С трепетом в груди я ждал наступления настоящих сибирских морозов, именно они проверят нас на прочность и то, как мы подготовились к зиме. За два месяца зимы лишь дважды пришлось поволноваться, перед Рождеством была вспышка респираторных инфекций, да перед Крещением пришлось поработать скальпелем, с интервалом в три дня было два случая аппендицита. В первых числах февраля товарищ Нострадамус подал мне сигнал: пора, светлость, ждут тебя на Енисее.
Восьмого февраля я запланировал утром быть на заводе. Накануне вечером Машенька спросила меня, когда надо ждать её отца.
–– Машенька, почему ты вдруг задала этот вопрос? –– вопрос жены меня не удивил. Жене несколько не здоровилось и я собирался ехать один.
–– Я чувствую, что пора, они собираются возвращаться.
–– И как ты это чувствуешь, –– спросил я, через слово целуя жену. Её беременность уже была видна и Машенька с каждым днем хорошела.
–– Не знаю, –– пожала она плечами. –– Просто внутри появляется какое-то чувство, это бывает очень редко.
–– Но метко? –– вопросительно закончил я.
–– Да, ошибок еще не было.
–– Не хотел тебя огорчать раньше времени, –– начал я говорить, но Машенька остановила меня, закрыв мне рот своей ладошкой.
––Завтра утром ты едешь на завод, а я остаюсь в Усинске?
–– Да, Машенька, завтра я еду на завод, а потом на Енисей. Надо начинать готовиться.
В полдень я был на заводе. Там меня ждали. Завод уже действительно стал заводом. Две паровые машины, два универсальных токарных станка, один вертикальный фрезерный, паровой молот, два прокатных стана, и пока еще блауфен по сути. У нас просто не было достаточного количества железорудного сырья и каменного угля для непрерывной работы домны. Мы научились получать кокс, но угля не было.
Углежоги уральских заводов в массе своей активно поддержали самозванца и верно служили ему. В итоге из двух бригад заводских углежогов в отряде оказалось всего трое, а через Енисей перешло двое. И поначалу с древесным углем все было непросто. Но постепенно дело наладилось и две небольшие бригады успешно обеспечивали нас древесным углем и Яков не жаловался на отсутствие поташа и смол, да и деготь не был лишним. Но наша металлургия все равно была на голодном пайке. Всё что нам нужно, находится под боком, за Куртушибинским хребтом на территории Урянхайского края или Тувы, в верхнем течении Енисея. Я всё никак не мог определиться Урянхайский край или Тува.
Братья Кривовы, Ферапонт Пучков и Яков почти наладили переработку руды с нашего первого золотого карьера и не болела голова, где брать медь для патронов и свинец для пуль. Каждую неделю наша копилка пополнялась несколькими килограммами золота и серебра, а также платиной, которой у нас уже было около килограмма. Золото давали в основном плавки золотистого чугуна. В тонкостях нашей металлургии цветных и драгоценных металлов я совершенно не разбирался, весь мой вклад была идея с золотистым чугуном. Я когда-то читал об этой идее Павла Аносова, но каких-либо подробностей и тонкостей не знал. Но этого оказалось достаточно и Яков сумел воплотить эту идею в жизнь.
Моей химической лекции оказалось достаточно и наша лаборатория по моей оценке на голову опережала мировое развитие химии лет на … А вот здесь полет моих мечтаний и фантазий с лету останавливался однажды пришедшей в мою голову мыслью.
За несколько месяцев мы шагнули чуть ли на пятьдесят лет вперед в развитии науки и техники. Если посчитать абсолютно всех причастных к работе завода сотня может наберется, ну полторы. Есть еще производство кирпича и бумаги, швейка та же. Стекольный цех и гончарная мастерская, Фома Васильевич загорелся после моих рассказов о бетоне. Сколько всего сделано, мне просто в это не верится. Можно конечно надувать щеки и разглагольствовать про освобожденный труд. Но больше всего мне хочется знать, а как там, в России и Европе, Китае и Америке, может быть мое попаданство имело глобальные последствия и мы изобретаем велосипед?
Леонтий должен был дать какой-то на этот вопрос, если конечно они вернуться.
Петр Сергеевич обрадовал меня своими успехами, целых пять новеньких винтовок стояли в пирамиде в конторе завода. Они были целиком и полностью сделаны на заводе.
