сказках бывает.
— «Мы рождены, что б сказку сделать былью», Охрим!
Тудым-сюдым и, под разговор о его блестящих перспективах после бесследного исчезновения семейки Сапрыкиных — мы весь самовар досуха опростали и плюшки начисто подъели. У Охрима вовсю разыгралось воображение:
— Василия Кузьмина себе возьму и Гришу Сидорова — мужики работящие и хозяйственные, — уже строит планы, — втроём управимся запросто!
Я лишь согласно поддакиваю… Вдруг в нужный как показалось момент ставлю вопрос, как говорится — «ребром» и, спрашиваю «в лоб»:
— Кстати, не слышал часом — твои родственники не ведут антисоветских разговоров?
Краска схлынула с его лица и упавшим голосом:
— Без этого никак нельзя…?
— Скажи как и мы это с тобой исполним… Ну?
Вижу и, хочется ему и колется. Жёстко ставлю условие:
— Не будь буридановым ослом, Охрим!
Тот, тяжело вздохнув и с пониманием на меня глянув:
— Ну, коль без этого никак… Да! Иногда Сапрыкины ведут антисоветские разговоры.
— Понятно — систематическая контрреволюционная пропаганда. Наверняка ещё, к ним частенько приезжают эмиссары белогвардейских организаций и иностранных разведок из-за рубежа…
— Ну, народ в «Нефтяном складе» бывает всякий-разный — разве различишь?
— Написать всё это сможешь?
— Ээээ… Ээээ…
Не терпящим возражения голосом, отвечаю за него:
— Уверен — что сможешь! Тогда, вот что…
Как всегда в последний момент осеняет:
— Тебя в последнее время здоровье не беспокоит?
— Нет, а что?
— Что-то мне твой цвет лица не нравится — возможно «короновирус» какой-нибудь.
— … Что?
— Выглядишь неважно, говорю. Надо бы тебе обследоваться и лечь в больничку на недельку… Не дай Бог — испанский грипп: «Если хилый — сразу в гроб»!
— Чего?
— Я говорю: тебя надо на всякий случай изолировать от общества — ну, да я там договорюсь с Михаилом Ефремовичем насчёт строгого карантина.
Наконец, до него доходит и с готовностью кивает:
— Ну, раз это так надо… Я согласен!
— Тебе хоть передачки, родственнички носить будут?
— Ээээ… Не уверен.
— Понятно. Тогда связь будем держать через Мишу — бумагой и чернилами я тебя обеспечу.
И, конечно же — «черновиками-инструкциями».
* * *
Через неделю Охрима Косого выписали после излечения и обследования из волостной больницы, а Барон принёс мне довольно увесистую папку «компромата» на всю честную семейку. Взвесив её в руке, я воскликнул:
— Ого! Целая диссертация — на кандидатскую тянет или даже сразу на докторскую.
— На «пятерик» уверенно тянет, — согласился тот.
— Всего лишь на «пятерик»? — озадачился, — что-то маловато…
— К словам надо и какое-нибудь вещественное доказательство антисоветчины «прилепить», — объяснил мне тот, — а то против одного свидетеля нашего, враз найдётся десять ихних и, кроме «хищения материальных ценностей» и «злоупотребления служебным положением», ничего будущим фигурантам не пришьёшь. Потом какая-нибудь амнистия ко «Дню взятия Бастилии» и «семейка Адамсов» на воле.
Был в стране Советской такой официальный праздник, да…
Если забыл сказать, зека-адвокат по моей подсказке и собственной инициативе взялся за «юридический ликбез» для местных и, Гешефтман прилежно посещает все его лекции и семинары.
— Это, Миша, я и без тебя знаю, — озабоченно листаю я «творчество» сапрыкинского зятька, — однако очень тяжело поймать ночью чёрную кошку, особенно если она где-нибудь спит…
Да! Чтоб поглубже «закопать» эту семейку вампиров и пригвоздить их осиновым колом для верности, нужны вещественные доказательства — причём обнаруженные «соответствующими органами» в нужном месте. Наскоро перечитываю «доклад» и нахожу небольшую «зацепку»:
— Вот здесь Косой упоминает про нычки с награбленными у трудового народа и пролетарского государства материальными средствами в виде денежных знаков и изделий из «презренного металла».
— «Грабь награбленное», — понимающе кивнул тот, — изымаем в нашу пользу.
Громко щёлкаю его пальцем в лоб:
— И, это всё — чему ты за год с лишним от меня научился, Миша⁈ — обречённо махнул рукой и отвернулся, — не… Всё же ты — тупой, зря я с тобой связался.
Невооружённым взглядом видно: мишкины извилины зашевелились активнее, приводя в движение нужные «шестерёнки» мыслительного процесса:
— В сейфе, что мы с тобой по весне среди «лута» в бандитской обозе взяли — встречаются довольно интересные документики… Помнишь, Серафим?
Радостно всплёскиваю руками:
— Радуюсь и ликую, вместе со всем прогрессивным человечеством: наконец-то ты стал думать как чекист-оперативник — а не как гопник из-под подворотни!
— Так, «с кем поведёшься»…
Перехожу на донельзя по-деловому серьёзный тон:
— Значит, так… Охрим тебе поможет — вынимаешь часть денег и золота (часть, а не всё!), а вместо них подкладываешь пачки прокламаций с призывами свергнуть народную власть… Однако, не это главное: вместо изъятых денег подложишь расписки в получении денег для контрреволюционного заговора… Мол, грабили народ продавая ему «палёный» керосин — а на краденные народные же деньги, спонсировали врагов народа. Ферштейн зи, Миша?
— Natürlich verstehe ich, — отвечает мнимый сын еврейского народа на языке Гёте и Геббельса и восторженно, — да мне ещё у тебя — учиться, учиться и учиться и, всё равно — дураком помру.
В сейфе, который бандиты увели из какого-то местного управления ГПУ, были материалы расследования контрреволюционного заговора — реального или мнимого, уже не важно. Конечно, кое-что по ним не сходилось — но долго ли умеючи «подправить»? А остальное уже дорисует фантазия чекистов-следователей.
Озабоченно:
— Миша, только это надо проделать чужими руками (понимаешь, я про кого?) и в самый последний момент. Иначе, всё только испортим.
Весело мне подмигивает:
— Понимаю, как не понять? Мы с Охримом, уже почти друзья: как везёт с полустанка керосин — так обязательно меня до города подкидывает… Что-нибудь, да придумаем.
Обрываю его:
— Ничего «придумывать» не надо — всё уже придумано до вас! Как только провернёшь подмену денег на «вещественные доказательства», Охрим берёт это своё «творчество» и бегом к Кацу — где как бы случайно оказываемся мы с тобой. Думаю, Абрам Израилевич не преминет воспользоваться случаем раскрыть антисоветский заговор…
А то я этого жучару не знаю!
* * *
Через пару деньков всё было готово и осталось лишь приступить к практическому выполнению операции «Чужой»… В последний вечер, сидим мы с Отцом Фёдором за столом ужинаем… Думаю, сейчас попьём чайку и пойду — как обычно посижу немного за компом. Ну, а с утра начнём помолясь…
И вдруг, какая-то настойчиво-навязчивая паранойя подкатывает на мягких кошачьих лапках и
