— Имя, возраст, — обратился он к валяющемуся на полу мутанту. Выродок сел, затряс головой.
— Вода… Пить…
— Помощник, дайте ему напиться.
Мутант схватил протянутую кружку, кадык на его шее задергался. Краузер отметил: неплохо бы напоить всех доходяг, а то передохнут до ночи. И в тень их согнать, что ли. Вообще странно, он всегда считал, что физически мутанты лучше приспособлены к климату Пустоши, чем люди, недаром же плодятся и благоденствуют. А оказывается, они хилые.
— Имя, возраст, — повторил Краузер.
— Гоп, — мутант с трудом оторвался от воды, — сколько сезонов мне, не знаю.
Этот выглядел почти человеком, ровесником Краузера, а может, чуть старше — в расцвете сил, в общем. Только стопы у мутанта были непропорционально большими, а кожа на пятках — черная, растрескавшаяся. Гоп смотрел на человека мутными глазами и ждал дальнейших расспросов.
— Род занятий?
— Пастух. Был учеником шамана. Про шаманские культы мутантов Краузер читал где-то.
— Где сам шаман?
— У нас уже нет, ушел он, давно, много сезонов назад.
Лекарь задумался: при отсутствии самого шамана и ученик сойдет. Хоть что-нибудь этот Гon (вот же имена у них!) должен помнить. Но сейчас толку от расспросов будет мало, да и времени тоже в обрез.
— Этого, — Краузер обратился к помощнику, — отделить от толпы. Пригодится.
* * *
Лекарь попросил подполковника Грица напоить мутантов и организовать навесы. Осмотр двигался медленно, хотя, на взгляд Кира, все было яснее ясного: перестрелять выродков, да и дело с концом. Но командование с требованиями Краузера почему-то согласилось, и воины Омеги принялись сооружать навесы для нелюдей. Кир трудился наравне со всеми, а руки чесались взять автомат да устроить охоту на мутантов. По жаре выродки совсем раскисли, да и на людей духота и влажность действовали не лучшим образом. Кира поддерживала только неослабевающая ненависть.
День клонился к вечеру, и ночь не обещала прохлады, а лекарь еще не закончил даже с самцами. Нескольких приказал отделить от стада, треть забраковал, а две трети ждали своей очереди. Самки с детенышами опять подняли вой. Кир сорвался, двинул одну тварь прикладом, его одернули. Понятно стало, что батальон застрянет в деревне на несколько дней.
* * *
Следующие трое суток запомнились Киру вонью, жарой и постоянным шумом: выли мутанты, кто-то из них, подыхая, хрипел, орали детеныши. Сержант из третьей роты не выдержал и забил насмерть двух верещащих недоносков. Кир ему позавидовал, командование же объявило сержанту выговор. Рядовые, измученные непереносимыми условиями, работали спустя рукава, отлынивали, прятались в тени. Кир озверел: кричал, на людей, правда до рукоприкладства не опускался. Пока что.
Бесила неопределенность, бесил лекаришка Краузер, отбиравший мутантов придирчиво, как фермер — ездового маниса или вторую жену. На что Краузеру сдались недолюди, Кир не интересовался, понимал, что лейтенант не имеет права спрашивать с научника.
Вечером третьего дня Кир вместе с другими офицерами организовал баньку. Натопили, отмылись — в парилке было прохладней, чем на улице. Он вышел из домика в самом благостном расположении духа и решил проверить, как ведет себя его взвод.
Загон с мутантами преобразился за последнее время: навесы выродки усовершенствовали, какими-то тряпками отгородившись от оккупантов. Где мутанты раздобыли дрова, провизию, плохонькую посуду — Кир не знал, но у мутантов все было: они варили вонючие похлебки, запекали какую-то дрянь, дневали по углам. Почуяв запах дыма, Кир направился прямо в загон. Он не опасался нападения, но пистолет на всякий случай держал в руке. Широкими шагами пересек вытоптанную площадку. Мутанты, рывшиеся в пыли, при виде него опускали глаза и низко кланялись. Кир не обращал внимания. Он знал, что делается под навесом, за тряпками: там в спешке тушат костер, прячут мятую кастрюлю или щербатый горшок… За те мгновения, что Кир шел, все убрали. Он осмотрел бабьё (это был женский навес). Одна самка—с иссиня-белым лицом, чересчур широко расставленными глазами, приплюснутым носом и рассеченной надвое верхней губой, — завидев лейтенанта, начала тихо подвывать. Это ее спиногрызов недавно уничтожили. Кир приблизился, пнул сидящую уродину носком сапога в бедро. Она продолжала не отрываясь смотреть на человека, и Киру стало неуютно. Он харкнул ей прямо в морду, и мутантка рефлекторно отклонилась.