–– Любую бери и стреляй, –– Петр Сергеевич был горд своими успехами и просто светился изнутри. Я посмотрел каждую винтовку, подержал, прицелился. Какими-то неуловимыми тонкостями эти винтовки отличались от переделанных штуцеров.
–– А как они на стрельбище? –– поставив винтовки в пирамиду, спросил я.
–– Земля и небо, если сравнивать со штуцерами. Здесь стволы просто новые, да и металл получше. Бьют точнее и почти на сотню метров дальше.
–– Вовремя вы с ними успели, дополнительный довод, да еще какой. Где Ерофей и Леонов? –– капитан с сержантом должны были ждать меня на заводе.
–– Здесь мы, ваша светлость, –– Ерофей и Леонов зашли в контору.
–– Экскурсию по заводу отложим на потом, предчувствую я торопиться надо, –– я не мог объяснить, но товарищ Нострадамус меня очень торопил. –– Где Ванча?
–– Снега навалило много, он с моими молодцами дорогу пробивает, –– ответил Ерофей. Для предстоящего дела, в котором я не сомневался, Ерофей подготовил сборный десяток своих гвардейцев. Все его люди пробовали стрелять из винтовок и Ерофей отобрал десяток самых лучших стрелков. А пока не было винтовок, все они были вооружены казнозарядными ружьями.
–– Берем винтовки и вперед, все по ходу. Патроны где? –– спросил я, подошедшего Якова.
–– Я навьючил их на лошадь, три сотни для винтовок, ружей и пистолетов. Если будет серьезное дело гильзы не собирайте.
Яков был необычайно бледным, легкий тремор и какой-то напряженный взгляд. Выбрав удобную минуту, я прямо спросил его, в чем дело.
–– Мне, Григорий Иванович, почему-то кажется, что мы скоро столкнемся с теми, кто хотел убить меня. И мне страшно от этого, но я не могу ничего с собой поделать.
До Енисея добирались больше суток, ночь провели в снежных хижинах, предусмотрительно построенных Ванчей. Уставшие от расчистки снега гвардейцы глубоко спали. Мне же не спалось, слова Якова не давали мне покоя. Ерофей спал, но очень чутко. Утром он вопросительно посмотрел на меня. Я рассказал ему о словах Якова. Он хмыкнул и зло прищурился:
–– Нет проблем, ваша светлость, если дойдет до боя, надо брать в плен. Будем бить по ногам и рукам. Потом поспрашиваем голубчиков, –– такую змеиную улыбку Ерофея я видел впервые.
–– И ты думаешь расскажут?
–– Уверен, Григорий Иванович, –– Ерофей кивнул на копавшегося с лошадями Леонова. –– Ему никто не откажет.
Вечером десятого февраля мы были на берегу Енисея. Могучая река была скована льдом, ветер во многих местах сдул снег его ледяного панциря, а рядом возвел мощнейшие снежные укрепления. Стоять на высоких скалах на берегу Енисея было неприятно, величие могучей реки подавляло и внушало трепет.
Сооруженный несколько месяцев назад мост Леонов превратил в основательное сооружение. В моем прошлом будущем ничего подобного соорудить в устье Уса было невозможно, но сейчас посредине русла Уса был огромный валун, который мы использовали как опору при сооружение моста. Неизвестно устоит ли он в половодье, но это будет через пару месяцев.
Когда я разглядывал этот валун, мне в голову пришла сумасшедшая идея укрепить этот валун и превратить его в настоящую опору моста. Закрыв глаза, я почти наяву увидел, как мы это делаем. Но сейчас надо думать о другом.
На левом берегу Уса около моста были установлены четыре юрты, которые к нашему прибытию были хорошо натоплены и был накрыт обильный ужин. Все настолько устали, что некоторые предпочли сон еде и через полчаса вокруг было очередное сонное царство.
Сержант Леонов оказался просто железным человеком, он не только был передовиком при расчистке тропы от снега, но и после ужина расстелил на столе карту и начал показывать мне пробитую тропу на север.
–– Мы, ваша светлость, можно смело говорить, дошли до Тепселя. Дальше уже вряд ли получиться, –– я разглядывал карту, немного наклонившись и сержант не увидел мою улыбку. Дойти до Тепселя я и не мечтал. –– Теперь надо расчищать и расчищать тропу, убирать бурелом, где убирать, а где насыпать камни. Строить гати.
