Ладе ладно уж – ей дядька Захар доводился крёстным отцом. А Полесе-то ведь всё равно – что ж как не парубок рядом с нею присел, а пожилой от жизни мужик? Она ручке своей не хозяйка и вовсе навроде уж как… скользнула ладошка до дядьки в мотню без излишних препон…
– А какие песни теперь в почёте среди… – дядька Захар на полуслове и обмер: схватила Полеся за мягкое тело, нащупала хуй, потянула за мошонкин мешок…
Песни песнями, потянулся вечер своим чередом, а дядька Захар долго взглядом напротив в стену торчал, да сопел, отряжая за порцией порцию умело выдаиваемую сперму в штаны к себе и в насквозь расскольженный кулачок…
А то и вовсе беда! В вечер тот хлопцы заночевали в лесу, на дровяных заготовках к зиме. Заночевали и заночевали, всё ж дело обычное. На посиделках лишь из дев сарафан. Песни прежние, хоть может и без того огоньку. Жизнь тикёт. А Полеся снова не выдержала. Взяла, да и сунулась непокорной ладошкой своей, посмерклось лишь, к соседке-подружке Лете Звягиной под подол... Лета вначале очень противилась – всё ладошку старалась убрать или, против того, слишком сильно сжимала коленки, не оставляя простор. Но Полеся лаской взяла, и уж тогда… Хоть и полутемно, а приметно ведь – невозможно ведь всё поукрыть. Все девицы оставили веретена, да пялицы, когда Летачка одна из всех и не замечала уж ничегошеньки вкруг: сидела просто, коленки Полесиной ручкой оголены и всё шире дрожат в разны стороны, глаза прикрыты совсем, а из груди то слабый ах вырвется, то почти неслышимый ох… А ручка Полесина всей ладошкой брала за пизду подружку, стискивала, да отпускала нежданно – выходил ярый слышимый хлюп. Постанывала-постанывала Лета-краса, да и разрядилась: задёргалась, заелозила вся по лавочке, да уж очень смачно захлюпала овлаженной промокашкой-пиздой… Верно с месяц потом дразнились всё Хлюпалкой подружки-девушки на неё – больно хороша была Летачка в тот момент, да засела на память всем им…
Поутихло же чуть баловство то у Полеси с особого случая. Как-то шла мимо речки, глядь, а там рыбаки. Посиделок тем вечером не было, а меж рыбаков у костра угляделся ей дядька Звенигород. Вот Полеся и подошла к рыбакам, да и отозвала Захара от костерка внедалёк.
– Дядька Захар! Дай мне потрогать… его… – чуть смущалась, конечно, что надо просить и что рядом невдалеке мужики другие совсем, но всё же решилась Полесюшка.
Дядька Захар без особых тревог повыпростал хуй и вложил его в жарко зажавшую сразу же девичью узкую ручку.
– Глянь, Хитро, чем там Митрич с девахой беседует! – через сколько-то времени поприметил один с тех рыбаков, обратив взгляд на торчащего в десятке шагов дядьку Захара с пожимающей ему задеревеневший хуй Полесею. – Я б ей тоже бы так кой-что разъяснил…
– Чего там? Ох-ты… – обернулся на показ товарища третий рыбак и застыл. – …Дрочит ему! Посмотри! И как крепко-то жмёт… Лебедь, а давай мы иё… раком… или рыбкою промеж себя…
– Чихвостить, чихвостить иё! Ведь же просица!.. – не вынес, вскрикнул Лебедь навслух. – Ебать её в рот!
И тогда уж Полесю поставили так удобно, что всем довелось: Митрич Захар всё также жался в чувствах хуем в ладошку ловкую девушке; Лебедь, сняв сапоги и аккуратно развесив штаны, бережно обучал её «пробовать»: то вставлял глубоко, то высовывал вовсе свой хуй изо рта у Полесюшки; а проходимец Хитро жал и жал своим хуем в пизду, пока не поддалась целомудренка – натянулась усердно на настойчивый хуй, да и лопнула целкою на третьем качке удалом. Забрызганною и замызганною провожал поздно ночью уже дядька Захар Полесю в родительский дом…
С того случая стало немного спокойней житься Полесе. Только лишь Ракита Село сокрушался пред другом Матюхою: «Так уж вышло, Андрюх, не уберёг!..». «Да чего не уберёг-то, Ракит?», смеялся Андрюха Матюк над ним, «Целки, что ли, Полеськиной? Тоже, конечно, беда! Иё ж ебать спокойней теперь! Погнали уж в гости к ней, не то как на Спаса поженимся, так уже не досуг станет может быть…»
Въехамшая по дороге во ржу телега скрипела, колымала и корчилась.
- Езвени тада, Марфа_Матрённа, када мы таки обходительныи! - в такт телеге нёс в мех ноздрей своих дым-пургу возница-ермак в полуталинке и кирзовых омяк-сапогах. - Не признал образованиев таких, вишь ли сталось как!.. А то-п ёп на торгу, средь людей, шоб стыда обралась так совсем!..
Сидевшая рядом девушка прятала в брови глаза и норовила отсунуцца от иго подпоясанной верёвкой-рубликом сраки подальше на жёско-досчатом облучке.
- Чего вы, дядьку, несёте!.. - возражала она в легчайшем отчаянии. - Какая я вам образованная! Мы из простых, сами вы марфа-матрёнавна!! Грех вам меня обижать, раз подбросили, верно всё!!! И так уж разок обездолили...
"Дядьку" довольно кряхтнул:
- Да то ж рази обида была?! Скажи тока, шо не в углуздку пришлось оконца?! Ведь всхорохорилась-то, всхорохорилась ведь сама-т напослед, а ведь, а!..
То дело было ране на полверсты и стремянный пролёт. Подобрал каряжич Селена_Хапок по обратной дороге с уездного торжища себе пешеходную девку в попутчицы. Да и поёб. А чего? Ей хотелось иль нет - то без умыслу. А ему-то уже нетерпёжь день который жал в край!.. Он и науговаривал заглянуть молодую попутчицу под сенные те вороха - "Поглядеть, как устроен повоз!.." Ну а там дело знамое - только лишь заглянулась-загнулась она, как сарафан ей подолом на белый в две лодоньки зад и ибби!! Долго не вынес, по правде, сильно уж по такой подвернувшейся стати соскучился!.. Да и вздохнула она столь взаправду напуганно под йим, да словно и не понявши ничего, што тут же он в неё сполна и струхнул-напрудил... Она тихо попою дёрнулась чуть - когда уже до колен протекло...
И теперь - в себе-то само!.. - ехалось свободно и ввольную: словно ветер попутком настал... Жал к себе Хапок под праву лапищу за бок иё, да пошмыргивал в удовольствии, да исчо сраморечил нито, норовя по пути до конца оскорбить уже девичью честь... Она же отсаживалась при каждой новой возможности от иго в самый край, да в толк никак не брала, чево он за тип.
- Блядь теперь ты и есть! Самая што ни есть самопервая блядь!.. - довольно гудел каряжич себе в бороду. - Так среди прямо дороги подставицца!
- Да чего же вы так!.. - вся запыхивалась от негодования девушка, толча обеими ручками в бочину иво полуталинка. - Как же можно вам так говорить про хорошую девушку!.. Вы ж меня первый и сам под себя и поставили!..
- Первая блядь! - настаивал на своём гонорным смехом Хапок. - Как приедем теперь на селу, так и выставлю сразу всем на известие: блядь, вот, знатную вёз при себе - всю дорогу еблась мала-в-три проходимая - и вам нате, довёз!.. Любуйтеся, радавайтесь! Блядь же? Блядь?!