Ухватить за волосы — косичка тоненькая, сальная, противно скользит в ладони, — выволочь на улицу. Тварь на четвереньках семенит следом, кособокая, страшная. Швырнуть в пыль. Приложить по ребрам. Знай свое место! Ничего, доберется лекаришка Краузер и до самок, отберет нужных. А остальных Кир с величайшим удовольствием пустит в расход! О, это будет прекрасно!
Стрелять он не стал. Добивать тоже. Отвернулся и пошел к воротам загона. Там как раз дежурили двое рядовых из его взвода — увидев лейтенанта, вскинули руки в приветствии:
— Славься!
Кир ответил по уставу и лишь потом заметил, что вместо Генри дежурит Марик. Что случилось с рядовым? Кир спросил у его товарищей, но дежурные замычали невразумительно, и хорошее настроение лейтенанта улетучилось: его подчиненные врали ему, командиру! Взводному! Разъяренный Кир кинулся на поиски рядового. Обежав загон, наткнулся на Генри за углом сарая. Наемник совал лепешку в руки мутантке…
Кир не помнил, что он орал, его разрывало негодование. Генри медленно обернулся, и лицо его побелело. Мутантка прижала лепешку к груди. Кир выстрелил в самку, она рухнула не сразу: судорожно дернулась, всхлипнула и только потом грудой тряпья осела на землю.
Лейтенанта пришлось оттаскивать: брызжа слюной, он избивал рядового, ногами месил и вопил о подчинении, о высоком звании человека, о брезгливости. Мертвая мутантка валялась рядом.
* * *
На первичный осмотр мутантов Краузеру понадобилось восемь дней. Наконец интересные с точки зрения науки и пользы экземпляры были отделены от бесполезных выродков. Краузер отобрал полтора десятка перспективных особей обоих полов и всех возрастов. С ними предстояло работать, чтобы понять, будет ли от мутантов толк. Остальных можно было смело уничтожать.
Мутанты в загонах успокоились — видимо, решили, что оккупанты заберут с собой полтора десятка отобранных, а прочих отпустят. О решении генерала Бохана они не слышали.
На совете, посвященном окончанию отбора, подполковник Гриц связался с генералом напрямую, предложил создать сортировочные лагеря, согнать туда мутантов Пустоши и Донной пустыни и посадить бригаду научников — изучать, отбирать. Так можно обойтись меньшими силами. Бохан с Грицем согласился, но заметил: сейчас на это нет времени, сперва — Москва, потом — лагеря для мутантов, война будет долгой. На данный момент целесообразно уничтожить самые сильные племена, напугать мелкие деревни, отогнать кочевья — пусть сидят по углам.
Краузер в свою очередь предложил новые, экономичные методы уничтожения: отравляющие вещества, огонь. Но в первый раз решили действовать по старинке.
Гриц не хотел допускать Кира к командованию расстрельным взводом, однако других кандидатов не нашлось. По приказу лейтенанта мутанты выкопали за деревней ров глубиной в два человеческих роста и шириной в полтора. Они не задавали вопросов и не подозревали, что роют себе могилу. С рассветом начали.
Сперва из загона вывели самцов — не всех, два десятка, чтобы за раз управиться. Рядовым раздали по сто граммов кактусовки. Кир распорядился выстроить мутантов в ряд на краю рва, спиной к бригаде, но омеговцы все равно нервничали. Выродки, похоже, теперь уже догадались, что их ждет, потому что один вдруг прыгнул в ров, надеясь сбежать, но Кир оказался быстрее: кинулся к краю, прицелился, пристрелил мутанта и тут же дал команду открыть огонь.
Загрохотали автоматы, мутанты посыпались в ров. Не было ни криков, ни стонов — чистая работа. Солдаты приободрились. Самцов перестреляли легко, деловито. Хуже стало, когда пошли самки.
Они уже понимали: ведут на расстрел. Приходилось конвоировать. Самки брели, глядя прямо перед собой остекленевшими глазами. Бригаде налили еще по сто граммов, и солдаты ошалели от запаха крови, от вседозволенности. Кир и сам ощущал это сладкое чувство, кружащее голову сильнее кактусовки (он не пил, считал, что командир должен быть трезв).
Рядовые смеялись, шутили, пели. Выстроили баб по росту. За юбки матерей по-прежнему цеплялись спиногрызы, ревели. Одна девочка, маленькая, похожая на человека, если бы не чересчур большие, желтого цвета глаза, вдруг кинулась к омеговцам:
— Дяденьки! Я маленькая! Я не хочу умирать! Я ничего плохого не сделала! Дяденьки!
Марик, рядовой из взвода Кира, присел перед ней на корточки, коснулся кудряшек и со счастливой улыбкой идиота сказал:
