно и поменьше, и попроще было.
– Д-а-а, эти одороблы теперь никак без портового крана не снять! – Николай Александрович отвернулся с видом «глаза б мои не видели!», обращая внимание назад в кильватер, теребя – то поднимая, то опуская – бинокль.
Броненосцы в колонне порой заносило, выкатывая из строя… на немного, совсем на малость, что иногда позволяло видеть их лоснящиеся влагой бока – серые в оспинах от японских снарядов, и торчащие стволы казематных батарей, и внушительные башни, выставленные по-походному.
«Мы всё ещё чего-то стоим…» – рождалось у кого-то в голове, на грани уверенности и вопроса.
«Аскольд» и «Паллада» шли по правому траверзу колонны.
По левому в самом хвосте держались два миноносца. И в оптику на головном «Бойком» вполне отчётливо был заметен след пожара на баке, слегка покорёженный, будто свёрнутый в сторону мостик. Однако носовая трёхдюймовка торчала гордо, стволом под «сорок пять».
Там же на мостике,
