А должна была?
Нет, чего-то ты явно о себе возомнил, Наполеон Бонапарт!..
Я возомнил?!
Да ладно… Ты, я — какая разница? «Мы с тобой одной крови!..» Цитата…
— Не беспокойтесь, — это я уже принцессе. — Я не буду его преследовать. А учителя танцев мы вам найдем другого. Настоящего.
Несколько секунд «гражданка Капет» молчит. Потом спрашивает:
— Это правда?
— Про учителя? Безусловно! — это такая моя маленькая мстя. За попытку устроить сцену. Или не было никакой попытки? А она просто действительно беспокоится за человека? — Прямо сегодня же и займемся…
— Вы же знаете, что я не об этом!
— Ему нельзя здесь находиться. Слишком опасно. Я думаю — позже вы еще встретитесь в более подходящей обстановке. Когда не потребуются фальшивые имена…
Стоит. Молчит. Ну как ее вывести из этого недоверчивого состояния? Подхожу к фортепьяно. Перелистываю ноты… Еще б я в них чего-нибудь понимал! Да и пианист из меня… Разве что очень медленно. Двумя пальцами… Собачий-то вальс и «чижика-пыжика» вполне осилю. Нажимаю на клавиши. Трам. Трам. Тарам… Та-а-рам-тарам.
Сажусь и начинаю тыкать пальцами, осваиваясь.
Та-та-там. Та-та-там. Та-тарам-там…
Хм. Вроде что-то получается… Ну — расстрою инструмент однозначно! Да и ладно!.. Разминая пальцы, беру проигрыш. Вывожу вступление…
— Ночь коротка. Спят облака. И лежит у меня на ладони — незнакомая ваша рука…
Понятное дело — по-русски. «Синхронно» стихи я переводить еще не умею. Но надо ли?
После тревог
Спит городок.
Я услышал мелодию вальса
И сюда заглянул на часок
Девушка у окна стоит молча. Слушает, как я вывожу незнакомую мелодию (слава Илуватару — кажется, ритм держать удается). Потом медленно делает несколько шагов на середину комнаты и начинает кружиться в такт музыке.
Будем кружить
Петь и дружить.
Я совсем танцевать разучился
И прошу вас меня извинить!
Во, блин! Да я, однако, оказывается — и на рояле могу! (И еще крестиком вышивать — да, надо будет попробовать!) Боюсь только, что рояль после этой моей игры в ремонт отправлять придется… Музыка захлестывает зал. Девушка кружится в танце. У меня уже руки свело. (Хорошо, что не ноги, ага…) Хотел вот — «Сказки Венского леса», а получилось совсем другое… Ну хреновый я композитор, чего там…
Утро зовет
В новый поход.
Покидая ваш маленький город,
Я пройду мимо ваших ворот!
Наконец у меня все же отказывают пальцы. (Ну хорошо хоть — на всю песню хватило.) Криво улыбаясь, трясу поднятыми кистями. («Мы писали, мы писали — наши пальчики устали!») Принцесса, остановившись, смотрит с явной надеждой на продолжение. Да, надо сегодня же нанять учителя…
Вот такой вот получился разговор.
Молчаливый.
4
Андре-Мари Ампер.
Исполняющий обязанности начальника штаба Центрального воздухоплавательного отряда.
Шале-Медон. 15 термидора III года Республики.
Не знаю, как и описать.
Рука не поворачивается. А глаза застилают слезы…
«Попрыгунчик» погиб.
А с ним инструктор одной из групп и пятеро курсантов.
А ведь ничто, казалось бы, не предвещало никаких сложностей. Наоборот — все как будто шло наилучшим образом… Возможно, это и послужило причиной?..
Группа энтузиастов, не согласовав ничего ни с майором Берже, ни со мной — не говоря уже о профессоре Шарле или о Шефе — решила произвести усовершенствование «газового монгольфьера».
Рассуждали они так… Зачем жечь газ, если наполненный им шар и так поднимается в небо? Да к тому же обладает заметно большей подъемной силой, нежели на слабо нагретом воздухе? Уберем лишний механизм — горелку — и тем самым сэкономим вес и улучшим характеристики аэростата. Подниматься же и спускаться будем, добавляя газ по рукаву или штатно стравливая его через клапан… Идея показалась изобретателям настолько очевидной, что им даже в голову не пришло ни с кем посоветоваться.
Вместо этого они сразу же перешли к экспериментальной проверке.
То есть — попросту взяли «попрыгунчик» и решили наполнить его газом через горелку, не зажигая ее. Шар исправно наполнился. Обрадованные «исследователи» поднялись на нем на максимальную высоту, потом опустились, стравив нужное количество газа. Потом повторили операцию несколько раз. После чего решили, что добились достаточно и можно докладывать по начальству.
Но если бы они при этом еще удосужились нормально завершить свои эксперименты!
«Испытания» проводились ночью — чтобы не мешать полетам в дневное время. И заняли все темное время: поскольку подъемы начинались в связи с летним сезоном в пять утра. И вот, к пяти часам на площадку прибыла первая группа курсантов. А «изобретатели» как раз закончили свои опыты. И ничего не придумали лучше, как передать шар пилоту-инструктору в том виде, в какой его привели: заполненный газом (даже еще хуже: газовоздушной смесью). А инструктор, не зная ничего о сути действий «изобретателей», аэростат принял.
Не успели «изобретатели» дойти до казарм, как инструктор поджег горелку. Последовал взрыв порядка полутора тысяч кубометров газовой смеси.
Пять убитых. Не меньше десятка обожженных разной степени тяжести. Аэростат уничтожен полностью. Стартовый стол выгорел вследствие начавшегося пожара. Пострадала лебедка и весь механизм газоподачи. К счастью, на газовом заводе вовремя сообразили, что происходит, и перекрыли магистраль, ведущую на поле.
Когда приехал срочно вызванный Шеф, все было уже кончено. Все, что могло сгореть, — сгорело, пострадавшие отправлены в лазарет, убитые — в морг, а во всем сознавшиеся «изобретатели» посажены под арест майором Берже.
Генерал осмотрел пожарище, опросил свидетелей-курсантов, поблагодарил отличившихся при спасении товарищей, а также посетил находящихся на гауптвахте «изобретателей» (распорядившись каждому из них написать собственноручно отчет с изложением событий, после чего освободить задержанных из-под ареста с отстранением от полетов). Также он распорядился относительно приготовления к похоронам.
Все это он проделал с абсолютным спокойствием, даже буднично. После чего так же спокойно приказал нам с майором Берже следовать за ним и привел нас в свой кабинет.
И вот тут-то нам досталось…
Я никогда еще не видел генерала Бонапарта настолько разгневанным. Да он был просто в ярости! По-моему, не было ни одного ругательного эпитета, которым бы он нас не наградил. Причем — на нескольких языках, так что поняли мы едва половину… От его голоса дрожали оконные стекла. А мы — то бледнели, то краснели поочередно, не зная, чем этот разнос закончится. (Майор Берже потом признался, что ожидал всего вплоть до расстрела. К моему счастью, я тогда этого не понимал…)
