— запросил я дежурного.
Через три минуты ОДЧ снова вышла на связь. Всё мною запрошенное у задержанных было при себе. О чем мне и сообщил оперативный дежурный. Теперь бы еще всё это богатство процессуально привязать к злодеям!
Но вот беда! Против слова потерпевшего Трякина четыре голоса отлупивших и ограбивших его мерзавцев и мерзавок. Хрен ты им, что докажешь! Свидетелей нет, а сами они, со слов того же Трякина, людишки напрочь циничные и бессовестные. Стало быть, на их раскаяние и чистосердечное признание рассчитывать не стоит.
Если терпила удовлетворится тем, что ему вернут кассеты с его мордовскими напевами и плексовую балду с ручки переключения скоростей, то заявы от него, может, и не будет. В любом случае, если даже и будет, то уже никак не «баранка», а отказной. И это обстоятельство наши внутренние органы очень радует!
Когда мы приехали в РОВД, там было шумно. Из обеих камер громко и с огоньком шумели.
— Серёга, я их долго не продержу, принимай решение! — обеспокоенно хмурился Аскер. — Ну посидят они по рапорту ППС, а дальше что? Ты же, извини меня, не идиот и закрывать их не будешь?
— Посмотрим еще, может и идиот, — неопределённо ответил я старлею, — Мужиков по одному ко мне тащите, Попробую поработать с ними. И Трякина пока не отпускай, пусть сидит и ждёт!
Развернувшись, я пошел к лестнице на свой этаж.
Первым помдеж мне доставил длинного прыщавого парня. Персонаж, развалясь на стуле, смотрел на меня наглыми глазами и было отчетливо видно, что ничего этот сучонок не боится.
— Горшенин Вячеслав Савельевич, слесарь-сборщик шестого цеха моторо-строительного завода, — вслух считал я с заводского пропуска данные угрястого злодея. — Правильно? — поднял я глаза на сидящего у стены типа.
— Правильно! — весело огрызнулся задержанный, — А, что сижу я тут, вот это неправильно! На каком основании нас задержали? — прыщавый слесарь рассматривал меня с нескрываемым ехидством, — Я, между прочим, на третьем курсе юридического учусь на заочном! — сообщил мне не без гордости будущий юрист.
— И это даёт тебе право совершать преступления?
Сохраняя беспристрастность на лице, я перебирал варианты, чтобы максимально огорчить наглеца. И желательно, не выходя за рамки действующего законодательства. Кои я и без того уже многократно переступил.
— Какие еще преступления, товарищ лейтенант?! — глумливо скривился прыщавый переросток. — Это мы можем предъявить претензии тому уроду, который нас вёз, вёз и не довёз! Нас четверо, а он один! Свидетелей не было, так что надо нас отпускать! А, чтобы мы на вас коллективную жалобу в прокуратуру не отправили, вы нас до дома лучше довезите! Тогда жаловаться мы на вас, может, и не будем!
Гадёныш сидел и смотрел на меня бесстыжими глазами, и наслаждался своей заочной юридической арифметикой. И ведь прав, паскуда! Терпила один, а их, если считать вместе с хамоватыми самками, аж четверо. И пока их компанию везли в РОВД, заочник наверняка своих друзей-подельников уже проинструктировал. На предмет того, что нужно говорить, а о чем следует промолчать.
— Ты, Горшенин, совершенно напрасно уверенностью в своей безнаказанности брызжешь, — скрывая нарастающую неприязнь, попенял я слесарю-сборщику, — Эти две красавицы-матершинницы, кто они вам?
— Жены они нам, товарищ милиционер! — Горшенин, не вняв моему посылу, продолжал нахально щериться, — Законные жены! А Люська моя, так она еще и на втором месяце! Беременная она! А вы её в камере держите! Всё-таки придётся мне на вас жалобу в прокуратуру написать! — прыщавый расплылся в гнусной улыбке.
— Так это же хорошо, что вы все четверо отбракованные! — оживился я, — Раз семейные вы, то, пожалуй, и я вам свою арифметику продемонстрирую. И постараюсь, чтобы ты со своим другом на время сменили профессию. Со слесаря-сборщика на сучкоруба. Ненадолго. Лет, этак, на пять. И, чтобы непременно в лесах солнечной Мордовии! Я даже терпилу вашего попрошу, чтобы он вам кассету с мордовскими песнями подарил. За пять лет как раз все песни заучите. Вернётесь в родной город через пятилетку и все девки ваши будут! Ну, это, если, конечно, ваши супружницы-матершинницы вас не дождутся. Или дождутся? Ты как думаешь, Горшенин, дождутся вас ваши законные?
В глазах слесаря появилось беспокойство. Он впервые засомневался в своей неуязвимости. Но потом он быстро справился со своими сомнениями и спустя минуту на меня опять зыркал бесстрашный наглец.
Отправив в камеру Горшенина, я принялся за его друга и коллегу по сборке двигателей. Соснин Валерий Макарович отличался от своего подельника чистым ликом и отсутствием избытка роста. Он тоже работал слесарем-сборщиком в шестом цеху моторо-строительного завода. Но в отличие от своего другана, был на голову ниже и не имел прыщей.
Зато обладал такой же дебильной наглостью, как и его друг. На контакт и на сотрудничество со следствием моторостроитель Соснин не пошел, развязав мне тем самым руки. Что ж, сами напросились! Мордовского песенника Трякина ни за что, ни про что отмудохали, да еще и его отдушину в количестве четырёх кассет отобрали. Нехорошо!
Приняв решение об упаковке слесарей, я всё же решил отлучиться из РОВД и посетить Зинаиду Толкунову. Пока криминогенная обстановка в районе это позволяет. И пока еще не позднее время. Предупредив по телефону Аскера о своих намерениях относительно визита к Зинаиде, я пошел на улицу к ОВОшному УАЗу.
Дверь мне открыла сама гражданка Толкунова. И открыла, не спросив, кто пришел.
— Я же в глазок посмотрела! — делая круглые глаза, оправдывалась Зина, выслушав мою отповедь относительно её неосторожности, граничащей с самоубийственным разгильдяйством.
— Эх, Зинаида Михайловна! — укоризненно покачал я головой, — Не бережете вы себя! Такая красавица! Такими шикарными данными вас природа наградила, а вы так наплевательски к своей божественной красоте относитесь! Заходи, кто хочешь, бери, что хочешь… Разве так можно?!
— Какой вы к вечеру сердитый стали, Сергей Егорович! — улыбнулась гражданка Толкунова томной улыбкой Джоконды и прикрыла дверь в комнату, — Проходите на кухню, Дмитрий Яковлевич рано сегодня уснул. От того, что перенервничал, наверное.
Нарушив держимордовский этикет суточного милицейского дежурства, я снял обувь. Зинаида Михайловна проворно наклонилась за тапками и я еще раз убедился в её безупречной искренности. В распахнувшемся декольте пеньюара кроме полновесных, но пыром торчащих сисек ничего не было. Заметив мой заинтересованный взгляд, гражданка Толкунова не стала изображать смущение. Она просто сменила взор Джоконды на едва заметную улыбку кающейся Марии
