Он понял, что проболтался. И что сейчас она всё поймёт. Потому что от этой девушки ничего невозможно спрятать. Ну, по крайней мере, — спрятать надолго.
— Он лётчик, — тихо, потрясённо прошептала девушка. — Лётчик. Пилот. Истребитель. И вы… Вы страшно боитесь. Просто… Ужасно. Вы его очень любите. Вы… но ведь он – не ваш сын?!
— Больше, чем сын. Гораздо больше. Ученик.
— Вот оно что… Вот оно что. А у нас с фашистами… пакт. Но это же не дружба никакая, это просто политика. Вы же знаете всё. Вы же понимаете! Нам нужно время, чтобы подготовиться. А потом – мы так ударим по ним! Вместе! И обязательно победим. Обязательно!
Вот, подумал Гурьев. Вот, это хорошо. Пусть пока думает так. Это хорошо, хорошо. Это правильно. Пока – правильно. Лучше пока не нужно. Больше не нужно. Пожалуйста. Пожалуйста. Не нужно больше ни о чём догадываться, хорошо?!
— Всё равно. Это неправильно. Нечестно. Несправедливо. Вы должны быть вместе. Если это любовь… Ведь вы же не думаете, что всё кончилось, правда?!
— Я много о чём думал. И об этом тоже.
— Тогда позовите её. Скорее. Сейчас же!
— Я не могу.
— Почему?!
— Я не имею права.
— Если он её любит по-настоящему, он её отпустит. Он должен понять… Давайте, я ему письмо напишу?! Я ему всё объясню. Я сумею.
— На каком языке? — Гурьев не захотел сдержать невесёлой улыбки.
— In English, — по-английски ответила Даша после короткой паузы. И медленно, но твёрдо продолжила: – I do not speak very well, but I can read and write much better. I simply had no opportunity to practice enough. And now, — perhaps I would have one.[27]
Интересно, подумал Гурьев, сколько ещё сюрпризов она мне преподнесёт? Явно не только сегодня. Конечно, акцент довольно жутковатый, но все вспомогательные глаголы, времена и предлоги на месте. Ах, как это радует.
— Меня папа учил. И сама училась. И по-испански тоже, — Даша опять вскинула подбородок: – А как его зовут?
— Эндрю.
— Я на неё похожа? Хоть немного?
— Почему ты спрашиваешь?
— Потому что вы так на меня смотрите. Особенно. Вспоминаете кого-то, кого видели очень-очень давно. Её? Или ещё кого-то? Другого?
Этого просто не может быть, твёрдо решил Гурьев. Не может быть такого, и всё.
— Нет. Совсем не похожа. Ты очень красивая девушка, Даша, — но совершенно другая. — Гурьев не собирался сегодня углубляться в детали – кто на кого похож и что всё это значит. Пусть будет пока так.
— А сколько ей сейчас лет? Она… намного вас старше?
— Мне тридцать. А ей скоро исполнится тридцать два. В сентябре.
— Так это не её сын… Брат? Младший брат?
— Да.
— Ладно, — кивнула Даша и повторила с какой-то настораживающей интонацией: – Ладно. Я что-нибудь придумаю. Обязательно придумаю. Вот увидите. Обещаю.
— Давай всё-таки пойдем дальше, — осторожно сказал Гурьев. — А то я опоздаю на званый обед к вашей заведующей.
— Так нечестно, — Даша посмотрела на него.
— Что нечестно?!
— Я вашу тайну знаю, а вы мою нет.
— А что за тайна у тебя такая?! — Гурьев опять задавил адреналиновый всплеск.
Неужели, пронеслось у него в голове. Неужели. Она знает? Что – знает?!? Что за бред лезет тебе в голову, наставник заблудших?!
— Опять вы, — нахмурилась Даша. — Я же просила. А вы обещали.
— Это очень трудно, — вздохнул Гурьев. — Но я честно стараюсь, ты же видишь. Видишь?
— Вижу, — Даша укоризненно покачала головой: дескать, что с тебя взять, зануда. — А тайна в том, что нет никакой тайны. Все думают, что есть, а на самом деле – нет. Грустно, правда?
Гурьев чуть перевёл дух. Кажется, пронесло. Пока – пронесло. Надолго ли?!
— Не грустно, — ласково произнёс он. — Тайна – это всегда скелет в шкафу. По-моему, лучше обойтись без скелетов. Они имеют привычку выпадать при самых неподходящих для этого обстоятельствах. Ну, и потом – теперь у тебя тоже есть тайна.
— Это ваша.
— Ну, мы же с тобой друзья, — Гурьев улыбнулся, покачал головой. — Мы так и будем болтать по колено в воде, пока не стемнеет?
— Конечно, нет. Идём.
— Мы разве на «ты»? — вкрадчиво поинтересовался Гурьев, уже угадав ответ и заранее смиряясь с неизбежным. А попробовал бы я трепыхнуться, подумал он не очень весело.
— Но ведь ты сам сказал – мы друзья. В школе я буду ужасно, до тошноты вежливая. А вообще… Я не знаю, почему. Я просто – так чувствую. Можно?
Это до такой степени непедагогично, подумал Гурьев с ужасом. До такой степени, что…
— Можно.
— Гур.
— Что?!
— Опять я угадала, — Даша посмотрела на Гурьева, как показалось ему, снисходительно. И улыбнулась.
— Угадала, — он смотрел на неё так, словно видел впервые. — Угадала ты, Даша.
А, всё равно, махнул он мысленно рукой. Всё равно через два дня вся школа будет его так называть. Ничего не попишешь. А там – и весь город. Пророчество.
— Я всегда угадываю, — она пожала плечами так, словно речь шла о чём-то безнадёжно обыденном и скучном, как тетрадь в линеечку. — Идём?
Они дошли до его скалы, потом, одевшись, быстро дошлёпали до пляжа, вместе поднялись в будку спасателя.
— Чердынцева?! — Огромный, похожий на боцмана пиратского галеона – только без повязки на глазу – мужичище вытаращился на них, переводя взгляд удивительно ясных, детских каких-то, глаз с Гурьева на Дашу. Лицо у него тоже было такое открытое, детское – просто читай, не хочу. — Заходи, кума, любуйся… Ты чего?!
Проклятые маленькие города, подумал Гурьев. Ненавижу.
— Познакомьтесь, Денис Андреевич, — Даша вздохнула и виновато посмотрела на Гурьева. — Это Денис Андреевич Шульгин, наш учитель физкультуры. А это…
Гурьев пожал веслообразную лапищу:
— Перекись, вата есть? Надо царапину обработать.
— А что случилось-то?!
— А не надо вопросов, — покачал головой Гурьев. — Сами справитесь, или помочь?
— Справимся, товарищ Гурьев.
Кажется, в голосе Шульгина прозвучало что-то вроде обиды. Вот это напрасно, подумал он. Напрасно я так с ним. Правильный мужик. Пригодится. Для дела – и вообще, пригодится.
— У тебя рубашка есть? — гораздо мягче спросил Гурьев и улыбнулся – своей нормальной улыбкой, против которой не было защиты ни у кого, никогда. — Ты посмотри, в каком я виде. Люди сейчас разбегаться начнут.
— Да нормально всё, — заговорщически усмехнулся Шульгин. — Щас.
— Спасибо, — надевая великоватую рубаху, от всего сердца поблагодарил Гурьев. — Я за таксомотором сбегаю, а вы тут полевой лазарет пока разверните. Салют.
— Ну?! — повернулся к девушке Шульгин, когда хлипкая дверца будки затворилась за Гурьевым. — Рассказывай, быстро!
