– Your Majesty![17] – Он поклонился императору и продолжил на хорошем русском, но с англосаксонским акцентом. – Я служащий госдепартамента Северо-Американских Соединённых Штатов, мистер Джон Ланкастер Пек. Хочу обратиться к вам с персональной просьбой. Если послушать ваши заявления, а также речи министров правительства империи и депутатов Госдумы, то получается, мы виноваты вообще во всём. В частности, в ежедневном падении курса золотого, сокращении запасов мёда, плохом качестве водки, перевороте в Финляндии, смене эмира Киренаики, убийстве багдадского халифа и нелегальном ввозе йогурта. То есть по уровню могущества мы находимся в ранге первого заместителя Господа Бога и близки к тому, чтобы сместить Его с пьедестала. Знаете, к чему это привело? Наше начальство вам поверило. Теперь, если мы проваливаем выполнение задания, нас обвиняют в лености и увольняют. Лучшие специалисты не могут прокормить своих детей, роются в мусорных баках, а некоторые и вовсе спиваются. И вот, мы всем госдепом скинулись и испекли вам торт. С безе и розочками. Не откажите в нашей просьбе – сваливайте на нас чуть меньше проблем. Простите, но зимой у вас мёрзнут не из-за испытаний ЦРУ погодного оружия. И в вашем правительстве просто дураки сидят, а не по причине спецоперации госдепа. Please.
Государь император, просветлев лицом, поднялся с трона.
– Нет уж, пресловутый мистер Пек, – произнёс он отчётливо и ясно. – Это что ж ты нам предлагаешь сказать – дескать, зимы у нас сами по себе холодные, золотой упал, поскольку мирза Наебуллин тот ещё осёл, авиакатастрофы случаются по вине лётчиков, а бабушки с дедушками невесть как выживают, потому что пенсии у них копеечные? И всё это без участия госдепа?!
– Собственно, да, – выдавил из себя Джон Ланкастер. – Мы тут вообще ни при чём.
Красная площадь коллективно покатилась со смеху.
Смеялись все – и упитанный гражданин без шляпы, и бритый наголо мужчина, и женщина в очках, похожая на библиотекаря, и дородная крестьянка в красном платке. Каждому было понятно, что иностранец сморозил небывалую глупость. Открыв волосатый рот, заливисто ржал Матвей Квасов. Развеселился Шкуро, да и сам государь император, отличающийся завидным спокойствием, позволил себе еле заметно улыбнуться.
«Вообще интересно, – думал Шкуро, не забывая хохотать, – а что бы мы в принципе без госдепа и ЦРУ делали? И жалко людей – их вон как мучают. Но если нам валить проблемы станет не на кого, нас завтра же на вилы поднимут. Ведь в стране и мёда залейся, и золото, и лес, и руды полно – а живём хуёво, кто к власти не приди. Эдак народ сообразит, что для пущего счастья всего-то надо сбросить в одну яму роялистов да либералов, землицей сверху присыпать да сидеть пивко попивать в своё удовольствие. Господи Иисусе, продли дни госдеповы!» Он смотрел в согбенную спину уходящего под всеобщий смех Джона Ланкастера Пека, и ему хотелось броситься за ним, обнять сзади, шепнуть на ухо по-дружески, что всё будет хорошо. Однако Шкуро знал – он не посмеет так поступить.
Сотрудник госдепа, шатаясь, скрылся за поворотом на Лубянку.
Оттуда прозвучал хлопок – то ли выстрел, то ли лопнул воздушный шарик, – но собравшихся на Красной площади сей факт уже не волновал. Они обнимались, изнемогали от веселья, вытирая крупные слёзы, выступившие на глазах. Государь, сев обратно на трон, привычно благословил парочку младенцев и обещал исцеление полусумасшедшей старушке из Серпухова, умолявшей излечить её от бесплодия. Шкуро уж совсем было выдохнул, однако скорбные предчувствия графа не обманули. Сбоку эдаким фертом выступил студентик в форменной тужурке и, как положено, с непокорными вихрами. При виде студентика у Шкуро заледенело сердце. Он эту свинскую публику знал давно и хорошего от неё не ждал. Вытащив из кармана патриотический телефон «Йога» (интерфейс там был настолько кривой, что управляться с техникой можно было, лишь переплетая пальцы), министр отправил сигнальную эсэмэс. Но чуть опоздал.
– Сударь, – произнёс вредоносный юноша надменным тоном, специально не оперируя формулой «ваше величество», – как вы изволите прокомментировать случай с городом Корниловым? Сделанные там шокирующие фотографии выложены на сайте «Карнавала. нет».
Больше он, собственно, сказать ничего не успел – за спиной выросла пара неприметных с виду мужчин в тёмных очках (как у Джона Ланкастера) из Тайного приказа стрельцов, лейб-охраны императора. Один придержал бунтовщика за локоть, в пальцах другого тускло блеснул шприц, и студентик в секунду обмяк, повиснув на мощных стрелецких руках.
– Что это было? – недоумённо спросил император.
– А это он, твоё величество, сомлел от счастья, – просиял Матвей Квасов. – Видит тебя да думает – эк государь-то наш пригож да весел, не то, что я, коровище поганое. И сердечко не выдержало, сразу брык – лежит, вишь, да «Боже царя храни» себе мычит радостно.
– Но он упомянул какой-то карнавал, которого нет, – не унимался август. – Для чего?
Шкуро тихо, однако весьма виртуозно выругался.
– Государь-надёжа! – с чувством, громко сказал Квасов. – В том-то и суть. Редко ты показываешься народу, аки солнце ясное издалёка. А ведь каждое твоё явление – словно праздник, сродни карнавалу. Вот и плачутся людишки, и стонут – карнавала, дескать, нет, не напитаемся позитивной энергией – и как жить, если царь наш очи не услаждает?
«Гений, – похолодел Шкуро. – Настоящий гений. Нам точно его небеса послали».
– Ну, что ж, – милостиво заметил монарх, – это требуется исправить. Отныне обещаю общаться с верноподданными трижды в год. Ещё вопросы есть или можно конфеты?
Стрельцы пронзили взглядами толпу. Подданные держались молодцом, не роптали.
– Не-не, милостивец, живём мы просто зашибись, – вновь растянул слова бритый, – но ты и верно давай заканчивай, а то не удержатся тут и выскажут тебе честно всё, что думают.
– Вопросов нет, – радостно подытожил Матвей Квасов. – Ну что ж, кто не успел, тот опоздал. До встречи в следующий раз, и снизойдёт на вас благодать небесная. А теперича, православные, молю за вас Богородицу, и да пребудете вы в шоколаде во веки веков!
Император запустил руку в специально приготовленный мешок и бросил в толпу горсть конфет «Мишка». Шоколадное благословение всегда завершало явление царя народу.
… Стоя поодаль, Шкуро нажал на кнопку смартфона, взятого у опасного студентика, и с удивлением обозрел нечёткое, но вполне видимое фото: кажется, снимок уличной камеры.
– Вашу мать, – дрожащим шёпотом произнёс граф. – Дорогой самодержец, мы пропали…
Это была фраза из старого фильма – запрещённого давно, во имя престижа монархии.
