– Награждать нас вовсе не нужно, граф, – отвечал ему Углов. – Наилучшей для нас наградой станет помощь в розыске того злодея Сен-Жермена. Вот тут вы можете оказать нам неоценимую услугу.
– А ты как полагаешь, сей злодей еще здесь, в Петербурге обретается? – спросил глава Преображенского приказа. – Или назад, к себе в Австрию или Францию, уехал?
– Я думаю, что он уехал, – отвечал надворный советник. – Какой ему резон здесь сидеть? Дело свое злодейское он сделал. Теперь пора и награду получить. Так что надо за ним отправляться туда, где он засел – в Вену, в Париж, в Рим. А оттуда, возможно, надо будет еще и в Стамбул заглянуть.
– А это для чего?
– А чтобы девицу восточного вида сыскать, которая принесла императору отравленные конфекты, – объяснил Углов. – Пока что мы полагаем, что ту девицу Сен-Жермен послал. Но может и иначе быть. Не исключено, что отравительница прибыла от турецкого султана Ахмеда. Ведь Блистательная Порта со времен Азовского, а потом Прутского походов опасалась императора Петра Алексеевича. Их разлюбезный султан вполне мог яд государю нашему послать.
– Так что же, вы с братом решитесь ехать за границу, чтобы там розыск злодеев учинять? – удивился Толстой. – Не только в Вену, но даже и в Стамбул, в эту столицу безбожных магометан последуете?
– А почему бы и нет? – Углов пожал плечами. – Тут никакого особого подвига нет. Ведь вы, граф Петр Андреевич, сами решились в свое время ехать в город Неаполь, чтобы склонить на свою сторону девку Ефросинью, убедить ее уговорить изменника царевича Алексея в Россию вернуться. Денег у вас не хватило, так вы из звезды, жалованной вам государем, алмазы выковыряли и продали. Уговорили, вернули. Ну а у нас задача проще будет. Нам нет нужды убийцу уговаривать да живым возвращать. Узнаем в достоверности, что он такое злодейство учинил, все подробности выведаем, как смог сие сделать, потом сами же его осудим и приговор исполним. Если в Стамбул придется ехать, там, конечно, потруднее будет, но все равно как-нибудь справимся. Вот только помощь от вас нужна в том, чтобы через границу нас пропустили невозбранно, да на месте, в Вене или Париже, мы в случае нужды могли к русскому посланнику обратиться.
Граф Толстой некоторое время молчал, глядя на надворного советника, затем произнес:
– Вот они, птенцы гнезда Петрова! Дерзновенны, отважны, и никакие препоны им не страшны! Как же велик был отец наш, император Петр Алексеевич, который вырастил таких вот своих последователей. Хвалю твой замысел, Кирилла Андреевич. Езжай смело в Вену и далее, если дело того потребует. Документы я тебе и твоему брату справлю самые серьезные, как посланникам государыни. – Граф повернулся к секретарю и приказал: – Сей же час изготовь бумаги надворному советнику Кирилле Углову и брату его Ивану на поездку по государевым нуждам в пределы австрийские, французские и далее, вплоть до владений султана. Укажи в тех бумагах, что все чины должны Углову содействие и помощь оказывать.
– А можно ли вас просить, ваше сиятельство, дать мне также бумаги на второго моего помощника, дворянина Игоря Дружинина? – попросил Углов.
– Почему же нельзя? Будут тебе бумаги и на второго помощника, – сказал Толстой, делая знак секретарю.
Тот кивнул, показывая, что все понял.
– И деньгами я вас снабжу на потребные траты, так что в скудости не пребудете, как мне доводилось, – продолжал глава Преображенского приказа. – Сейчас в той комнате подожди, тебе кошель вынесут с австрийскими талерами. Было бы хорошо тебе титул какой присвоить, графа или хотя бы барона, но я таких полномочий не имею, это одна императрица Екатерина сделать может. Ну да ничего. Иноземцы Табель о рангах плохо знают, для них и твой чин «надворный советник» будет весомо звучать. Так что езжайте, ловите злодея. А коли поймаете да изобличите, казните его смертью. На то я тебе «добро» даю той властью, которую вручила мне государыня. После возвращения приходи прямо ко мне, дай отчет о том, как все дело прошло. Мне твой рассказ зело интересно послушать будет. Езжай с Богом!
Углов поднялся с ощущением нереальности происходящего. Какой-то час назад он входил в этот кабинет, сомневаясь, удастся ли ему выйти из него живым. А теперь он оказался победителем, убедил в своей правоте главу Преображенского приказа!
Кирилл поклонился графу Петру Андреевичу, шагнул к двери, уже взялся было за ручку, но повернулся и задал еще один вопрос:
– Так, значит, мне теперь перед вашим сиятельством отчитываться надо? А перед князем Меншиковым уже не потребуется?
По губам графа Толстого пробежала усмешка.
– Почему же? – сказал он. – Ежели очень захочешь, можешь и перед князем Александром Даниловичем отчитаться. Но навряд ли сие ему понадобится. Он о тебе теперь, пожалуй, других известий ждет. Ведь это его секретарь Никита Сараев мне бумагу написал о твоем злоумышлении и непотребном поведении. Навряд ли он сделал бы то без ведома своего господина.
Из Санкт-Петербурга оперативники отбыли шестнадцатого февраля, в морозный и ветреный день. Ехали на двух санях, впереди Углов с Дружининым, за ними Ваня и тюки с поклажей. Ее было много: одежда на разные случаи жизни, провизия, посуда.
Пистолеты с запасом пороха и пуль путешественники благоразумно держали при себе. Такая предосторожность была совсем нелишней. Немногословный секретарь графа Толстого, помогавший им в сборах, сообщил, что дорога до Вены не везде является безопасной.
– Ведь вы, сударь, через южные польские земли поедете да через горы, – сказал он Углову. – А там разбойники водятся. А еще могут крымчаки налететь. Они, бывает, и до самой Варшавы доходят.
– А разве польские войска не способны с разбойниками да татарами справиться? – удивился надворный советник.
– Способны, конечно, – с усмешкой проговорил собеседник Кирилла. – Только ведь лихие люди королевское войско ждать не будут. Налетели и скрылись. Плохо то, что в Польше уже несколько лет нет короля. Шляхта нового никак не изберет. Так что порядка там сейчас мало. Вы уж мне поверьте, я в тех краях часто бываю.
Путешественники, предупрежденные бывалым человеком, были настороже и, что называется, держали порох сухим. Однако в первые дни никакие разбойники им не угрожали, неприятности сулила только стужа. Но уже за Псковом, когда сани стали приближаться к польским владениям, мороз начал слабеть, выглянуло солнце. А когда через неделю путники подъезжали к Вильно, снег стал стремительно таять. Там друзьям пришлось пересаживаться из саней в кареты.
Хозяин постоялого двора, где они остановились, настоятельно советовал путешественникам обождать неделю, пока снег совсем не сойдет и дороги немного подсохнут.
