подаренный будильник на столик в углу. Невструев тогда довольно нервно пошутил насчет почетного места — и вернул часы на полку. Знаете, почему?
Дим Димыч набрал воздуху в грудь для гневной тирады.
— Внутри часов установлен транспондер, — по-прежнему спокойно сказал я, и директор закашлялся, пуча на меня глаза.
— Прослушивать мою лабораторию невозможно, — хладнокровно продолжал я, — ее окна находятся ниже «крепостной» стены, и прибор никак не облучишь.
— Вот оно что… — потрясенно выговорил Иваненко. — Столик-то в простенке, а тут железобетон в метр толщиной…
— Именно. Часы с транспондером облучаются микроволнами метров с трехсот — это за пределами запретки. По-моему, генератор установили на опушке ельника.
— И все, что говорится в кабинете…
— Становится известно тем, кому помог Невструев.
— Ах, сволочь какая… — вполголоса затянул Дим Димыч. — Сейчас я эти часики… Да с пятого этажа!
— Ни в коем случае, Дим Димыч! — вскинул я руки. — Пусть думают, что все у них работает.
— Но… — директор недоуменно тряхнул головой.
— Будем слать «дезу»! — с чувством изрек я. — Очень удачно вышло, что вы неделю гнали всех из кабинета!
— Я вел расчеты… — покраснел ученый.
— Прекрасно! Что они могли услышать? Вашу ругань? «Почему этот хренов интеграл не берется, собака сутулая!»?
Иваненко нервно хихикнул.
— И вы сами прибежали к нам в лабораторию! Вы же никому еще не докладывали о хронофизических фокусах?
Уловив нотку тревоги в моем вопросе, шеф успокаивающе поднял руку:
— Режим молчания! Все надо проверить десятки, сотни раз, прежде чем рапортовать об успехах. М-да… А вот Иванову… Нет, ничего я ему не скажу, просто вызову!
— И пусть пару спецов с собой прихватит. Только не из кабинета звоните!
— Оттуда — только жене! — ухмыльнулся Дим Димыч.
Там же, позже
Генерал-лейтенант с удовольствием встал на лыжи — давненько он этим делом не занимался. А ведь до чего ж здорово оттолкнуться — и скользить по синим параллелям лыжни, по искристому снегу, выдыхая затхлый воздух кабинетов и коридоров власти! И до чего ж тут свежо, и пахнет хвоей, а немолодое, увы, тело всё еще крепко и ловко…
Иванов вывернул к ельнику, и остановился. Отсюда лучше улавливался незаметный подъем к объекту. И возвышенностью-то не назовешь, уж очень пологий наклон. Строгие черные столбы натягивали колючую проволоку, и легкий ветерок едва трепыхал красные таблички «Запретная зона».
Сощурившись, Борис Семенович внимательно пригляделся. Пятый этаж — последний, тут не перепутаешь, а окно директорского кабинета — второе с краю…
— Славин! — крикнул он. — Ищем вдоль опушки, отсюда и во-он до той сосны, до горелой!
— Понял! — прогудел здоровенный майор.
И снова заскрипел, зашуршал снег, угодливо продавливаясь под лыжами. Эх, не сдерживаться бы, а махнуть километров на пять по целине! Снегу навалило до того белого, что темная зелень елок кажется угольно-черной…
— Товарищ генерал-лейтенант! Нашел! С ходу! Надо же…
Иванов шустро задвигал палками, и въехал с разбегу на скользкий увал, что подернулся льдистой корочкой. Славин гордо высился рядом с засохшей елью — нижние сучья обломаны, рыжая хвоя обсыпалась с ветвей… Размякнет земля по весне, и повалится дерево. Вон, уже кренится…
— Смотрите, тут дупло, — оживленно болтал майор, — а с этой стороны… Ага-а… Тут как бы пробка! — подковырнув деревяшку лезвием ножа, он расшатал ее, и вытянул. — Генератор…
— Вижу… — затянул генерал-лейтенант. — Направление… Ну, да, как раз туда и кажет. А тут что? — присев, он кончиками пальцев уцепился за край подозрительно прямой щели. Поддавшись его усилиям, выпуклая крышка откинулась. — Не хреново девки пляшут… Передатчик, а вот аккумулятор… Это ж сколько им долбить пришлось, гадам трудолюбивым…
Осторожно прикрыв схрон, Иванов внимательно осмотрелся.
— Коля, ну-ка, глянь. Там не твоих палок следы?
— Не-ет… Это давнишние отпечатки, уже и ледком подернулись. Борис Семенович, наверное, сюда наведывались… Ну, не каждый день, но…
— Похоже, — кивнул генлейт, и хищно ощерился. — Видать, батарею меняли. Ла-адно… Тогда так. Вон, видишь то дерево?
— Ага!
— Помаракуй со спецами из института — надо телекамеру туда сунуть, и пусть транслирует, кто сюда явится. Только не забудь сказать дежурным, чтобы не спугнули! Проследят пусть, установят наружку, а там разберемся.
— Понял, Борис Семенович! Сделаем в лучшем виде!
Там же, позже
— Видеонаблюдение организуем, Борис Семенович, не вопрос… — я задумался. — Знаете, мне кажется, что пора этим нашим «друзьям» подарочек сделать. Пускай еще разок порадуются своей смекалке!
— Ну-ка, ну-ка… — заинтересовался Иванов.
— Давайте, организуем у директора совещание, — выложил я свою идею. — Спектакль устроим! И тексты ролей напишем. Скормим вероятному противнику «дезу»! Не надо никому знать, на что мы вышли, и что открыли. Пусть жрут, что дают!
— Согласен! — хихикнул генерал-лейтенант, и построжел: — Только вы уж продумайте досконально, что и кому говорить. Я-то в вашей науке ни в зуб ногой!
— Сообразим, Борис Семенович, — ухмыльнулся я. — Благодарные слушатели будут в экстазе!
* * *
Тихо было в главном здании. Только из фойе доносились крики болельщиков — команды аналитиков и технарей сражались за теннисным столом.
Так что времени для устного народного творчества хватало, а музы толпились в очереди.
Сочиняли мы впятером — я взял в соавторы Иваненко, Киврина, Корнеева и Браилову. Дим Димыч, как главный режиссер, согласовал нашу пьесу и завизировал, а мы набрали тексты на «Коминтернах», распечатали и раздали «актерам».
Перед началом постановки все собрались в коридоре, у дверей кабинета директора.
— Как будто за кулисами! — нервно засмеялась Лена.
— Сейчас выйдем на сцену, — дернул губами Киврин. — Блеснем!
— Так, тексты у всех? — деловито спросил я. — Читали хоть? Надо, чтоб без запинки, от себя!
— С выражением! — подхватил Корнеев.
— Сценической речи не требуется, — отмел я поползновения. — Просто говорите, как всегда!
— И чтобы не было заметно, что читаете с листа, — строго добавил Иваненко. — Ну? Начнем?
Выдохнув, он распахнул дверь, и громко заговорил:
— Входите, входите, товарищи!
